— Тогда я позволю тебе надрать ей задницу. Я должен был позволить тебе сделать это на прошлой неделе. Просто не хотел, чтобы у тебя были неприятности.

Он вздыхает, а затем возится с моим телефоном до конца поездки в школу, нажимая кнопки и бормоча что-то себе под нос. К тому времени, как я припарковываю машину, он выглядит так, словно хочет разбить его о приборную панель.

Что касается меня, то я — комок нервов, беспокойство жжет меня со всех сторон, когда я повторяю сообщение. Время игры? Что это значит? Это угроза? Угроза для чего?

Как только я переступаю порог школы, я получаю ответ. Почти все прекращают то, что делают и таращатся на меня. Я начинаю съеживаться позади Кая, гадая, что происходит, когда замечаю бумаги в руках людей и сотни разбросанных по полу.

Я наклоняюсь, чтобы поднять одну из них одновременно с Каем. Он начинает читать одновременно со мной.

— Нет, Иза, не читай это, — бормочет он, выхватывая бумагу из моей руки.

Но уже слишком поздно. Я уже достаточно прочитала. Это статья о преступлении моей матери с ее фотографией внизу. И в углу страницы скопирована моя фотография, сделанная в парке в тот день, когда мы играли в баскетбол с Кайлером. Вспышка, которую я видела… Теперь это имеет смысл… Кто-то сделал фотографию.

Мои руки начинают дрожать, когда я поднимаю с пола еще одну бумагу и замечаю, что написано от руки под фотографией:

— Познакомьтесь с дочерью убийцы. Она очень похожа на свою мать, не так ли?

Это не все, что я вижу. Я вижу, что суд проходил в Вирджинии, что автор статьи назвал преступление ужасным. Я также вижу имя человека, в убийстве которого обвинили мою маму.

Джеймисон Андерс.

Я вдруг понимаю, почему Кай не хотел, чтобы я искала что-то в Интернете.

Я стою в шоке, желая, чтобы мой разум забыл то, что я только что прочитала. Но это прямо передо мной, на бумагах на полу, выставленное на всеобщее обозрение.

Я не могу дышать. Я не могу пошевелиться… Я…

Бумагу внезапно выхватывают у меня из рук, а затем меня вытаскивают из школы. Я безжизненно следую за Каем, позволяя ему дотащить меня до машины. Ничего не говоря, он отпускает мою руку, засовывает пальцы мне в карман и достает ключи. Он открывает дверь и мягко опускает меня на пассажирское сиденье. После того, как он пристегивает меня, он закрывает дверь, забирается на водительское сиденье и заводит двигатель.

Когда он выезжает со стоянки, мне удается снова обрести дар речи.

— Куда мы едем?

— Прочь. — Одно слово, но почему-то я чувствую себя в безопасности.

Я прижимаю колени к груди и смотрю, как мимо проплывают деревья, дома и магазины, стараясь не думать о том, что я прочитала. Но это все, о чем я думаю. Каждая моя мысль сосредоточена вокруг этого имени. Джеймисон Андерс. Кто он такой? Дядя? Дедушка? Брат? Есть так много возможностей и все, что я хочу сделать, это взять свой телефон и искать, искать и искать, пока не найду ответы на некоторые вопросы. Но я боюсь того, что я найду, боюсь, что это каким-то образом будет хуже, чем то, о чем я думаю.

— Кто он такой? — шепчу я. — Джеймисон Андерс. Кто он?... — Я с трудом сглатываю. — Кем он был?

Кай крепко сжимает руль, костяшки его пальцев побелели.

— Из всего, что я прочитал, я думаю, что он был сводным братом.

— Ты имеешь в виду моего сводного брата? — Мой голос срывается.

— До того, как Линн и твой отец поженились, у Линн был сын. Его звали Джеймисон, и ваш отец законно усыновил его как своего собственного сына. Хотя я не совсем понимаю, почему. Я думаю, он был на несколько лет старше нас.

— Ох.

У Линн был сын до того, как она встретила моего отца? У Линн был сын, которого убила моя мама? У Линн был сын, а теперь он мертв из-за моей матери?

Слезы щиплют мне глаза.

— Неудивительно, что она ненавидит меня. Я представляю этого человека, который забрал ее сына. Я просто не понимаю... почему. Почему она вообще согласилась позволить мне жить с ней? В этом нет никакого смысла.

— Я знаю, что это не так, — говорит он, резко поворачивая налево. — Это именно то, что я подумал в ту секунду, когда узнал. Почему эта женщина позволила дочери женщины, которая, как она думает, убила ее сына, приехать и жить с ней?

— Может быть, чтобы превратить мою жизнь в сущий ад. — Я крепче прижимаю колени к себе. — Может быть, мучая меня, она выплескивает свой гнев на мою маму.

Он качает головой, резко останавливая машину.

— Я не думаю, что это все. Ну, не все из этого. Когда Большой Дуг дал мне эту папку, он сказал что-то о том, что не может понять, почему твою маму признали виновной и именно поэтому мне действительно нужно залезть в эту флешку. Я думаю, что в ней могут быть некоторые ответы.

— Ответы на что? — Я чувствую себя такой беспомощной, как будто провалилась в яму и не могу найти, за что бы ухватиться. — Если бы были доказательства того, что она этого не делала, то она бы не сидела в тюрьме.

— Это не совсем так, — говорит он, выключая двигатель. — Были случаи, когда люди проводили годы в тюрьме после того, как их обвиняли в преступлении, а затем появлялись новые обстоятельства, доказывающие, что они все это время были невиновны.

— Да, я знаю, но… Сейчас трудно думать об этом таким образом и это похоже на ложную надежду — думать, что это произойдет. — Я провожу пальцами по волосам, дергая их за корни. — Кай, как ты думаешь, кто это сделал? Развесил эти бумаги по всей школе?

— Вероятно, тот же человек, который украл эту папку, — отвечает он едва слышным голосом. — И я предполагаю, что и то, и другое было сделано Ханной или кто-то сделал это для нее.

Я роняю руки на колени.

— Фотография на тех бумагах… Снимок был сделан в тот день, когда я увидела синюю машину, следовавшую за мной по пятам.

— Я так и думал. — Он вынимает ключи из замка зажигания и открывает дверь.

Когда я смотрю в окно, я понимаю, что он поехал в парк с нашим деревом.

— Пойдешь со мной прогуляться? — спрашивает он, глядя на меня через плечо с надеждой в глазах.

Я киваю, выхожу из машины и встречаю его у входа. Он переплетает свои пальцы с моими, и мы начинаем идти по траве, направляясь к дереву. Как только мы оказываемся внутри, садимся бок о бок, наши ноги торчат из входа, Кай обнимает меня и притягивает к себе.

— Я знаю, что сейчас все кажется действительно дерьмовым, но я обещаю тебе, что я все исправлю, — говорит он.

Я приподнимаю подбородок и смотрю в его покрасневшие глаза и темные круги под ними. Всю последнюю неделю он так беспокоился об этом и это начинает сказываться на нем.

— Кай… Я ценю все, что ты для меня делаешь, но я не уверена, что это можно исправить. — Я смотрю на дыру в дереве, из которой торчат наши ноги. Я помню время, когда мы были достаточно маленькими и оба легко втискивались сюда. Теперь мы почти переросли это место. Это печально, но такова жизнь. Все движется вперед, меняется, что бы ты ни делал. — Я думаю, может быть, пришло время просто смириться и понять, как жить со всем этим. Я знаю, что у тебя есть свои проблемы, о которых нужно беспокоиться; тебе не нужно беспокоиться еще и о моих.

Он кладет палец мне под подбородок и заставляет меня посмотреть на него. — Если ты хочешь принять это и двигаться дальше, то все в порядке. Я понял. Но я собираюсь залезть в эту флешку, чтобы разобраться в этом для тебя. И я собираюсь выяснить, кто разбросал эти гребаные бумаги по школе и превратить их жизнь в сущий ад.

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

— Их не будет. — Он подмигивает мне, пытаясь казаться спокойным, но я вижу, что он весь взвинчен. — Я знаю, как отплатить кому-то, не попавшись.

— Ты выглядишь таким усталым, — говорю я. — Это начинает меня беспокоить. Ты не дал себе времени по-настоящему оправиться от сотрясения мозга и сломанного ребра. И доктор сказал, что тебе нужно время, чтобы выздороветь.

— Усталость временна — Он отметает мое беспокойство. — Я смогу спать, когда состарюсь. И мои ребра и голова в порядке. — Он стучит костяшками пальцев по голове, и этот звук вызывает крошечный смешок, срывающийся с моих губ.

Но смех вскоре исчезает и мысли снова наполняют мою голову.

— Может быть, мне стоит навестить ее, — говорю я больше себе. — Мою маму, я имею в виду… Я могу это сделать, верно?

— Может быть, тебе стоит подождать, пока я не соберу больше информации? — осторожно говорит он.

— Зачем? Даже если это ужасно, я думаю, что все равно хочу поговорить с ней. — Я осознаю, что это правда, когда произношу это. Однажды я хочу встретиться со своей мамой лицом к лицу, даже если это будет за решеткой. Хотя я не знаю, что я ей скажу, мне кажется, что мне нужно что-то сделать. — Я хочу получить некоторые ответы. Я хочу знать ... почему.

— Возможно, все не так просто. — Он крепче прижимает меня к себе. — Она может не захотеть сказать тебе, почему. Или у нее может не быть ответа. Есть масса способов, как может пойти этот разговор.

— Я знаю, но я думаю, что хочу попробовать.

Тишина окутывает нас. Я чувствую, как он смотрит на меня, но не могу заставить себя посмотреть на него и увидеть жалость в его глазах.

Вместо этого я смотрю на свои туфли. На мне кеды «конверс», которые я купила, когда была в Лондоне. На них серые полоски и заклепки. Помню, я подумала, насколько они отличаются от обычных ботинок, которые я носила. Когда я примерила их, я тоже почувствовала себя по-другому: более уверенно. Эта уверенность позволила мне мечтать о другой жизни, где я была бы другой девушкой, которая не позволяла бы своей семье ходить вокруг нее, которая не пряталась бы в тени, которая была бы счастлива.

Какое-то время у меня был этот свет — ну, вроде того. Теперь я чувствую, что вот-вот провалюсь в пучину отчаяния. Но я знаю, что не могу. Я не могу вернуться к той жизни, в которой я чувствовала себя ничтожеством. Я должна продолжать идти вперед, меняться, придумывать, как с этим жить.

— Я хочу поговорить с ней, — решительно говорю я Каю. — И я хочу, чтобы ты пошел со мной.