Когда Сюэ Чжэнъюн вывел госпожу Ван из огненного моря, он обернулся назад и неожиданно обнаружил, что языки пламени свернулись и превратились в два сплетенных тела, одно из которых было мужским, а другое — женским. Сюэ Чжэнъюн был потрясен:

— Это ведь… что за дела?

Госпожа Ван была из благородной и богатой семьи, и в жизни видела немало чудесных артефактов. Переменившись в лице, она пояснила:

— Это своего рода запись воспоминаний, сделанная заранее на специальном свитке. Для того, чтобы показать их другим людям, не требуется применение магии, достаточно оставить свиток с записью в том месте, где вспыхнет пламя. Если поджечь такой свиток, все записанные на него фрагменты воспоминаний один за другим будут проявляться в огне до тех пор, пока пламя не потухнет.

— …Так и будут проявляться? — Сюэ Чжэнъюну, как главе ордена, было невыносимо смотреть, как пламя бедствия поглощает Духовную школу Жуфэн. В глазах его, вопреки всему, читалось сочувствие.

Вся подноготная ордена, свидетельские показания, вещественные доказательства и улики, все это уже было выставлено на суд толпы. Можно было бы сказать, что дело закрыто и закончить на этом!

Что не так с этим Сюй Шуанлинем? Этот сумасшедший собрал свои воспоминания, записал на магическом свитке и устроил грандиозный пожар, только для того, чтобы как можно больше людей смогли своими глазами увидеть грязные тайны его семьи и ордена. Используя бушующее огненное море в качестве холста, магию как краски, а воспоминания как кисть, он нарисовал порочную картину. О подобном разврате порядочные люди говорят лишь шепотом с глазу на глаз, а этот бесстыдник еще и применил заклинание для усиления звука, чтобы даже глухой мог услышать каждый стон.

— Черт возьми, что задумал этот Сюй Шуанлинь? — Сюэ Чжэнъюн сидел на увеличенном железном веере, меч госпожи Ван завис в воздухе рядом с ним. Бушующее пламя отбрасывало на его лицо причудливые блики, то затемняя, то высветляя резкие черты. — Неужели он раскрыл еще не все тайны ордена Жуфэн и собирается продолжить срывать покровы? — пробормотал он.

Госпожа Ван: — …

— Может, хватит уже? Он разорвал в клочья репутацию Духовной школы Жуфэн и превратил свой орден в посмешище всего мира совершенствования. Такие раны еще долго не заживут. Почему бы на этом не остановиться?..

Но когда из пламени раздался женский голос, все заклинатели, сбежавшие из огненного ада, а теперь с интересом наблюдавшие за развернувшимся перед их глазами пикантным представлением, ошеломленно замерли.

Сюэ Чжэнъюн тоже застыл от изумления.

— Братик Лю, мы с тобой уже не так молоды, а ты все еще такой бессовестный… ох…

Вслед за этим под аккомпанемент слабых стонов и вскриков две расплывчатые фигуры в море огня начали обретать очертания. В зареве пожара, захватившего все семьдесят два города Жуфэн, теперь можно было в деталях рассмотреть сплетенные в порыве страсти обнаженные тела. На белоснежном предплечье женщины была видна татуировка в виде собранных в единый орнамент пяти летучих мышей[170.3], которая тут же увеличилась до размеров павильона, так что теперь зрители могли разглядеть мельчайшие детали, вплоть до искусно прорисованных шерстинок на каждой из тотемных тварей.

Зрители вытаращили глаза и открыли рты от изумления. Все взгляды тут же устремились на представителей Палаты Цзяндун[170.4] — одной из десяти великих духовных школ мира совершенствования.

Ученики Школы Цзяндун были напуганы еще больше: глазами, похожими на круглые медные колокольчики, они шокировано уставились на женщину, которая была главой их ордена — Ци Лянцзи[170.5].

Лицо женщины, которая заняла пост главы совсем недавно, смертельно побледнело. Словно обдуваемая горячим ветром статуя, она неподвижно застыла на своем мече.

Украшавшая ее обнаженное предплечье татуировка из пяти летучих мышей тут же оказалась в центре всеобщего внимания…

Она и подумать не могла, что будет поймана на прелюбодеянии и ее тайная любовная связь с Наньгун Лю станет частью выставленных на всеобщее обозрение воспоминаний. Теперь, совершенно голая и беззащитная, она оказалась у всех на виду, а прикрыться было нечем…

Без прикрас и возможности оправдаться она была выставлена на суд толпы.

В смятении испуганная женщина застыла на месте.

Мо Жань был шокирован не меньше. Как только в небе появилось обнаженное тело главы Ци, он тут же плотно прикрыл ладонью глаза Чу Ваньнина.

— Не смотри.

Чу Ваньнин: — …

Он действовал почти неосознанно, ведь в отношении Чу Ваньнина Мо Жань всегда был жутким собственником. Однако, если раньше он жаждал обладать его телом, сорванным дыханием, стонами и криками, что прорывались сквозь упрямо стиснутые зубы, теперь для него стало жизненной необходимостью овладеть еще и целомудренным сердцем Чу Ваньнина.

— Не смотрите, это слишком грязно.

«Можно подумать, что теперь стало чище?» — подумал Чу Ваньнин. — «Что изменилось от того, что ты закрыл мне глаза? Я ведь прекрасно слышу, как совокупляются эти мужчина и женщина».

Чу Ваньнин промолчал, позволяя Мо Жаню закрыть ладонями весь обзор. Он старался сохранять спокойствие и ясность мыслей, но, вне зависимости от его желаний, щеки все равно опалило жаром.

— Ах… быстрей… еще быстрей… еще, еще… Ооо…

Мо Жань: — …

Чу Ваньнин: — …

Возможно, из-за того, что глаза были закрыты, все остальные чувства обострились. Высокий пленительный голос главы Ци, словно жесткое перышко, царапал и ласкал спину, и, взбираясь все выше по позвоночнику, рождал онемение, переходящее в невыносимый зуд разбуженного желания. Нарочно или нет, но каждый стон этой женщины сочился вожделением, а звуки агрессивного мужского вторжения проникали в разум, словно корни большого дерева в плодородную почву. Весенние воды порочных страстей, пройдя через эту хлюпающую жижу, пролились на головы людей грязным ливнем и наполнили все вокруг скверным запахом сырой рыбы[170.6].

Эти будоражащие кровь звуки очень нервировали Мо Жаня.

С одной стороны он собирался и дальше закрывать глаза Чу Ваньнина, с другой чувствовал насущную потребность закрыть ему еще и уши. Вот только, чтобы прикрыть уши Чу Ваньнина нужно было убрать руки от глаз, а этого он делать точно не собирался.

Хуже всего было то, что в этой сладострастной атмосфере чувства Мо Жаня вышли из-под контроля, а мысли сильно отклонились от потребности закрывать глаза и уши. Пробудившийся в сердце хищный зверь хрипло зарычал, провоцируя и подстрекая его к самым неприличным действиям.

Место и время было самым неподходящим, но Мо Жань вдруг осознал, что больше всего на свете ему хотелось прямо сейчас обнять ни о чем не подозревающего Чу Ваньнина, крепко сжать его в объятьях, ласково потереться о его спину, втянуть в рот мочку уха, чуть пососать, а потом, схватив его за подбородок, повернуть голову и, жестко удерживая, страстно поцеловать.

Потемневшим взглядом он уставился на Чу Ваньнина, который был слишком близко. Дыхание сбилось и теперь с каждым вздохом становилось все тяжелее.

Учитель, без сомнения, был сильным, неукротимым и свирепым противником, но учитывая разницу в телосложении, в рукопашной перевес определенно был бы на стороне его ученика. Решись Мо Жань в самом деле сотворить с ним что-то непотребное, у Чу Ваньнина, как и в прошлой жизни, не было бы ни единого шанса воспротивиться его желаниям. При подобном раскладе этому строптивому мужчине осталось бы только направить все свои выдающиеся силы на то, чтобы сдержать рвущиеся из груди стоны и крики.

Сопротивляться до последнего, но все равно быть покоренным, разбитым и полностью разжеванным его зубами — вот его судьба.

Человек, стоявший впереди него, понятия не имел о том, какие грязные желания терзают сейчас Мо Жаня. Видимо, для того, чтобы разрядить неловкую ситуацию, Чу Ваньнин принялся браниться вполголоса:

— Какое возмутительное бесстыдство!

— Хм, — у Мо Жаня в горле пересохло. Глядя на него влажными от желания глазами, он хрипло поддакнул, — и правда, очень постыдно.

— Эта Ци Лянцзи ведь замужняя женщина, ее муж умер совсем недавно и она заняла его пост главы Школы Цзяндун. Кто мог подумать, что она сразу же спутается с Наньгун Лю и попадет в такую ситуацию, — полным презрения голосом высказался Чу Ваньнин, после чего коротко резюмировал, — это отвратительно.

— Хм, — Мо Жаню никак не удавалось обуздать так некстати атаковавшее его желание. Он и сам не заметил, как его губы оказались слишком близко к шее Чу Ваньнина.— И правда, отвратительно, — рассеянно пробормотал он.

Мо Жань без интереса скользнул взглядом по озаренному пламенем небу, где Наньгун Лю и Ци Лянцзи продолжали страстно сношаться на глазах у всех.

Он смутно помнил, что Ци Лянцзи была значительно старше Наньгун Лю, а ее покойный муж приходился ему старшим названным братом[170.7]. Так что Наньгун Лю, согласно семейной иерархии, должен был звать ее невестка[170.8].

Было довольно странно, что эти двое внешне добропорядочных людей вдруг оказались в одной постели.

Пока он обдумывал эту мысль, из пожара бедствия долетел глухой голос Наньгун Лю. Подняв глаза, он увидел, что двое бесстыдников сменили позу, и Наньгун Лю, полным соблазна голосом, сказал:

— Если хочешь еще, просто назови меня старший братик[170.9].

Кем? Мо Жань удивился не на шутку. Как… как такое возможно?

Эта женщина намного старше, так с чего ей называть его старший братик?

Но, похоже, Тасянь-Цзюнь сильно недооценил постельные навыки Наньгун Лю, а также слишком переоценил выдержку Ци Лянцзи. Потеряв голову, она даже не попыталась спорить и с придыханием простонала:

— Старший братик… братец… давай, не мучай меня… ну же… ааа!...

— … — даже лицо бесстыжего[170.10] Мо Жаня после такого залилось стыдливым румянцем.