9 КРЕНС6

РОУЭН

Я наблюдаю из-за дерева на другой стороне улицы, как пацан, которому я заплатил, стучит в желтую дверь дома 154 на Жасмин-стрит. Мгновение спустя дверь открывается, и появляется она, на ее прекрасном лице отражается замешательство, когда она смотрит на бумажный пакет, который ребенок сует в ее сторону. Не понимаю вопрос, который она ему задает, но замечаю, как он слегка пожимает плечами, потом убегает, чтобы избежать пристального взгляда Слоан, пока та смотрит по сторонам. Моя улыбка становится шире, когда я внимательно прислушиваюсь к звуку закрывающейся двери и шаркающим шагам пацана, который выходит из-за дома, приближаясь к моему укрытию.

— Все готово, мистер, — говорит он, хватая свой велосипед там, где оставил его прислоненным к дереву.

— Она спросила, от кого это?

— Ага.

— Ты ей что-нибудь сказал?

— Не-а.

— Молодец, — я сую парню пятьдесят долларов сверху тех, что дал до этого, и он засовывает купюры в задний карман джинсов. — Завтра в это же время. Встретимся у почтового ящика дальше по улице, хорошо?

— Окей. Пока.

С этими словами парень уезжает на своем BMX, став на сто долларов богаче, чтобы потратить их на конфеты, видеоигры или что там еще покупают двенадцатилетние в наши дни. Пусть хоть что делает, главное, чтобы придерживался нашей договоренности.

Отдай ей пакет. Делай все, как надо. Пятьдесят за доставку, пятьдесят - когда отдашь.

Я достаю свой одноразовый телефон, открывая диалог со Слоан.

«Я бы хотел, чтобы ты осталась», — в моем последнем сообщении. И она не ответила.

Это было больше недели назад. Прошло почти три недели с тех пор, как она стояла в ресторане с каким-то унижением в глазах, как будто она вывалила свое сердце на пол, а его растоптали. Это, черт возьми, меня так задело. Я думал, что смогу уговорить ее остаться и поболтать, но время было выбрано как нельзя хуже: наши друзья пришли на обед в честь дня рождения Лаклана. В типичной для Слоан манере ее первым побуждением было взлететь, как перышко на северном ветру.

Я не могу позволить ей отстраняться и дальше, иначе она ускользнет у меня из рук, и я никогда ее не найду.

Я выглядываю из-за ствола дерева в сторону дома, когда телефон вибрирует у меня в руке.

Орзо…?

Я прислоняюсь к стволу и улыбаюсь в телефон.

???

Ты заказал пасту орзо ко мне домой?

Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Но… раз так, тогда приготовь.

И если в пакете есть пармезан, натри на терке.

Да, и еще измельчи немного чеснока, если он есть.

А грибы? Не забудь промыть их.

Спаржа хорошо сочетается с гарниром. Есть спаржа?

Звонит телефон, и я заставляю себя немного подождать, прежде чем ответить на звонок.

— Чем я могу тебе помочь, Черная птичка?

— Что ты делаешь? — ее голос насторожен, но я все еще улавливаю слабый оттенок веселья под ее тревогой.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты заказал еду мне домой? — наступает пауза. Я представляю, что она, вероятно, проверяет окна в поисках каких-либо признаков моего присутствия. — У меня есть еда, Роуэн.

— Рад за тебя. Значит, ты настоящий взрослый человек.

Я почти слышу, как Слоан закатывает глаза, почти чувствую, как жаркий румянец заливает ее щеки, как бы я хотел дотронуться до этой россыпи веснушек на ее коже.

Ее долгий, ровный выдох — единственный звук между нами. Голос Слоан печален и тих, когда она спрашивает:

— Что ты делаешь?

— То, что должен. Я буду готовить с тобой, — говорю я. — Давай сделаем это вместе. Включи громкую связь и начинай натирать пармезан.

Очередная пауза натягивает нить между нами, кажется, что она вот-вот оборвется.

Мой голос тих, веселье улетучилось, когда я говорю:

— Я бы хотел, чтобы ты осталась, Черная птичка. Я бы отвел тебя на кухню. Мы могли бы приготовить что-нибудь вместе.

— Ты был занят. Я была… лишней.

— Я бы нашел для тебя время. Ты… — я сглатываю, пока не начал болтать больше, чем нужно. — Ты моя подруга. Может, когда-нибудь станешь лучшей подругой.

Тишина тянется так долго, что я отнимаю телефон от уха, проверить, не прервался ли вызов. Когда в трубке раздается голос Слоан, он чуть громче шепота, но все равно звучит громче крика.

— Ты едва меня знаешь, — говорит она.

— Думаешь? Потому что, держу пари, я знаю твои самые темные стороны лучше, чем кто-либо другой. Точно так же, как ты знаешь мои. И, несмотря на это, ты все еще хочешь общаться со мной. По крайней мере, иногда, — я улыбаюсь, когда тихий смешок Слоан разносится по линии. — Это значит, что мы друзья, нравится тебе это или нет.

Наступает долгая пауза, а затем раздается звук открывающегося ящика, шуршание столовых приборов.

— Надо натереть на терке весь кусок? Он размером с маленького ребенка.

Я знаю, что, наверное, выгляжу нелепо, ухмыляясь, как гребаный псих, рядом с деревом, но мне насрать.

— Насколько сильно ты любишь сыр?

— Очень сильно.

— Тогда три весь.

— Серьезно?

— Ты же сказала, что любишь сыр. Принимайся за работу, Черная птичка.

Неуверенное «оке-е-ей» раздается в трубке, хотя я уверен, что она разговаривает сама с собой. Ритмичный стук твердого пармезана по металлическим зубьям терки мягко вторгается в мои мысли, когда я пытаюсь представить, как все могло бы выглядеть: Слоан, стоящая у стойки, с черными волосами, собранными в неряшливый пучок, и в какой-нибудь крутой старой футболке, подол которой завязан на талии. Хотел бы я быть там с ней, подойти к ней сзади, прислонить к стойке, прижать член к ее круглой заднице, которую я просто жажду укусить, а потом…

— Что делать после того, как я натру на терке сыр размером с детскую голову? — спрашивает Слоан, пока на заднем плане продолжает натирать. На секунду мне кажется, что я, возможно, застонал вслух.

Я прочищаю горло, забыв об ингредиентах, которые положил для нее в пакет.

— Э-э-э, вымой спаржу и обрежь концы.

— Хорошо.

Она продолжает натирать сыр в ритмичном темпе. Я провожу рукой по волосам и решаю взять себя в руки.

— Итак, ты сказала, что была в Бостоне по работе. Встреча?

— М-м-м… да.

— Что за встреча?

— Со следователем.

— Звучит… устрашающе.

Слоан фыркает от смеха.

— И да, и нет. Не такие следователи, как полицейские. Скорее, врачи-исследователи, которые проводят испытания в своих клиниках. На встрече мы обучаем их и персонал проведению исследований. Страшно только когда приходится выступать с докладами. Находиться на сцене перед толпой врачей просто настоящая жуть. В аудитории может быть пятьдесят человек, а может и триста. Я много раз выступала, но иногда нервничаю, когда на меня цепляют микрофон.

— Маленький, который на ухо крепится? Чувствуешь себя Мадонной, Бритни Спирс?

Слоан хихикает.

— Иногда.

Вот тебе и решение взять себя в руки.

Мысль о Слоан в чертовски облегающей юбке-карандаше и с микрофоном, как у Мадонны, стоящей на сцене и командующей группой врачей своим скрипучим голосом лаунж-певицы, — я даже и не думал, что подобная фантазия настолько сексуальна.

Да я законченный идиот.

— Круто, круто… — говорю я, меняя позу, поскольку мой член практически умоляет подойти к двери и трахнуть ее на кухонном столе. — Можно мне прийти посмотреть?

Слоан смеется.

— Нет…?

— Пожалуйста?

— Нет, шизик. Нельзя.

— Почему? Это звучит одновременно сексуально и познавательно.

Ее хрипловатый смех согревает мою грудь.

— Во-первых, потому что все это конфиденциально. А во-вторых, ты будешь отвлекать меня.

Мое сердце вспыхивает фейерверком.

— Своим симпатичным личиком?

— Пфф. Нет, — это «нет» точно означает «да». Я практически вижу, как вспыхивает ее румянец на той стороне звонка. Жаль, что я не могу связаться с ней по видео-связи, но Слоан узнает, что я стою на другой стороне улицы, как влюбленный дурак, слишком нервничаю, чтобы отпугнуть ее, подойдя к двери, но слишком отчаянно хочу быть рядом с ней. — Сыр с детскую голову готов. Сейчас займусь спаржей, — говорит она мягким голосом.

— Когда закончишь, вскипяти немного подсоленной воды.

— Хорошо.

На заднем плане, сквозь отсутствие голоса Слоан, доносится звук ножа о спаржу. Я закрываю глаза и прислоняюсь головой к дереву, пытаясь представить Слоан с ее рукой, умело обхватывающей рукоятку ножа. Не знаю, почему это так чертовски сексуально. Точно так же, как мысль о ней на сцене с маленьким микрофоном. То же самое, что образ Слоан в моем ресторане, склонившейся над рисунком.

— Почему ты там работаешь? — резко спрашиваю я.

— В «Виамаксе»?

— Да. Почему бы не зарабатывать искусством на жизнь?

Наступает пауза, прежде чем она фыркает. Сто процентов, у нее румянец на шее и на груди.

— Я не заработаю денег, продавая зарисовки птиц, Роуэн.

Я удивлен, что она продолжает эту тему, потому что в ресторане казалось, что она была готова из пулемета всех расстрелять, лишь бы никто не увидел ее листочек. Но как бы сильно она ни хотела, все равно не забрала его.

— Но все возможно. Ты могла бы заниматься другим искусством, если хочешь.

— Я не хочу, — ее твердые слова звенят между нами, как будто она ждет, когда они осядут у меня в голове. — Мне нравится то, что я делаю. Да, я в детстве об этом не мечтала. Ну, не у всех детские мечты сбываются, да? Как будто все стали дрессировщиками дельфинов или что-то подобное, — она хихикает и снова замолкает, но на этот раз я не давлю на нее, молча предлагаю ей продолжить. — Иногда творчество пробуждает плохие воспоминания. Раньше я любила рисовать. Я рисовала часами. Начинала экспериментировать со скульптурой. Но все… изменилось. Остались только эскизы. А остальное сгорело дотла. Это единственное, чем я до сих пор наслаждаюсь. Ну, и еще своими паутинами, которые я считаю тем еще произведением искусства.

Возможно, это всего лишь крошечные кусочки Слоан, но, тем не менее, я сохраню их в голове. Мое творчество не так сильно запятнано. И я задумываюсь, что лишило Слоан внутреннего искусства настолько, что она больше не может рисовать или лепить, ограничившись только набросками.