Глава 23

Амара

Этого не может быть. Я не готова к этому. Я ещё даже не решилась его впустить, а теперь это? Как это произошло?

Хотя я чертовски хорошо знаю, как это произошло! Я дура. Я сделала это с собой, и теперь я встряла. Я не могу этого сделать. Как я смогу? Холодный озноб пробегает по моей коже. Прогулка по улицам на жарком воздухе должна была согреть меня, но не справилась с внутренним холодом. Я даже не знаю, как долго я была здесь, бродила по кругу, пытаясь осознать ситуацию.

Я обхватываю руками живот. Только сейчас до меня дошло. Там внутри жизнь, она растёт во мне. Когда я сжимаю живот руками, теплое сияние распространяется от центра к конечностям. Оно борется с моим страхом. Одно или другое, рано или поздно что-то возьмёт надо мной верх.

— Амара! — крик Мэй вырывает меня из моих мыслей.

— Что? — спрашиваю я, оборачиваясь.

Требуется время, чтобы заметить её. Я так погрузилась в свои мысли, что не знаю, где я нахожусь. Она у двери медицинского корпуса, улыбается. Её красивые длинные светлые волосы выглядят красным ореолом в тусклом свете заходящего солнца. Сориентировавшись, я иду к ней.

— Пора! Калиста рожает!

— Проклятие.

Бежим по зданию. Когда мы с Мэй прибываем, остальные девушки сбиваются в кучу. Сверре и Астарот стоят в нескольких футах в стороне и тихо переговариваются друг с другом.

— Чего мы ждем? — спрашивает Мэй, проносясь мимо группы сквозь дверь в медицинскую зону.

Калиста уже тяжело дышит на кровати, по её лицу течет пот. Джоли с распухшим животом и всеми остальными стоит рядом с ней, вытирает ей лоб влажной тряпкой и издаёт тихие успокаивающие звуки. Руки Калисты вцепляются в поручни кровати, она быстрее задыхается, и её челюсть сжимается.

— ММММКХХ, — стонет она, а затем снова задыхается.

— Какой промежуток? — спрашивает Мэй, подходя к Калисте, вставая напротив Джоли.

— Менее одной минуты, — говорит Джоли.

— Эта машина не помогает! — шипит Лейдон.

Каким-то образом я упустила его из виду, пока он стоял в тени у изголовья кровати.

— Поможет, — говорю я.

— Тебе же будет лучше, — шипит он, угроза очевидна в его голосе и словах.

— Ладно, Калиста, пора, — говорит Мэй, кладя руку на лицо Калисты. — Я помогу тебе, мы это сделаем.

Мэй делает знак нам, девочкам, но я сдерживаюсь. Выражение лица Калисты — чистая агония, искаженная резкой ухмылкой, пародией на веселье. Мой желудок сжимается, когда я вижу, как она переходит от тяжелого дыхания к скрежетанию зубами и стонам.

Другие девушки двигаются в обе стороны, как будто они репетировали этот момент. Они снимают с Калисты штаны, поднимая её ноги под углом. Механические руки двигаются вокруг неё, и синие огни освещают её выступающий живот. От страха у меня выступил холодный пот. Я не смогу этого сделать. Как она может? Как она терпит столько боли?

Над кроватью появляется голограмма младенца. Мэй переводит взгляд с него на Калисту и кладет руку на живот роженицы, ощупывая её. Она нажимает точку на боку Калисты, и голова ребенка-голограммы двигается.

— Это ещё не совсем конец, — говорит Мэй.

— Это нехорошо, да? — спрашивает Лана.

— Нет, это не так, — хмурится Мэй.

— Помогите ей! — кричит Лейдон, его крылья трепещут, а хвост мечется из стороны в сторону так сильно и быстро, что Инге приходится уворачиваться, чтобы не свалиться на землю.

— Лейдон! — кричит Мэй.

Лейдон поворачивается к ней с яростью на лице. Он шипит, когда его пальцы сгибаются, обнажая острые когти, готовые к атаке.

Я смотрю, как всё это происходит в замедленной съемке. Лейдон теряет голову. Это очевидно. Он сдаётся, потому что Калисте больно, и он не может это исправить. Его любовь к ней слишком сильна. Слишком много для него, чтобы вынести её боль. Это делает его опасным. Он отталкивает Ингу в сторону, тогда Лана оказывается у него на пути, и он тоже отталкивает её, направляясь к Мэй.

Розалинда двигается, но не успевает. Я двигаюсь, протискиваясь между Лейдоном и Мэй.

— Остановись! — говорю я, кладя руку ему на грудь.

Я чувствую, как колотится его сердце, когда его грудь вздымается и опускается от прерывистого дыхания.

— Уйди с дороги, человек, — шипит он.

— Нет, — говорю я, выпрямляясь и отталкивая его. — Ты ее любишь, мы понимаем, но это женская работа. Тебе здесь не место, а теперь убирайся.

— Я не…

— Ты будешь делать то, что я говорю! — кричу я, указывая на дверь. — Вон! Сейчас же!

Он шипит, его крылья широко раскрыты, а хвост делает яростные взмахи из стороны в сторону, но он не двигается вперед. Я встречаю его взгляд и жду. Его крылья складываются, его хвост успокаивается, затем его руки опускаются по бокам.

— Я… — начинает он.

— Нет, не будешь, — оборвала я его. — Выходи. Немедленно.

Он опускает голову, затем поворачивается и уходит из комнаты, не сказав больше ни слова. Все вздохнули с облегчением, когда он ушел.

— Вау, — говорит Мэй.

— Ничего такого, — говорю я. — Давайте сделаем это.

Мэй кивает и, наблюдая за машиной и бормоча слова ободрения Калисте, нежно нажимает на живот. Голограмма смещается, и все девушки в комнате выдыхают.

— Она на месте! — восклицает Мэй.

— Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо, — выдыхает Калиста, словно мантру.

— Хорошо, мы почти готовы, когда начнется следующая схватка, ты тужишься, хорошо?

— Да, да, да, — кивает Калиста, пот струится по её лицу, а затем следует удар. Её лицо искажается от боли. Она кричит, беззвучно открывается рот, когда она стонет.

Когда я снова смотрю на Калисту, я вижу больше, чем раньше. Я не просто вижу боль и агонию. Теперь есть нечто гораздо большее, когда я смотрю глазами, не затуманенными страхом. Задыхаясь между толчками, она сосредотачивается, готовится. Толчки — это концентрация, интенсивная, конечно, но концентрация. Она готова, она создает жизнь. Жизнь может начаться с боли и крови, но она всё равно творит чудо.

Когда я понимаю и вижу это, моё сердце разрывается в груди от слишком сильных чувств и эмоций. Мои руки обвивают живот, и я обнимаю жизнь, растущую внутри меня.

Вскоре раздаются звонкие крики новой жизни. Мэй поднимает ребенка и кладёт его на грудь Калисты. Инга подходит ближе, накрывая маму и новорожденного одеялом.

Ребенок сосёт грудь, пока мы все приближаемся, чтобы посмотреть. Это самый прекрасный, душераздирающий, идеальный момент, который я когда-либо видела.

— Посмотрите на его глаза, — шепчет Лана.

— Они прекрасны, — говорит Инга.

— Это чешуя! — говорит Розалинда с такой мягкостью в голосе, которую я никогда раньше не слышала.

Калиста светится так, как я никогда не видела. Она улыбается и воркует с ребенком на руках. У Джоли слезы текут по лицу, когда она скрестила свои руки на большом животе. Я кладу руку на живот, глаза наполняются непролитой влагой.

Крошечные ручки младенца хватают воздух, пока он сосет. Его идеальное круглое лицо слегка испещрено яркой чешуей. Он потягивается и брыкается, пока его маленькие ножки не выглядывают из-под одеяла. Слезы наконец текут по моему лицу, пока я смотрю. Я смогу сделать это.

— Хорошо, я отрезала пуповину, и послед легко вышел, пока она кормила грудью, — говорит Мэй с улыбкой.

Через некоторое время сосание новорожденного замедляется.

— Можно я его сейчас помою? — спрашивает Мэй.

Калиста пальцем отнимает сосок, затем поднимает его. Мэй берет его, и Калиста откидывается на подушки, вздыхая. Я следую за Мэй к стойке, где она разворачивает ребенка. Он воркует и издает негромкие шипящие звуки. Мэй откладывает одеяло в сторону и опускает его в приготовленную для него теплую ванну. Когда она это делает, я впервые внимательно разглядываю ребенка.

Он покрыт чешуей ярких оттенков желтого, синего и зеленого. Его зрачки сужены, как у отца, и желтовато-зеленые. Его крылья великолепны! Маленькие, полупрозрачные и мерцающие. Они всё ещё плотно прижаты к его спине, покрытые следами рождения. Его хвост представляет собой крошечный выступ, который качается взад-вперед, брызгая воду. Слёзы наворачиваются на мои глаза, и я изо всех сил пытаюсь не сломаться. Он такой красивый, такой идеальный, это ошеломляет. Мне нужно поговорить с Шиданом.

— Потрясающе, — говорит Инга, подходя ко мне.

Она вытирает слезу со щеки, улыбаясь от уха до уха.

— Да, — соглашаюсь я, не в силах больше сказать, потому что эмоции сдавливают горло.

Он удивительный. Его крошечные пальчики, пальчики на ногах, этот хвост и крылья! Так прекрасно, так мало, так много, что я не могу понять. Столько чувств за один раз. Инга обнимает меня и притягивает к себе. Чувствуя себя не в своей тарелке, я возвращаю ей объятия, пока мы наблюдаем, как Мэй моет ребенка.

— Мы должны сообщить Лейдону, — говорю я.

Инга кивает, но мы стоим вместе, пока Мэй не заканчивает купать ребенка. Она осматривает жизненно важные органы, прежде чем вернуть его Калисте, которая кладет его обратно к своей груди, где он вновь берёт грудь.

— Ребята, вы уже выбрали имя? — спрашивает Инга.

Калиста хихикает и гладит малыша по щеке.

— Илладон.

— Иллидан, как герой Азерота Иллидан (прим. Вселенная игр и книг Warcraft)? — Изумленный взгляд Джоли бесценен.

— Только немного похоже! Ил-ла-дон, — произносит Калиста. — Это как назвать ребенка в честь его папы, но ещё круче!

— Калиста, ну ты и ботан, и я люблю тебя за это! — Джоли смеется.

— Я думаю, это идеальное имя для нового свирепого маленького воина, — настаивает Инга, и ребенок воркует, как будто соглашаясь.

У меня болит челюсть. Я широко улыбаюсь, когда иду сказать мужчинам, что они могут встретиться с нашим новым членом сообщества.