Глава 12

Кай

Я просыпаюсь от запаха яичницы с беконом. Сначала я не могу понять, где, черт возьми, я нахожусь. Моя мама обычно готовила завтрак, но перестала, когда Кайлер закончил школу и перестал появляться на кухне.

— Бессмысленно готовить завтрак только для нас с тобой, — сказала она мне, когда я пожаловался на это. — И ты знаешь, как сильно твой отец ненавидит запах бекона.

Поэтому, когда запах бекона ударяет мне в ноздри, я думаю: «Подождите, где я, черт возьми?» Пока я лежу неподвижно с закрытыми глазами, мне удается осознать, что я на диване в доме, в котором, похоже, не работает обогреватель, и что человек на кухне — пожилая женщина, которая любит петь рэп 90-х годов, пока готовит.

— Что с тобой случилось в 90-х? — спрашивает девушка. Ее голос мне знаком, но я не могу вспомнить лицо.

— Эй, не издевайся над моей музыкой, — парирует пожилая женщина. — У всех нас есть свои греховные удовольствия, как у тебя эти глупые, маленькие ребусы, которые ты считаешь такими забавными.

Дерьмо. Я сделал что-то глупое прошлой ночью, например, пошел на вечеринку и отключился на чьем-то диване? Это похоже на то, что я бы сделал, но я не думаю, что это то, что я сделал, особенно когда я так беспокоился об Изе…

Обрывки и фрагменты возвращаются ко мне. Мейплвью. Удар по голове. Разбитая машина. Звонок Изе. После этого все становится расплывчатым, но я помню, как врач осматривал меня в доме бабушки Изы и как я играл с волосами Изы…

Я открываю глаза, медленно осознавая, где я нахожусь и почему у меня такое чувство, будто мою голову переехал грузовик.

— О, доброе утро, солнышко, — Индиго, двоюродная сестра Изы, приветствует меня с другого конца гостиной. — Чувствуешь себя лучше?

Я сажусь, морщась, когда мое тело протестующе стонет.

— Вроде того. — Я прижимаю палец к виску, когда моя голова пульсирует от боли, и меня одолевает головокружение. — Где Иза? — спрашиваю.

Сразу за ней у плиты стоит пожилая женщина, которую я раньше не встречал. Ее взгляд перемещается с кастрюль на меня.

— Моя прекрасная внучка в постели, еще спит, и мы дадим ей поспать, потому что она этого заслуживает. — Ее тон тверд, глаза суровы, но я замечаю малейшее веселье в ее выражении.

— Я полностью согласен. — Протираю глаза, ставя ноги на пол. — Сколько сейчас времени?

Индиго откидывается назад и проверяет время на кухне.

— Уже больше десяти. А что? — Ее взгляд возвращается ко мне. — Тебе нужно быть где-то еще?

Ммм… Я не знаю, что сказать. Хотя мне нужно пойти, немного поболтать с Большим Дугом и вернуть свой телефон, мне больше нечего делать. Но я не уверен, хотят ли они, чтобы я ушел.

— Нет. Не совсем. — Я изображаю свою лучшую очаровательную улыбку. — Ну, за исключением того, чтобы провести день, возвращая долг Изе. Я ей очень обязан. — И мне нужно рассказать ей о ее маме. Я просто надеюсь, что смогу сделать это правильно, чтобы она не разозлилась на меня. Есть ли вообще правильный способ сообщить кому-то, что его мама в тюрьме за убийство?

— Хороший мальчик, — говорит мне бабушка Изы с довольным видом. — Эту девушку нужно любить до безумия. Она особенная, даже если сама этого не осознает. С ней следует обращаться как с принцессой.

— Бабушка Стефи, — бормочет Индиго себе под нос. — Не говори так пафосно. Иза была бы слишком смущена, если бы услышала тебя.

— Я просто говорю то, что хочу сказать, — ее бабушка переворачивает вилкой бекон на сковороде. — Кроме того, Иза не может смущаться из-за того, о чем она не знает. — Она смотрит на меня, ожидая, что я соглашусь с ней.

Я поднимаю руки перед собой. — Буду нем, как рыба.

— Хороший мальчик, — снова говорит она, заставляя меня чувствовать себя послушной собакой. — Это именно то, что нужно Изе.

Индиго колеблется между раздражением и весельем.

— Что с тобой такое, в последнее время ты строишь из себя сваху? — спрашивает она свою бабушку. — Или мне следует сказать, почему только для Изы? Со мной ты всегда против парней.

Ее бабушка указывает вилкой, которую держит в руке, на Индиго.

— Тебе больше не нужны парни в твоей жизни. Тебе достаточно.

— Нет такой вещи, как достаточное количество парней. — Индиго опирается локтями о столешницу кухонного островка. — Это все равно, что сказать, что воздуха достаточно.

— Или достаточно сыра в яичнице, — говорит ее бабушка, посыпая сыром яйца.

— Нет, определенно есть такая вещь, как достаточное количество сыра. — Индиго пристально смотрит на нее. — Так что перестань сыпать так много.

— В яичнице нет такого понятия, как достаточное количество сыра, — язвительно замечает ее бабушка. — Ты можешь поместить туда целый килограмм и все равно останется место для большего.

— Никогда больше не клади сыр в яйца, которые я ем, — предупреждает Индиго, опускаясь на барный стул.

— Почему? Боишься, что в тебя не влезет? — Ее бабушка усмехается, когда масло на сковороде скворчит.

Я прочищаю горло, пытаясь скрыть смех.

— Нет, это твоя проблема, не моя, — говорит Индиго. — Наверное, поэтому тебе приходится есть так много проклятого йогурта и хлопьев с отрубями. Чтобы заесть весь этот сыр.

— Может, вы, ребята, перестанете спорить? Вы хуже, чем старая супружеская пара, — бормочет Иза, выходя из коридора.

Она одета в пижаму, волосы заплетены в косу. На ней нет ни капли косметики, так что я отчетливо вижу те милые маленькие веснушки у нее на щеках и носу.

— Эй, я принимаю это за оскорбление, мисс, — ругает ее бабушка, но затем ухмыляется. — Мы с твоим дедушкой редко ссорились, разве что из-за пульта дистанционного управления или из-за того, кто сядет за руль, или из-за того, кому сгребать снег с подъездной дорожки... — Ее улыбка становится шире. — Ладно, может быть, ты и права.

— Я всегда права. — Иза зевает, вытягивая руки над головой. Майка, которая на ней, задирается, обнажает живот. — Самое время тебе это усвоить.

Я незаметно разглядываю ее, но, по-видимому, это слишком очевидно, потому что Индиго бросает на меня взгляд «ты-попался-приятель».

Я пожимаю плечами и улыбаюсь, бросая на нее свой лучший невинный взгляд и она смеется.

Руки Изы опускаются и она быстро оборачивается, чтобы посмотреть, над чем смеется Индиго.

— О, ты проснулся. — Она грызет ноготь большого пальца, очевидно, нервничая. — Я проверяла тебя полчаса назад, ты так крепко спал, что я думала, ты проспишь весь день.

— Бекон разбудил меня.

Боже, я так много хочу ей сказать. Я хочу тысячу раз поблагодарить ее, обнять за то, что она заботилась обо мне прошлой ночью, поцеловать ее. Но когда ее бабушка и кузина стоят там и наблюдают за нами, я чувствую себя не в своей тарелке. Не то, чтобы я стесняюсь, но это тот разговор, который я вроде как хочу провести без аудитории.

— Вы, ребята, перестанете быть такими странными? — Иза умоляет свою бабушку и сестру. — Он еще не привык к вашим ярким личностям.

— Да, я на это не куплюсь, — ее бабушка бросает взгляд в мою сторону. — После некоторых вещей, которые он сказал прошлой ночью, я предполагаю, что он такой же странный, как и мы.

Ладно, я могу смириться с тем, что меня называют странным, но что, черт возьми, я сказал прошлой ночью?

— Они классные, Иза. — Я жестом приглашаю ее подойти ко мне. — Сядь рядом со мной. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

— Ты слишком много болтал прошлой ночью, — говорит Индиго, ухмыляясь мне. Когда Иза бросает на нее умоляющий взгляд, она поднимает руки перед собой. — Отлично. Я умолкаю. — Она подходит к холодильнику и начинает копаться в нем, игнорируя лекцию своей бабушки о том, чтобы держаться подальше.

— Привет. — Иза обходит кофейный столик и останавливается передо мной. — Извини, если они тебя разбудили.

— Все в порядке. Это их дом. — Когда она не садится рядом со мной, я беру ее за руку и притягиваю к себе. — Иди сюда. Ты слишком далеко.

Она нерешительно садится, отклоняясь от меня, и не отрывая глаз от пола.

Дерьмо. Насколько сильно я облажался прошлой ночью?

— Ладно, просто хочу извиниться за все, что я сделал или сказал прошлой ночью. — Я прочищаю горло. — Мало что помню, но у меня такое чувство, что я, возможно, был идиотом.

— Ты не был идиотом. — Она толкает меня плечом, слегка улыбаясь. — И даже если бы это было так, у тебя сотрясение мозга, так что все, что ты сделал, совершенно не считается.

Я хмурюсь, прикасаясь к своей голове.

— Черт. Я почти забыл о сотрясении мозга. — Роняю руку на колени. — Насколько плохо я сейчас выгляжу по шкале от одного до десяти?

— Даже не знаю... — Она прикусывает нижнюю губу, обдумывая это. — Ты всегда хорошо выглядишь. Все это знают. Ты сам знаешь это. — Она начинает нервничать. — Почему ты спрашиваешь меня об этом?

Она действительно сейчас такая очаровательная, что я почти не могу этого вынести. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы не протянуть руку и не провести пальцем по ее раскрасневшейся щеке.

— Технически я имел в виду, насколько плохо выглядит мое лицо, но приятно знать, что я всегда хорошо выгляжу. — Я подмигиваю ей. — И что ты так думаешь.

— О, Боже мой. — Ее щеки становятся ярко-красными, когда она опускает голову, позволяя волосам упасть вперед и скрыть лицо. — Мне неловко, ясно? Ты можешь просто забыть, что я это сказала?

— Ни за что. Ты не можешь взять свои слова обратно. — Мой рот растягивается в самодовольной улыбке. — Как только ты скажешь что-то подобное, я всегда буду повторять это снова и снова. И поверь мне, я буду повторять это снова и снова.

— Я уверена, что ты это сделаешь. — Она морщится, заправляя прядь волос за ухо. Это движение пробуждает воспоминание о прошлой ночи: я ... лежу у нее на коленях… играю с ее волосами... говорю ей, что она великолепна.

Ладно, может быть, именно поэтому она смущается.

Кажется, что я должен чувствовать себя виноватым за то, что заставил ее смущаться, но это не так. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что я был немного не в себе, когда положил голову ей на колени и запустил пальцы в ее волосы. Я даже не могу вспомнить, каково это было.