Глава 25.

Не слишком высоко оценивается внешняя торговля и как двигатель роста, если спуститься с таких высот грандиозной стратегии в обыденный мир кривых спроса и предложения. Финдли и О'Рурк критикуют статические экономические модели по этому вопросу, поскольку статические модели "по определению не могут ничего сказать о влиянии торговли на рост " . Было показано, что статические модели не в состоянии объяснить большую часть современного экономического роста, настолько велико то, что нужно объяснить. Это было показано не путем "деконструкции". Он был достигнут путем вывода о том, что статический выигрыш не того порядка величины, чтобы выполнить научную работу. Это эмпирический, научный fic findinging последних fifty лет работы над темой, а не простое деfinition. (Дефиниции, однако, не следует презирать как исторический инструмент - как, например, дефиниции национального дохода или доли внешней торговли, которые позволяют показать незначительность статического выигрыша). Несколькими страницами ранее в своей книге Финдли и О'Рурк сами использовали статические модели спроса и предложения, чтобы сделать правильный вывод о том, что Великобритания делила выгоды от торговли со своими торговыми партнерами с 1796 по 1860 г., увеличивая предложение своего экспорта гораздо быстрее, чем кривые спроса выходили наружу, обращая условия торговли против себя. Это старая и хорошая точка зрения (я сам ее высказал в печати давным-давно, так что она должна быть правильной), она де-факто "статична" и де-факто многое говорит о влиянии торговли на рост.

Учитывая, что статические эффекты, о которых так много говорят в отношении торговли как двигателя роста, невелики, неэкономисты, да и некоторые экономисты, скорее всего, будут утверждать, что "динамические" эффекты спасут этот двигатель. Возможно.

Слово "динамика" обладает магическим свойством - экономист Фриц Махлуп однажды включил его в список "ласкательных слов".3 Однако размахивание словом "динамика" само по себе не является достаточным доказательством экономической и исторической мудрости. Как я уже отмечал в отношении аргумента о транспортных улучшениях, необходимо показать, что предлагаемый "динамический" эффект является количественно сильным и действует в правильном направлении. Теорема существования в модели без величин - а это обычная практика в высококлассной экономике - не сделает научной работы.

Например, можно утверждать, что такие отрасли, как хлопчатобумажная текстильная промышленность, стимулируемая британской торговлей, смогли использовать экономию на масштабе, в частности, в производстве текстильного оборудования или в подготовке мастеров-дизайнеров. В этом есть некий динамический эффект, благодаря которому торговля дает больший эффект, чем просто статический выигрыш в эффективности. Но это утверждение не имеет количественного выражения и не является наукой, пока оно не измерено. А до тех пор, пока измерения не проведены, можно представить, что отказ от торговли как двигателя роста работает так же хорошо или даже лучше. Можно представить, что экономия на масштабе, полученная в нехлопковых отраслях, была бы больше. Воображение - вещь дешевая. Возьмем другой распространенный "динамический" аргумент: прибыль от зарубежной торговли была реинвестирована (я повторюсь: разве прибыль от строительства домов и розничной торговли не была также реинвестирована?), и поэтому накопление капитала увеличилось. Однако велик ли такой динамический эффект от реинвестирования? По-видимому, нет, как это сделал Гийом Доден для меркантилистской Франции до революции4.

Или, опять же "динамически", можно утверждать, что меньшая по размерам хлопчатобумажная текстильная промышленность внесла бы меньший вклад в развитие страны, учитывая, что хлопок был настолько прогрессивной технологией. При меньших размерах ее гениальные изобретения имели бы меньший вес в повышении национального дохода. Против гипотезы о том, что хлопок сделал это, можно провести мысленный эксперимент. Для эксперимента необходимо знать изменение производительности труда в различных отраслях, кроме хлопчатобумажной. Вспомним, что динамику производительности труда в британских отраслях можно рассчитать, посмотрев на то, что Г.Т. Джонс в 1933 году назвал "реальными издержками", то есть на цену, скажем, железных слитков по отношению, скажем, к ценам на уголь и труд, которые идут на производство железа. Получилась примерно такая картина, как в таблице 2, с использованием пересмотренной Харли в 1993 году моей таблицы 1981 года (я принимаю для аргументации сомнительное мнение "Двух Ников" о том, что общий рост в 1700-х годах был небольшим, и, следовательно, их вывод, сделанный из моего старого расчета остатков, о том, что изменение производительности вне названных секторов было исчезающе малым).

Предположим, что хлопчатобумажная текстильная промышленность сократилась вдвое в результате исключения из зарубежных рынках. (Это несколько сомнительный контрфакт, поскольку в XVIII веке Манчестер в любом случае был лучшим местом в Европе для производства хлопчатобумажных тканей. Он зарабатывал, если говорить языком экономистов, "ренту", то есть был самым низкозатратным местом для решения этой задачи.

Таблица 2. Грубые аппроксимации изменения производительности труда по

Сектор Великобритания, 1780-1860 (годовой %)      

Стоимость выпуска продукцииВклад       в производительность, деленный       на национальный       рост

Отраслевой       ростПроизводительность

Хлопок1      .90      .0700      .1330

Worsteds1.30      .      0350.0455

Woolens0.60      .      0350.0210

Железо0      .90      .0200      .0180

Каналы и железные дороги1      .30      .0700      .0910

Shipping0.      050.      060.0300

Agriculture0.70      .      2700.1900

Все остальные подразумевали      [0.02]      .8500      .0200 в качестве остатка

ИТОГО (от1      .      410.5485 Crafts/Harley)

Поэтому следует предположить, что меркантилизм принял бы форму не только обложения Манчестера французскими или голландскими тарифами, но и частичного прекращения его деятельности без всякой выгоды для кого-либо - хотя, конечно, это был бы не первый и не последний случай проведения такой иррациональной политики). Таким образом, в 1780-1860 гг. доля хлопка в национальном доходе составила бы 3,5% вместо фактических 7%. Эти 3,5% ресурсов должны были бы найти другое применение. Предположим, что высвободившиеся ресурсы, используемые сейчас в ремонте дорог, производстве шелка и т.д., изменили бы производительность труда на 0,5% в год (на низком пределе имеющихся возможностей), а не на 1,9%, как это произошло в хлопковой промышленности. Хлопчатобумажная промышленность в реальности, 1,9 процента в мире способствовали росту национального дохода на большую величину - (0,07) - (1,9 процента) = 0,133 процента в год. На долю этого гиганта пришлось около 24% от консервативно оцененного прироста дохода на человека в 1780-1860 гг. в размере около 0,55% в год. (Аргументация сфокусирована на классическом периоде промышленной революции, что является еще одним источником предубеждения в пользу гипотезы, поскольку порядок величин, которые необходимо объяснить вплоть до настоящего времени, гораздо больше, а торговля как двигатель, соответственно, менее правдоподобна).

Теперь мы можем рассчитать контрфакт. При гипотетическом прекращении торговли на полпути (не забывая при этом, что значительная часть текстиля потреблялась на родине, и еще больше будет потребляться, если продукция будет вынуждена оставаться на родине) можно привести, так сказать, механический "статико-динамический" аргумент, который выглядит следующим образом. Пересмотр моей таблицы в Харли предполагает, что изменение производительности труда в нехлопковом секторе может быть рассчитано из (1,41 - .07) - (подразумеваемое остаточное изменение производительности труда вне хлопка) = (0,55 - 0,13). То есть подразумеваемый остаток изменения производительности вне хлопчатника составляет 0,42/1,34, или 0,313% в год (я сохраняю более значимые цифры, чтобы избежать ошибок округления). Таким образом, в гипотетическом случае повторное использование ресурсов даст вклад (0,035) - (1,9%) + (0,035) - (0,313%) = 0,077 процентных пункта в год. О снижении изменения производительности труда в стране можно судить по разнице между фактическими 0,133% в год, приходящимися на хлопок, и гипотетическими 0,077% в год, приходящимися на хлопковую отрасль и те отрасли, в которые будут направлены ее ресурсы. Разница составляет примерно 0,056 процентного пункта в год в темпах изменения производительности труда в стране, т.е. падение с 0,550% в год до 0,494% в год. За восемьдесят лет 1780-1860 гг. такое отставание от месячного процента составит всего лишь 5% или около того изменения национальной производительности труда. Не забывайте, что речь идет об удвоении национального дохода с 1780 по 1860 год.

Можно сократить изменение производительности в хлопководстве, чтобы учесть предполагаемый эффект масштаба в хлопководстве, и прийти примерно к тому же результату. Никто не доказал, что такая экономия на масштабе действительно важна (хотя в воображении экономистов она важна), или что экономия или неэкономия на масштабе в других отраслях не аннулирует чистый выигрыш. Мы отдаем все преимущества "динамическому" аргументу в пользу торговли. Предположим, что изменение производительности за счет эффекта масштаба составило половину от княжеских 1,9% в хлопке, или 0,945% в год. Теперь расчеты выглядят так: (0,035) - (0,945%) + (,035) - (0,313%), или 0,0440 процентных пункта в год (как против 0,077 без учета потери "эффекта масштаба"). Изменение национальной производительности труда, связанное с хлопком, падает с 0,133% в год до 0,0440 в год, т.е. на 0,089 в год. Таким образом, рост национальной производительности труда в гипотетическом мире снизится за счет этого показателя с 0,55 до 0,461% в год. Разница в уровне производительности труда в 1860 г. опять-таки невелика - всего 8% изменения производительности и еще меньший процент национального дохода.