Слова "отец" из ее уст мать уж выдержать была не в силах. Рванулась в комнатку, затараторила:

- Куда ты опять его? Видишь, лежит! После вчерашних этих ваших шампиньонов... Беги куда, если не терпится!.. Дай ты ему покою!..

- Теть Ань, - холодное, со спокойной наглостью в ответ, - я разве с вами говорю?

- А?.. А я тут кто?!

- Юр... - Халда будто не слышала этих задыхающихся вскриков. - Юрочка, теперь нам надо ходить-ходить на воздухе. Ты сам, наверно, это чувствуешь.

И он, как зачарованный какой, стал подниматься.

...Халда одержала первую свою победу в этом доме тем, что однажды сумела предсказать, что вот сейчас поцелуй ее заставит сына не только открыть глаза - такое уже неоднократно было, - но даже улыбнуться и чего-нибудь сказать. В те времена он только ложке один-два раза в день рот открывал... Все получилось, как сказала. Он растворил глаза и брякнул: "Сучонка ты моя любимая". Все обомлели... С того момента в несгибаемом погляде на "самозваную невестку" у "будущей свекрови" появился легкий, почти что незаметный со стороны прогиб и некоторая неуверенность. И халда, почувствовав такое дело, тут же стала в их доме чуть не хозяйкой.

- Ну хотите, можем еще грибов нарезать? - Из вежливости как бы лишь обратила она внимание на мать. - Там их пропасть. Сдадим опять. - Ленка закатала рукава, готовая хоть за руль, хоть к черту на кулички.

- Отец аккумулятор взял для трактора...

- Ох, вечно что-нибудь не так.

- Всё б по тебе! - Тут как тут мать вздернулась.

И снова нагловатое в ответ:

- Неплохо бы.

- В своей избе распоряжайся.

- Юр... а? Пойдем?

- Ну че ты его тянешь! Куда ты его тянешь-то! - уже им в спину вскрикивала мать. - Кого ты все!..

К воротам мягко подкатила блестящая, большая, вся из себя машина. В их тупичок у пруда такие забирались редко. Разве что к березкам - к безлюдному чаще всего теперь общественному и стихийному, на воле, "ресторанчику" на берегу.

Подкатила, остановилась. Стекла мутно-темные - людей внутри не разглядеть... Казалось, очень долго дверцы не открывались, мотор работал с тихим, угрожающим ворчаньем... Но вот неторопливо, с ленцой уверенных людей из нее полезли, вырастая, по мере того, как распрямлялись, трое. Широкие, здоровые, лобастые - быки. Тот бык, что постарше, двинулся к калитке.

- Иван Иваныч! - в одно мгновение обрадовался и испугался Юрий.

Из молодых один остался при машине, второй пошел за старшим. Иван Иваныч молча подал Юрию руку, а затем без приглашения прошагал в избу. Сел за кухонный стол. Молодой же уселся на лавку у сеней... Мать испуганно и бестолково металась со двора на кухню, из кухни в сенки и во двор... Ленка порхнула в огород. Вернулась с дыней.

- Списали тебя там, значит? - спросил Иван Иваныч.

Юрий кивнул, уставился глазами в стол.

- Гм... Что дальше думаешь?

- Что - что?

- Что делать, чем заниматься... Чем, эт самое... ну - жить?

Юрий пожал плечами:

- Клубникой буду жить. Клубничкой...

Иван Иваныч опять гымыкнул. Хотел, наверное, по своему обыкновению, что-нибудь такое сказануть, но удержался. Шутка сейчас бы прозвучала издевательством... Он сам прошел такое состояние, в каком здесь вот обнаружил Юрия, - оставшись без ступни и получив медальку и пенсию на хлеб без масла... Догадываясь, что за "клубничкой" скрывается нечто не совсем понятое им пока, переспросил:

- А именно?

Юрий пододвинул ему тарелку с нарезанными желтыми ломтями.

- Да-а, дынька воняет восхитительно, зараза! - Иван Иваныч взял ломоть, куснул. - Значит, огородом кормиться думаешь? Ну-ну...

- А что? Мы ж тут крестьяне.

- Так-то так. Не в курсе? Земли ваши в частное владенье скоро отойдут. Вам будет компенсация, выбор других мест для жительства. В-во-от так...

Юрий отвалился на спинку стула. Смотрел в лицо гостя с изумлением и недоверием. "Как это? - застучало в голове. - Как это так..." Однако Иван Иваныч, конечно, знал, что говорил. Захоронения отходов дальше за деревнями, куда ходили его мусоровозы, - дела его конторы. Как ему не знать? Насколько Юрий был несведущ во всех этих премудростях, но слышал, что те захоронения а главное, дорога к ним - дорогого стоят; и что захоронения планировали расширять. Строить какой-то комбинат для переработки, что ли... В целом понятна ситуация: дорога и земля вокруг станут собственной чьей-то, частной территорией, а это - не клубника, не поля, не пруд и не бор, но - денежка. Хм... Кому-то хорошая такая, безразмерная, надежная, что обозначается странной то ли буквой, то ли просто закорючкой - $.

- Дай-ка вчерашнюю газету, - попросил Иван Иваныч, наверно, по-своему понимая молчание собеседника, думая, что тот ему не верит. - Там сообщение и сроки.

Тут ожила, очнулась оторопевшая от сообщенья мать. Почти что прорыдала:

- Да не выписываем мы! Откуда такие деньги?! И так ведь с копейки на копейку!..

Иван Иваныч вздохнул, поднялся. Мать умолкла.

- А что, отец не знает, что ли? Ничего не говорил?

- Не говорил... - далеким эхом мать.

Юрию было не просто жалко - конечно, и это тоже - и пруд, и деревеньку, домик... Просто действительно не верил. Он здесь родился, вырос, на клубничной каторге пыхтел с тех пор, как научился более-менее соображать. Проклинал это болотистое поле, клубничные усы, ящик с рассадой, но о поле тосковал, болел душой, к нему - к нему в первую очередь - стремился всю альтернативку...

А кто?.. Кто покупатель-то?

- Иван Иваныч, - позвал вслух, - может?..

Иван Иваныч, как ожидал, понял с полуслова. С готовностью ответил:

- Что это даст? Замочим одного-другого. Всех не перемочишь. - И дал понять: в конце концов замочат нас.

Раньше Юрий, может, плюнул бы - до болезни, до возвращения сюда, до той поры, пока с Ленкой встречался так - сунь-высунь. Может, узнав об этом не здесь, на службе, конечно, побесившись, сотворив очередной какой-нибудь дебош, угон машины, в итоге бы упал на койку и сказал: "А, до фени, блин!" Но в том и дело, что теперь совсем, и всерьез, и, может, навсегда, ему стало - не до фени. Ему сегодня просто так не светит даже комплексный обед. Даже в чайной ему с его "регалиями": ни кавалера, ни лауреата, ни депутата, без костылей, не то что не нальют - на понюх к коктейлю и закуске не подпустят.

"Как дальше?.. Что?.. Куда?.."

Впервые лезли в голову (так настойчиво, всерьез) мысли, что касались, вернее, тормошили, донимали других всегда. Тех, взрослых, но беззащитных, вроде кладовщицы... И что же те - все они - все это время молча думали, вяло барахтались в тех рамках, что ограждают вроде бы дозволенность? Не взрываясь, не разевая пасть... За него, Юрия, думал, в основном, отец.

Так. Отец. А он что же? С соумниками своими, с Опорным пунктом, так называемым, цивилизации? Кого и почему и от кого защищать, если задуматься? Какая опора? Где враг реальный, ощутимый? И как случилось, что так стало?.. Всегда так было? Нет, не всегда.

Идиотизм какой-то: как - так, тык - мык, тырк - пырк...

Он посмотрел на Иван Иваныча, как когда-то, когда пришел просить устроить на работу. Мусоровозчиком.

- А в самом деле, как получилось-то? Что мы, действительно: идиоты, эти... мухи?

- Кто - мы? - На лице друга прежняя ухмылочка.

- Ну, я... - Юрий нашел глазами стоящих в ряд у печки мать и Ленку. Они?

- Я понимаю, в смысле, что небогатые?

- М-м... И это тоже.

- А завтра можете стать: вооще! Все может измениться неузнаваемо... хе-хе... - Иван Иваныч прошелся по кухоньке, спросил сочувственно: - Хорошая клубника-то? Ну, в смысле урожая?

- Тонн до тридцати в хороший год...

- Тэк-с, тэк-с. - Остановился перед полочкой, потрогал корешки книжонок, в основном - стихи, истрепанные песенники, откуда Юрий черпал свои "ретро-римейки". - Все может очень даже измениться, - повторил гость, глядя по-прежнему на книги. - Но, понимаете, есть... назовем его как-нибудь... ну - дядя. Дядя из дядь. Дяде этому проще гонять с лужайки на лужайку стадо баранов, чем умных козлов, которые сами его могут погонять. Бараны бегут, куда велят, и стричься ложатся без особой волокиты. Но... Лужайки, которые бараны эти вытаптывают, выгрызают до предела, гораздо больше стоят в денежном исчислении, чем сами бараны. И если все эти лужайки взять да запродать - как ты, Юрок, считаешь? - ведь оченно шикарно даже можно жизнь прожить.