Глава 12

— Нет, Кэм. Это не ковбои и индейцы. Не издавай звука «пию-пию», когда показываешь пальчиковые пистолеты. Можешь только прищелкнуть языком и подмигнуть, но на этом все.

Мы на заднем сиденье лимузина. Я и Виктория — девушка Кэма — на одном сиденье, Кэм и Джейк на сиденье напротив нас.

Кэм стреляет в меня из пальчиковых пистолетов. Издает звук «пию-пию». Сдувает дым со своих «револьверов». Убирает их в кобуру. Затем приподнимает свою воображаемую шляпу.

— Вот как это делается, маленькая леди.

Я смеюсь так сильно, что у меня болит бок, и прислоняюсь к Виктории. Она съеживается и отодвигается от меня. Я смеюсь еще громче. Кэм тоже смеется. Полагаю, он уверен, что сегодня он перепихнется, что бы он ни делал, поскольку заплатил за это. Джейк же, напротив. Не смеется. На самом деле, он ни черта не сказал и не сделал с тех пор, как мы сели в машину, только трахал меня глазами.

На вечеринке он был совершенно другим человеком. Мы оба слишком много выпили. Но Джейк справился с этим лучше меня. В то время, как я все время беззаботна, харизматична и потрясающа, для того, чтобы стать таким, ему потребовалось безбожное количество дорогого алкоголя.

После выступления Эда я показала ему свой риверданс. Он показал мне несколько собственных танцевальных движений. Джейк, казалось, гордился тем, что представил меня как свою спутницу. Мы смеялись. Танцевали. Шутили. Он обнимал меня за талию, когда я стояла рядом. Я льнула к нему, просто чтобы почувствовать, как его хватка усиливается. Потом я наблюдала, как он игнорировал тех, с кем разговаривал, чтобы оглядеть меня с ног до головы и понять, все ли со мной в порядке. Удостоверившись в этом, он улыбался. Иногда подмигивал. И меня одолевало особое чувство.

Но теперь, когда он стал молчаливым, задумчивым и появился этот сексуальный взгляд, у меня возникло другое чувство. Не тепло. Жар. Опаляющий огонь. Возбуждающий и горячий. Горячий типа как «промежность-вот-вот-подпалит-сиденье».

Стряхиваю с себя это чувство и поворачиваюсь обратно к Кэму.

— Готов к следующему?

— Да. Если это хорошо, ты получишь оружие. — Он показывает мне свои пальчиковые пистолеты. — Если это отстой, получишь пальцы.

Он показывает мне оба средних пальца.

— Спрячь их, ковбой. Это считалка для пальчиковых пистолетов, если я когда-либо ее рассказывала.

— Об этом судить мне.

— Нам еще долго? У меня начинает болеть голова.

Я поворачиваюсь к Виктории и встречаюсь с ней взглядом.

— Виктория. У тебя от нас болит голова?

— Да, — невозмутимо отвечает она.

— К счастью для тебя, у меня есть кое-что, что поможет.

— О, слава Богу. — Она выпрямляется на сиденье и протягивает мне руку ладонью вверх.

Я качаю головой и цокаю. Обратная сторона того, что я напилась? Мой рот лишается фильтра.

— Виктория, лучшее лекарство — смех. — Я поднимаю руку вверх. — И прежде чем в тебя вопьются занозы от этой палки, что в твоей заднице, просто выслушай меня. Если не рассмеешься над этим, до конца поездки я не скажу больше ни слова.

Она выглядит сомневающейся.

— Правда?

— Честь скаута. — Показываю ей вулканский салют (прим.: вулканский салют — приветственный жест рукой, поднятая вперёд ладонь с разведёнными средним и безымянным пальцем и вытянутым большим, исполненный Споком, персонажем-полувулканцем телесериала конца 1960-х годов «Звёздный путь». Обычно понимается как «Живи долго и процветай», а также считается жестом согласия). Она ни хрена не понимает разницы.

— Хорошо.

— Твои пальчиковые пистолеты готовы?

Она тяжело вздыхает, поднимает пальчиковые пистолеты и саркастически дергает головой.

— Счастлива?

Я почти теряю самообладание, когда она действительно убирает их в кобуру. Кэм отворачивает голову, чтобы скрыть улыбку, и даже губы Джейка кривятся.

— Да. Спасибо. Итак... Жил-был человек из Гента. Чей член был таким длинным, что загибался. Чтобы избавить себя от лишних хлопот, он сложил его вдвое и вместо того, чтобы кончить, скончался.

Кэм «стреляет» в воздух. Джейк поднимает бокал. Я оглядываюсь через плечо на Росса, тот показывает мне большой палец. Виктория изо всех сил старается не рассмеяться. И терпит неудачу. Покорно вздохнув, она стреляет из своих пальчиковых пистолетов.

Мы с Кэмом подбадриваем друг друга. Он указывает на Викторию.

— Твои пальчиковые пистолеты такие чертовски сексуальные.

Затем Виктория бросает на него мечтательный взгляд и говорит:

— Не могу дождаться, когда проглочу твой член.

Постойте.

Чего?

Эй... откуда, черт возьми, это взялось?

Неловкое молчание.

Даже Кэм не знает, что сказать. Он даже не шевелиться. И стонет. Что усиливает неловкость, потому что теперь все в машине знают, что у него стояк.

— Мистер Суэггер. — Росс объявляет о нашем прибытии и, когда машина замедляет ход и останавливается, быстро поднимает перегородку. Бедный парень. Дорога через весь город до дома Кэма в такую погоду займет целую вечность.

— Не трахайся в моей машине, Кэм. Я серьезно, — предупреждает Джейк, как только дверца открывается. Мне кажется, я слышу, как Росс бормочет «спасибо», но не уверена.

Джейк помогает мне выйти и держит за руку, когда мы ступаем в вестибюль. Но как только мы оказываемся внутри, отпускает.

— Мы сами, Альфред. — Он салютует бокалом, и Альфред кивает.

— Приятной ночи, сэр.

— В планах, — голос Джейка звучит хрипло.

Срань господня.

Что это значит?

По пути к лифту он держится от меня на почтительном расстоянии. Оказавшись в ящике смерти, я встаю в один угол, а он остается в другом. Мурлычу свою лифтовую песню. Я ужасно фальшивлю, потому что очень отвлечена сексуальной химией, возникшей между нами, и всеми сексуальными вопросами в своей голове.

Он собирается меня трахнуть?

Будем ли мы заниматься этим всю ночь?

Например, раз шесть?

Прямо как в книгах? Даже, несмотря на то, что мы оба под мухой и никто не хочет просыпаться в четыре утра с похмельем и липкими бедрами, чтобы удовлетворить свои ненасытные желания?

Мы доходим до двери его квартиры. Он открывает ее и отступает назад, жестом приглашая меня внутрь. Мои руки теребят мех шубки. Боясь, что могу общипать чертову штуковину налысо, снимаю ее и кладу на кресло. Затем подхожу к окнам. Потому что мне нужно отвлечься. Это не помогает. Я чувствую себя так, словно нахожусь в пузыре.

Пузырь.

Жевательная резинка.

Сочный фрукт.

Зимняя свежесть.

Двойная мята.

— Заявление о двойной мяте — величайшее достижение жевательной резинки.

Делаю оборот на сто восемьдесят, оказываясь спиной к окну. У меня было отличное финальное движение, но Джейк стоит без пиджака. Галстук-бабочка снят. Первые три пуговицы рубашки расстегнуты. И спасибо вам, боги смокинга, на нем нет этой странной фиговины в виде корсета для спины.

— Судя по всему, дело было не в коридоре. Ты все время несешь странную чушь, да?

— Да. Несу. Вроде как. И много. Особенно, когда нервничаю.

Он идет ко мне. Медленно. Как хищник.

Дыши.

Сглотни.

Соберись с мыслями.

— Ты нервничаешь, Пенелопа?

Моя спина ударяется о стеклянную стену позади. Он берет меня в клетку. Одной рукой опирается на окно рядом с моей головой и смотрит на меня сверху вниз. Я чувствую в его дыхании запах виски. Мой взгляд падает на стакан, и он подносит его к моим губам. Я делаю глоток.

— Отвратительно, — говорю я, пытаясь не подавиться жидким огнем, опаляющим горло.

Его губы кривятся.

— Я спросил, нервничаешь ли ты.

— Н-нет. Нисколечко. Не-а. Нет.

— Твой пульс говорит о другом. — Он проводит пальцем по моему горлу.

— Должно быть, это из-за виски.

Сердце! Перестань так сильно биться!

— Тебе понравилось, когда я поцеловал тебя, Пенелопа?

Почему он так произносит мое имя? Будто ведет грязные разговорчики. Как будто мы в спальне, и он шепчет мне на ухо: «Сними трусики».

Я дрожу.

— Предположу, что это означает «да».

— Да. Это «да». Мне понравилось. Было приятно. Отлично... здорово. Ага.

— Хм. — Он ведет пальцем по центру моей груди. Дно стакана в его руке скользит по коже, заставляя меня извиваться. Он допивает остатки виски и ставит стакан на стол рядом с нами.

Наклоняется ко мне. Его взгляд перемещается с моих глаз на губы. Туда-сюда. Туда-сюда.

— Можно я тебя поцелую?

Я киваю так сильно, что затылком ударяюсь о стекло. Я даже не чувствую этого.

— Скажи это.

Эм. Ладно.

— Поцелуй меня, Джейк.

И он целует. Его поцелуй нежный. Сладкий. Чувственный. Эротичный. Он становится еще более насыщенным, когда виски и присущий Джейку вкус, и мой вкус, смешиваются в самый восхитительный коктейль, который я когда-либо пробовала.

Он целует меня бездумно. Небрежно. Целует так, что я улетаю в другую Вселенную. Чикаго больше не за моей спиной, а за тридевять земель отсюда.

— Моя, моя, моя Пенелопа. — Он прерывает поцелуй, чтобы прошептать эти слова мне в губы. — Какой у тебя сладкий ротик.

— Спасибо. — Прозвучало очень глупо. Почему я так сказала?

— За что? За комплимент или поцелуй? — поддразнивает он.

— За все? Хотя в основном за поцелуй. В смысле, комплимент был приятным, но поцелуй был еще более приятным.

— Рад, что тебе понравилось. — Его голос срывается. — Но это был не тот поцелуй, о котором я просил.

Ладони.

Они скользят вниз по моей талии. По бедрам. Под платье. Вверх по обнаженному бедру. Джейк опускается передо мной — опускается на одно колено самым медленным, самым соблазнительным способом, который только можно вообразить. Все время, не сводя с меня глаз, цепляет кружевную полосочку моих трусиков и спускает их вниз по ногам. Поднимает одну мою ногу, снимая с нее трусики, затем другую, и отбрасывает кусочек кружев через плечо.

Кончиками пальцев прокладывает путь обратно вверх по моим ногам. Ласкает лодыжки. Икры. Колени. Местечко под коленями. Выше. Забирает с собой ткань платья, пока оно не скомкано в этих больших ладонях на моей талии.