— Кто конкретно запал на Эди? — спросил Страйк, держа ручку наготове.

— Ну… Пез, — сказал Джош. — Я раньше думал, что Нильс тоже. А я… Кеа могла сказать, что это так, и мне было проще отмахнуться от всего этого…

— Я все это так испортил, — сказал Джош, уставившись в пол. Эди всегда говорила, что я никогда не хотел никого злить, но если ты собираешься злить людей, им лучше сказать прямо, чем лгать… Я должен был бросить Кеа, но я продолжал это, потому что… потому что я гребаный трус, я полагаю… Вы встречались с ней?

— Да, — сказал Страйк.

— Она говорила вам, что мы снова начали встречаться? После того, как мы с Эди расстались?

— Да, говорила, — сказал Страйк.

— Это было так чертовски глупо, — тихо сказал Джош. — Так чертовски глупо… Я не знаю, во что я играл. Она вроде как… преследовала меня после того, как мы впервые расстались, так что я знал, какая она. Какого хрена я играл, возвращаясь к ней? Однажды вечером я зашел в бар в Кэмдене и понял, что это не случайно, что она там, но я был зол, несчастен из-за того, что все закончилось с Эди и… ну, она красотка.

— Мы все там были, — сказал Страйк, когда в его голове промелькнуло воспоминание об Аннабел. Оба не заметили, как Робин слегка приподняла брови.

— Во второй раз она была еще хуже. Ревнивая, мать ее, и все твердила, что если я снова ее брошу, она себя переплюнет. Так что пять или шесть месяцев я старался держать это в тайне, потому что не хотел, чтобы Эд знала. Я знал, что Эд подумает, что это… ну, знаете… окончательное предательство, или что там еще, снова спать с Кеа, после всей той ерунды, которую Кеа говорила о том, что Эд ее кинула.

— Кеа утверждает, что вы подтвердили некоторые из этих обвинений, когда снова начали с ней встречаться.

— Я никогда, — сказал Джош, глядя Страйку в глаза. — Самое большее, что я сказал ей, это то, что я никогда не знал, что сороки могут говорить, пока она мне не сказала. Все остальное было, типа: “Поклянись могилой своей матери, что ты никогда не рассказывал Эди Ледвелл о сердце Маргарет Рид”. А я сказал: “Я не клянусь могилой своей мамы, но я не говорил”. У нее была чертова мания заставлять меня клясться на могиле моей мамы. Когда мы познакомились, нас объединяло то, что мы потеряли родителей… Она написала мне все эти письма с тех пор, как это случилось, — говорит Джош. — Говорила мне, что занимается самобичеванием и все такое… Какого хрена она ждет от меня, что я теперь буду с этим делать?

— Когда Эд узнала, что я снова встречаюсь с Кеа, между нами все пошло прахом. Мы не могли разговаривать, не рассказывая друг другу о том, каким долбаным ублюдком мы считаем того, кто был Аноми…

— Потом, пока я пытался решить, как покончить с Кеа, чтобы она не покончила с собой, с Эди случилась передозировка, — сказал Джош, его глаза расфокусировались и уставились в пол. — Она позвонила мне, когда еще глотала парацетамол и виски. Сказала, что собирается ненадолго уехать… и попросила меня запомнить пин-код ее телефона, потому что она оставила там несколько идей… Ее голос был очень невнятным… Я понял, что она, должно быть, приняла что-то.

— Она хотела сказать тебе, что в ее телефоне были идеи, даже когда у нее была передозировка? — спросил Страйк.

— О да, — сказал Джош. Казалось, он не находил ничего странного в таком поведении. — Ты не знал Эди. Чернильно-черное сердце… он значил для нее все — во всяком случае, тогда. Думаю, к концу ей это надоело… но тогда она не смогла бы смириться с мыслью, что мы все испоганим после ее ухода. Наверное, если бы она не сказала мне, где искать ее идеи, я бы объединился с Кеа, чтобы продолжать писать…

Он замолчал, снова уставившись в пол, затем продолжил,

— Я пошел навестить ее в больнице после передозировки, и Ормонд был там, охраняя палату. Вы с ним знакомы?

— Да, встречались.

— Он сказал мне, что Эд не хочет меня видеть, и у нас возникли небольшие — ну, вы понимаете — физические проблемы. Медбрат разнял нас и попросил меня уйти.

— В ту ночь у меня в голове появилась мысль, что Ормонд — это Аноми. Я был под кайфом, — тяжело вздохнув, сказал Джош. — В то время это имело смысл. Я подумал, может, Ормонд преследовал Эди, чтобы она почувствовала, что ей нужен кто-то вроде него, ну, знаете, какой-нибудь бывший полицейский с “Форд Фиеста”, и как только он ее смягчит, он появится в Норф Гроув, чтобы всадить в нее свои крючки… но на следующий день, когда я снова стал нормальным, я понял, что это чушь… Откуда Ормонд мог черпать информацию, все эти месяцы до того, как он встретил нас?

— Мы называли его географом, — продолжал Джош, — потому что он из тех придурков, которые считают, что уметь читать карту — это какое-то огромное человеческое достижение. Мы узнали, что он преподает информатику, когда он попросил нас пойти и поговорить с его классом. Я никогда не понимал, что он делал в Норф Гроув… он из тех, кто делает все сам, понимаете? Просто хотел заниматься гребаной сваркой…

— Расскажи мне о твоей квартире на Миллфилд Лэйн, — сказал Страйк. — У Кеа когда-нибудь был ключ от нее?

— Нет, — сказал Джош. — А что?

— Полиция сказала тебе, что телефон Эди был перемещен с кладбища после того, как на вас напали, и оказался на Хэмпстед Хит, совсем рядом с твоей квартирой?

— Нет, — сказал Джош, выглядя удивленным.

— У кого-нибудь, кроме тебя, был ключ от квартиры?

— У строителей был мой единственный запасной.

— У тебя был при себе ключ, когда на вас напали?

— Нет. Как я уже сказал, меня вышвырнули, при мне был только телефон. Ключ все еще в моей комнате в Норф Гроув, вероятно.

— Хорошо, это полезно, — сказал Страйк, делая пометку. — Когда именно вы расстались с Кеа во второй раз?

— После того, как у Эди была передозировка. Я сказал Кеа, что мне нужен перерыв, чтобы прочистить мозги. Я, блядь, умолял ее не писать в интернете, что мы снова встречались… Я знал, что все фанаты скажут, что я вернулся к ней и доказал ее историю… Я такой мудак, — с горечью сказал Блэй. — Правда? Какого хрена я все это сделал? Зачем я снова встречался с Кеа? Почему я поверил в то дерьмо, которое показала мне Ясмин?

— У нас у всех есть вещи, о которых мы задаемся таким вопросом, — сказал Страйк. — У всех нас.

— Твои вещи никого не убили, — сказал Джош.

— И твои тоже, — сказал Страйк.

— Да, убили, — сказал Джош, и его изможденное лицо залилось краской. — Я никогда не блокировал Аноми, никогда не заступался за Эди — я позволил этому случиться, потому что я чертовски слаб. Я слабак, — сказал он, стиснув зубы. — Я не хотел срывать злость на фанатах. Я не хотел слушать ничьих советов, кроме Кати, потому что она говорит мне то, что я хочу услышать. Я как гребаный Брэм, только я не поджигаю людей и не бросаю в них камни. Я причиняю еще худшие страдания, пытаясь жить легкой, блядь, жизнью…

Я не должен быть сейчас жив. Я был тем, кто заслуживал смерти, и я был тем, на ком была куртка, которая не позволила ножу войти так глубоко в мою шею, как он хотел. А у меня фигня, называется situs inversus. Все мои органы перевернуты, как в зеркальном отражении. Мое сердце на правой стороне. Аноми хотел ударить меня ножом в сердце, но вместо этого проткнул легкое. Я никогда не знал, что у меня внутри все не так, как надо, никогда не нуждался в рентгене, пока все это не случилось. Situs inversus… вот такая странная штука очень понравилась бы Эди…

Робин почувствовала, что должна была догадаться, что это произойдет. Джош разрыдался. Из его носа потекли ручьи, голова запрокинулась, но он не мог закрыть лицо руками или перевернуться на спину: его тело оставалось неподвижным, как восковая модель.

Страйк поднялся на ноги, подошел к прикроватной тумбочке и взял из нее коробку салфеток. Вернувшись на свое место, он достал из коробки горсть салфеток.

— Нет, — задыхался Джош.

— Можешь утонуть в соплях, если хочешь, — сказал Страйк, — но если ты хочешь помочь нам поймать этого ублюдка…

— Мне помочь? — сказала Робин, не удержавшись.

— Нет, — задохнулся Джош. — Ладно, — всхлипнул он, и Страйк вытер лицо и нос Джоша так же прагматично, как если бы он чистил ветровое стекло, выбросил влажные салфетки в мусорное ведро, затем снова сел, положив салфетки на поднос перед Джошем.

— Это моя вина, что Эди мертва, — всхлипывал Джош. — Это все моя гребаная вина.

— Это вина того ублюдка, который зарезал вас обоих, — твердо сказал Страйк. — Не делай этого с собой. Не ты это сделал.

— Все — все, что я хочу сделать сейчас, это прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как гребаного Аноми поймают и посадят в тюрьму. После этого… я выпишусь.

— Нет, ты этого не сделаешь, — сказал Страйк спокойно.

— Не говори мне, что я буду или не буду делать, блядь, — плюнул Джош. — Ты все еще можешь, блядь, ходить!

— И ты все еще можешь думать и говорить. Через шесть месяцев, возможно, к тебе вернется больше функций. Через год после этого, возможно, они найдут способ исправить твой позвоночник. Они постоянно прогрессируют в этом деле. Стволовые клетки. Имплантированные чипы.

— А тем временем…

— Да, ну, это самое трудное, не так ли? Принятие настоящего. Ты должен перестать думать о долгосрочной перспективе на некоторое время.

— Если ты собираешься читать мне лекции о гребаном осознании, — яростно сказал Джош, — то мне хватает и того, что дает психиатр. К черту жизнь в моменте. Я не хочу так жить. Я вообще не хочу жить. Я, блядь, этого не заслуживаю.

— Ты не был причиной этих поножовщин, — решительно сказал Страйк. Другое человеческое существо купило электрошокер, мачете и, я сильно подозреваю, маскировку, с намерением покончить с двумя жизнями. Если тебе нужна причина, чтобы продолжать жить прямо сейчас, ты должен держаться за тот факт, что ты будешь главным свидетелем на суде над этим ублюдком, а если тебе нужна причина жить после этого, ты должен помнить, что ты был тем, кому позвонила Эди, когда она считала, что ей грозит смерть, потому что она все еще доверяла тебе то, что имело для нее большее значение, чем все остальное.