Изменить стиль страницы

Глава десятая

Обычай привычки и взгляды менять рождает миров бесконечности, возможностей круговороты, и женщины бродят в воображенья тенях, мужчины же, встав на колени, сжимают руках чаши с прахом.

И как заблудиться тебе средь посеянных судеб, когда открывается истина? След, что, казалось, развеется ветром, вдруг времени кровью предстал и плотью земли. То, что не сбылось, записано в сердце твоем, и затруднен каждый шаг исходами шалостей мелких, бездумных капризов. Вселенной своей ты несешь тяжкий гнет, а в ней мириады вселенных иных.

"Апокрифы духа затишья пред бурей", из "Вороньей книги" от монахов Г"данисбана.

Дамиск спустился с полки утеса и бродил по берегу. Там было полно принесенного волнами плавника, даже больше, чем можно было ожидать. Он осматривал груды выбеленного солнцем и водой дерева, ища следов обработки: пропилов или зарубок топора. Ничего. Было странным лишь то, что преобладали вывернутые с корнем деревья, будто после наводнения.

День был жарким; казалось, сразу за небольшим изогнутым пляжем дно опускается в неизмеримые глубины. Когда придет шторм, волны измолотят залив, вздымая брызги до самой пещеры. Нет, пляж не был надежным убежищем.

Сняв мокасины, Дамиск зашел в море. Теплая вода погладила усталые стопы. Он отошел недалеко, обернулся. Над устьем пещеры нависал козырек в три роста высотой, над ним виднелись кусты. Влезть туда было бы нелегкой задачей: каждый слой породы выдавался дальше - еще одно доказательство, что весь утес вырезал волнами.

Единственный путь домой, решил он, таится в пещере - точнее, в древнем садке, что лежит в ее глубинах. Но это дело ненадежное. Он был голоден, и мысль снова погрузиться в ледяную тьму с ноющим желудком и скудным запасом пищи его вовсе не прельщала. Нужно было поохотиться.

Он вернулся на берег и сел на бревно, подождал, пока обсохнут ноги. Натянул мокасины. Затем, убедившись, что лук и немногие оставшиеся стрелы не вывалятся из колчана, полез наверх.

Это было нелегко; он стал слабее, чем думал, было трудно искать надежные опоры для рук и ног. По пути попадались птичьи гнезда, но давно брошенные, истерзанные непогодой. Ни яиц, ни птенцов. Увы. Впрочем, он и птиц здесь почти не видел.

Наконец Дамиск добрался до пучков травы, нашедшей себе место среди источенного камня и песка. С опаской повис на гребне, держась лишь руками. Но камни выдержали, и он ухитрился затащить тело за край, перекатился по сравнительно ровной поверхности.

Лег на спину и заметил что-то справа. Повернул голову и понял, что видит четыре летучие крепости из черного камня - примерно в половине лиги, так низко над землей, что он мог бы, встав снизу, послать меткую стрелу в подобное гнилому зубу основание. Отродья Луны. Он-то думал, что существовало лишь одно, и то давно уничтожено.

Вокруг вились птицы, не спеша улетать далеко. Он прищурился. "Великие Вороны? Ненавижу Великих Воронов". Он помнил малазанские вторжения; помнил Тисте Анди, бившихся против имперского натиска. Зловещих, чуждых, пустоглазых. Огромные черные падальщики летели за ними, словно предзнаменование. А потом были поля брани, и вороны заполняли небо, спускаясь оглушительной тучей. Питаться.

"Этот мир мне не по нраву".

Отдышавшись, Дамиск встал на ноги. Торопливо приготовил лук, наложил стрелу. Равнина шла волнами, колыхались густые травы. За четырьмя Отродьями - каждое в точности словно вырванный зуб - земля становилась холмами, вдалеке виднелся лес.

Он не видел в степи добычи. Странно. Чтобы добраться до леса, ему нужно будет пройти под Отродьями. Вздохнув, Дамиск двинулся туда.

Шаги его были медленными, сил осталось мало. И все же он озирал равнину, снова и снова возвращаясь взглядом к гигантским крепостям. Нет сомнений, Великие Вороны его заметили - больше на равнинах ничто не движется. Но его приближение не заставило их изменить ленивый полет вокруг чудовищных сооружений.

Через некое время он достиг тени Отродий, и воздух стал намного холоднее, неестественно холодным. Бредя под солнцем, он снял с плеч кожаную куртку на теплой подкладке, теперь же торопливо натянул. Дыхание оставляло белые плюмажи. Чем скорее эти монстры перестанут висеть над головой, тем лучше.

Дамиск вспомнил охотника за мехами, что пошел в северную тундру за белыми зайцами. Вышел ранней весной, пока шкуры зверьков не стали летними, тусклыми и серыми. Но погода вдруг переменилась, накатило позднее похолодание, жгучий мороз держался целые недели. Вернувшись, тот мужчина был едва узнаваем. Ушел молодой и здоровый охотник - лучше не найдешь. Вернулось существо со сгорбленной спиной, под кожей одни сухожилия, связки и хрящи. Он блуждал в пустошах, тело пожирало само себя.

Дамиск подозревал, что его ждет такой же конец. Он уже потерял в весе, одежда болталась. В ремне после ухода из Серебряного Озера появилось две новых дырочки.

Обычный человек может нести на себе пищу на две-три недели. В странствии более долгом он стал бы охотиться или ловить рыбу, но это дело ненадежное. В неподходящее время года он мог бы вообще не найти зверя, или рыба ушла бы в глубины, ища прохлады. У птиц также бывают свои миграции.

А он вышел без должной подготовки. Ел, когда удавалось что-то подстрелить. Поход в Вольные земли требует планирования. С первого шага от берегов Серебряного озера он плохо продумывал свой путь. Если человек умирает в Вольных землях - это всегда результат череды ошибок. "И глядите на меня. Опытный охотник, а ошибок в итоге не счесть".

Он выбрался из неестественного холода снова под полуденное жаркое солнце. Первые деревья торчали среди овражков, поднимались на вершины холмов. Дамиск пошел к оврагу, по самому краю. Лес оказался северным, густым - свидина, ильмы, ольха, там и тут более высокие осины с тусклыми шершавыми стволами и бледно-зеленой листвой. Здесь нет сплошной сени, вездесущий подлесок сделает путь кошмаром.

Он заметил на склоне оврага заросли ежевики, спелые ягоды в плотных гроздьях. Прошептав благодарную молитву - неведомо какому богу - направился туда. Ягоды оказались сладкими, такими зрелыми, что плыли в пальцах, пока он их рвал. Ни одна птица не разделила с ним пиршество, и это отсутствие - лишь Великие Вороны в небе, лес и подлесок безмолвны - заставило его задрожать.

Да, ему точно не нравился этот мир.

Он ел ягоды горстями, зная, что придется расплатиться изрядным запором. Но лучше так, чем смерть от голодания. Энергия вернулась почти мгновенно. Обтерев лиловые руки о бедра, он снова взялся за оружие.

В таких темных заросших ложбинах имеют обыкновение укрываться олени. Дамиск выбрал овраг пошире и осторожно двинулся туда. Спустился в заросли, медленно прокладывая путь. Он надеялся подстрелить спугнутого оленя, но эти звери часто убегают, только когда вы почти наступили на них.

Только на закате он выбрался из подлеска, пройдя весь овраг и не отыскав следов оленей - ни примятой травы лежбища, ни помета или отпечатков копыт. Весь покрытый паутиной и ссадинами, вышел на вершину холма, где доминировали осины, между ними тополя и редкие березки. Здесь идти стало легче, хотя и ненамного: сплошь поваленные стволы.

Дамиск нашел яму в склоне и прилег там, опустив лук на колени. Тело ломило, душу полнили тревога и разочарование. Мир, лишенный животных. Возможно ли такое? Да, тут даже насекомых почти нет.

Он оглянулся на пройденный путь. Крепости показывали темные бока, словно прорехи в ночь. Кроме Великих Воронов - к вечеру слетавшихся на свои насесты - ни одного признака жизни.

Движение на равнине. Дамиск сел, затем встал на четвереньки.

"Что за... твари?"

Их там были сотни, ковыляли на задних лапах, у многих тяжелый груз. Мешки - или звери? Убитые, разделанные звери. - Ах вы поганцы. Убиваете и жрете всё подряд.

Ему нравилось думать, что охотники умны. Понимают необходимость бережности, чтобы дичь плодилась и ее хватило на следующий сезон и так далее. Но он давно лишился такой наивности. Охотник берет что предложено, раз за разом. Если может убить больше одного зверя, убьет без раздумий.

"И я был таким же. Не мог думать дальше глупого своего носа. Не мог? Нет, Дамиск, не ври себе. Не хотел. Если думать так - если думать вообще - рука остановится. Ну, если ты не безумнее дерьма летучей мыши. Если ты не котел кровожадности, пьянеющий от желания поставить ногу на свернутую шею зверя".

Он сплюнул наземь, следя, как отряд охотников тянется к Отродью Луны.

"Знаю таких. Хотя не видел. Не думал, что они реальны. В летающих крепостях нет Тисте Анди. Проклятие, лучше бы были.

Трахнутые К'чайн Че'малле. Дурацкие ящеры. Ради Хромца, почему старшие расы не могут попросту... уйти?"

Едва охотники оказались в сумраке под крепостями, закипела активность, быстрое движение - какие-то платформы спускались с летучих скал, пустые, но возвращавшиеся с грузом мертвых животных.

Дамиск снова сплюнул.

Эти отродья скоро поплывут, ища новые земли, чтобы выдоить досуха, ничего не оставив за спиной.

Внезапное биение крыл заставило его пригнуться и взглянуть вверх.

Вовсе не Вороны. Тварь сверху была рептилией, кожистые тугие крылья молотили по воздуху, зубастая голова клонилась к нему.

Тут же Дамиск заметил и группку К"чайн Че"малле - вынырнули из тени ближайшего отродья и прыгают по холму. С мечами и длинными копьями, направились прямо к нему.

"Нужно было догадаться. Они же берут всё".

Внезапный гнев окутал Дамиска. Стрела уже была на тетиве, хотя он еще не понял, что делает. Взлетела вверх, пропав между листьев...

"Напрасная трата! О чем я..."

Тяжелый треск вверху, лопающиеся сучья. Дамиск бросился вбок, а рептилия гулко шлепнулась на землю среди обломанных ветвей и порхающих листьев.