17

СОРРЕЛЛ

Я промокла до нитки.

Ноги болят. Бедра горят. Легкие разрываются. Я вся в грязи.

Мчусь вниз по склону холма, едва удерживаясь на ногах. Какой-то ужасный страх ревет в глубине моего сознания, предупреждая, что, если перестану бежать, меня постигнет поистине ужасная судьба, и я не могу заставить себя вырваться из объятий этого страха. Чувствую себя так, словно нахожусь в ловушке внутри песочных часов, погружаясь в песок, который слишком быстро сыпется с одного конца на другую, и я цепляюсь за края стекла, пытаясь не исчезнуть, не дать узкой щели поглотить меня, заставить исчезнуть.

Мой череп раскалывается на части.

Я продираюсь сквозь деревья, слепо мчась вперед, не думая о том, куда направляюсь. Темно, холодно, я не вижу, куда, черт возьми, иду, но я не прекращаю бежать. В конце концов, я отправилась в путь. И продолжаю бежать.

Я напугана больше, чем когда-либо в своей жизни, и не знаю почему.

Просто продолжаю бежать.

Ночь тянется передо мной бесконечно. Я подворачиваю лодыжки, падаю и снова встаю. Мои руки скользкие от крови, ладони разодраны.

Спустя вечность позади меня в темноте вспыхивают огни, отбрасывая на землю два желто-белых столба, освещая асфальт. Я останавливаюсь как вкопанная, усталость пронизывает меня до костей, и наклоняюсь, упираясь руками в промокшие джинсы, кашляя и глотая отвратительно холодный воздух, пытаясь отдышаться.

Позади меня хлопает дверца машины.

Подождите.

Дверь машины?

Внезапно меня осеняет: я на дороге. Гребаная дорога. Не на разрушенной дороге, на которую мы с Гейнор притащились пару месяцев назад. Эта дорога целая, в целости и сохранности, по ней вполне можно ехать.

— Соррелл, ты сломаешь себе шею, мчась сюда вот так. Пожалуйста, садись в машину и поговори со мной?

Убийственное спокойствие Тео делает со мной что-то, чего я не могу объяснить. Страх и паника исчезают, оставляя меня наедине с моим изнеможением, и внезапно все, что я могу сделать, это остаться стоять на своих ногах. Когда чувствую его руку на своем плече, то поворачиваюсь и прижимаюсь к нему, издавая сдавленный всхлип, утыкаясь лицом в его грудь. Теперь парень снова надел футболку, скрывая имена на своей грудной клетке, но я как будто чувствую, как они горят у меня под руками, и чувствую себя такой потерянной и измождённой, что не могу ничего сделать, кроме как плакать.

Тео поднимает меня, заключая в свои объятия, и несет к машине — гладкому черному «Мустангу». Осторожно сажает на пассажирское сиденье, пристегивая ремень безопасности. Я в оцепенении, когда парень садится в машину и трогается с места. Мы едем не обратно в гору, а вниз.

— Куда мы направляемся? — натянуто спрашиваю я.

— В какое-нибудь особенное место, — отвечает он.

И я слишком устала, чтобы задавать еще какие-то вопросы.

Я возмущаюсь, когда Тео проезжает мимо автобусной остановки.

Гребаная автобусная остановка!

Мой гнев — это живое, дышащее существо.

Не должно было быть никаких других дорог, ведущих в академию, только одна одинокая разрушенная дорога, которую я увидела, когда приехала в «Туссен». На вывеске было написано, что она непригодна для проезда. Директор Форд говорила, что по ней опасно ездить. Но вот мы мчимся по совершенно хорошей дороге, уличные фонари мелькают за окнами машины.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пока не чувствую вкус крови, отказываясь открывать рот, потому что знаю, что произойдет, если сделаю это. Я начну кричать, ругаться, размахивать кулаками, но не вижу, как это поможет чему-либо прямо сейчас.

Я в ярости к тому времени, когда Тео поворачивает налево, и мы въезжаем в маленький городок — гребаный городок! — проезжая мимо знака с надписью: «Вы въезжаете в Самнер, штат Вашингтон. Население 1287 человек. Пожалуйста, ведите машину осторожно».

Аптека. Универсальный магазин. Почтовое отделение. Агентство по недвижимости. Винный магазин. Мы проезжаем мимо каждого из этих предприятий, единственной машины на изрытой выбоинами дороге под дождем, и я киплю в изумленном молчании. Еще через полмили вверх по дороге Тео заезжает на парковку. Закусочная «Пэтти» находится на другой стороне стоянки, все еще открыта, ее огни сверкают в темноте.

Тео глушит двигатель. Он смотрит на свои руки, секунду ковыряет ногти, потом говорит:

— Пойдем. У них здесь отличный кофе. Тебе понравится.

Я смотрю на телефон Тео, моргая при виде изображения на экране.

Это, блять, невозможно.

Там, на фотографии, я, заключенная в объятия Тео. Он целует меня в щеку, а я морщусь, притворяясь, что ненавижу это. Но это не так. Могу сказать, что это не так. Мне это нравится.

— Один черный кофе. Один со сливками. Один кусочек сахара.

Высокая официантка с ямочками на щеках ставит две чашки, одну для меня, другую для Тео, нервно улыбаясь нам. Она не приняла у нас заказ, когда мы вошли. Ее лицо просияло, когда женщина увидела, что мы вошли, но Тео предупреждающе покачал головой, и женщина кивнула, поворачиваясь обратно к кассе. Парень подвел меня к кабинке у окна и усадил на скамейку, управляя моими конечностями, как будто я была инертным роботом, а затем сел на скамейку напротив меня, прочищая горло. Затем дал мне свой телефон и сказал просмотреть галерею.

Мне все еще не удалось обработать фотографии, которые я пролистала.

Я в желтом летнем платье стою перед «Спейс Нидл», подняв руки вверх. Я сплю в объятиях Тео, уютно устроившись в ворохе простыней. Я на диване, волосы собраны в беспорядочный пучок, в руке кекс, щеки пухлые, на кончике носа глазурь, улыбаюсь, как маленький ребенок. Я в Центральном парке, с мокрыми от дождя волосами, сжимаю в руках снежный шар, который сейчас стоит на комоде в моей спальне в академии. Мы с Тео целуемся. Мы с Тео целуемся в миллионе разных образов, в разных позах, в разных местах, окруженные снегом, под дождем и омытые солнечным светом.

Тео, и я, и Лани, и Эшли, и Себастьян, девочки в бикини, мальчики в шортах. На этом снимке на ребрах Тео написано только одно имя, и оно мое.

— Дайте мне знать, если я смогу предложить вам, ребята, что-нибудь еще, — тихо говорит официантка.

Тео благодарит ее, и она отступает обратно за прилавок, давая нам немного пространства.

— Что это? — шепчу я.

— Это мы, — просто отвечает Тео.

— Ты лжешь.

— Нет.

— Это фотошоп.

— Нет.

Кладу его телефон на стол перед собой.

— Думаешь, я идиотка, Мерчант? Гейнор отлично прифотошопила меня на всех тех фотографиях в моей комнате. Они выглядят настоящими. Ты действительно думаешь, что я не пойму, когда увижу фальшивые фото?

Тео делает ровный вдох и тянется к своему телефону. Быстро просматривает изображения и находит то, что ищет. После долгого молчания, уставившись на экран, он прикусывает нижнюю губу, придвигая телефон ко мне.

Я лежу на больничной койке. Мои глаза закрыты. На мне больничный халат, а голова обмотана толстыми бинтами. Я подключена к слишком большому количеству мониторов и аппаратов, чтобы сосчитать.

— Гейнор была твоей сиделкой, — говорит Тео. — Большую часть времени она работала в ночную смену, и именно в это время ты приходила в себя чаще всего. Иногда ты вспоминала несчастный случай. Большую часть времени... нет.

Я отталкиваю его телефон.

— О чем ты говоришь?

— Были летние каникулы, и мы поехали погостить к другу Уэста в Лос-Анджелес. В горах была вечеринка. Я должен был отвезти нас всех домой, но слишком много выпил. Ты выпила только одно пиво, поэтому предложила отвезти нас обратно. Себастьян и Эшли дурачились на заднем сиденье машины. Я тоже дурачился с ними, будучи идиотом, но вырубился на полпути к месту. На дороге было масляное пятно. Ты попыталась притормозить на повороте и в итоге вылетела через ограждение на полосу встречного движения.

Тео проговаривает это с нулевой интонацией в голосе, быстро, как будто зачитывает список. Как будто это история, которую он рассказывал уже много раз раньше.

Но это неправда.

Я бы запомнила, если бы это было правдой.

— Я из Лос-Анджелеса, — говорю я ему.

— Ты отсюда, — говорит он. — Из Самнера. Я тоже. Мы выросли по соседству друг с другом, Соррелл. Я знаю тебя всю свою гребаную жизнь.

И это, дамы и господа, как раз то место, где я теряю сознание.

Я не помню, как оказалась в своей комнате. Но каким-то образом просыпаюсь в своей постели. Я без своей промокшей насквозь одежды, в спортивных штанах и футболке, дрожу под одеялом. Тео сидит на стуле рядом с моей кроватью и смотрит в окно. Он вздыхает, когда понимает, что я не сплю.

— Извини, — натянуто говорит Тео. — Я пытался медленно втянуть тебя в это, но… Кажется, это было недостаточно медленно.

Я помню все, что он сказал мне тогда в закусочной. Хотела бы забыть, но его слова запечатлелись в моей голове, повторяясь снова и снова.

— Зачем ты это делаешь? — шепчу я. — Что получаешь от этого? Это какая-то попытка смягчить свою вину перед Рейчел?

— Рейчел… — Тео раздувает ноздри, снова выглядывая в окно. Вена пульсирует на его виске, сигнализируя о вспышке разочарования, которая выглядит очень реальной. — Я не знаю, как это сделать, не спровоцировав тебя снова, — говорит он.

— Спровоцировав?

— Ты потеряла сознание в закусочной. Ты часто теряешь сознание.

— Нет, не правда.

— Это... правда, — говорит он, горько смеясь. — Мы уже проходили через это раньше и всегда заканчивалось плохо, так что просто...

Тео вскидывает руки, позволяя им упасть обратно на колени. Глубокий вдох, кажется, немного успокаивает его.

— Слава Богу, в ту ночь мы все были пристегнуты ремнями безопасности. Машина не врезалась ни в какие другие транспортные средства, только в ограждение. Однако подушка безопасности со стороны водителя не сработала. Ты ударилась головой о руль. Нам всем удалось выбраться из машины, но ты застряла. Я не мог вытащить тебя с пассажирской стороны, — выдавливает смешок Тео. — А твое окно было чертовски упрямым и отказывалось разбиваться.