Глава 2

Прошу тебя лишь об одном, Крупица моей вечной

Жизни — давай поговорим о том, Что в глубине моей сердечной.2

Мария Джейн Джевсбери.

К моему сердцу

Для Робин дни после той ночи в «Ритце» были наполнены тревогой и беспокойством. Она прекрасно понимала, что Страйк задал ей бессловесный вопрос, а в ответ получил молчаливое «нет», причем гораздо более решительное, чем если бы она не была полна бурбона с вермутом и к тому же застигнута врасплох. Теперь в поведении Страйка появилась сдержанность, слегка наигранная оживленность и решительное избегание любых личных тем. Барьеры, которые были разрушены за пять лет их совместной работы, казалось, выстроились заново. Робин боялась ранить Страйка, и не недооценивалай, какую боль может причинить случившееся даже такому уверенному и стойкому мужчине, как ее партнер.

Тем временем Страйк был полон самобичевания. Он не должен был совершать этот глупый, не спланированный шаг: разве несколько месяцев назад он не решил для себя, что отношения с напарницей невозможны? Они слишком часто проводили время вместе, были юридически связаны друг с другом бизнесом, и их дружба стала для него слишком ценной, чтобы рисковать ею, так почему же в золотом сиянии этих непомерно дорогих коктейлей он отбросил все свои правильные убеждения и поддался мощному импульсу?

Самоупреки смешивались с еще менее приятными чувствами. Страйк очень редко получал от женщин отказ, потому что довольно хорошо разбирался в людях. Никогда раньше он не делал шага, не будучи уверенным, что встретит взаимность, и уж точно еще ни одна женщина не реагировала так, как Робин: с тревогой, которая в худшие моменты могла показаться Страйку отвращением. Пусть он был со сломанным носом, полноватым и одноногим, а густые темные вьющиеся волосы напоминали лобковые, как их окрестили школьные друзья, раньше это никогда не мешало ему притягивать по-настоящему эффектных женщин. Его друзья мужского пола, в чьих глазах сексуальная привлекательность детектива была не так очевидна, часто возмущались и удивлялись тому, что он пользуется успехом у женщин. Возможно, невыносимое тщеславие заставляло его думать, что влечение к нему противоположного пола осталось прежним, даже когда его утренний кашель усилился и среди темно-каштановых волос начали появляться седые?

Однако еще хуже становилось от мыслей, что он совершенно неверно истолковывал чувства Робин на протяжении этих лет. Страйк полагал, что ее легкая неловкость в моменты, подталкивающие их к физической или эмоциональной близости, имела те же истоки, что и его собственная: решимость не поддаваться искушению. В дни после ее молчаливого отказа от его поцелуя, он продолжал прокручивать в голове случаи, которые, как ему казалось, доказывали взаимность влечения, снова и снова возвращаясь к моменту, как она прервала свой первый танец на свадьбе и оставила Мэтью на танцполе и последовала за ним. Они обнялись наверху лестницы отеля, и, когда Страйк прижимал ее в подвенечном платье, то мог поклясться, что услышал в голове Робин такую же опасную мысль: давай убежим — и к черту последствия. Неужели ему все это померещилось? Возможно и так.

Быть может, Робин и правда хотела сбежать, но лишь для того, чтобы просто вернуться в Лондон к работе. А в нем видела наставника и друга, но не более того.

В таком нестабильном и подавленном настроении Страйк встретил свое сорокалетие за обедом в ресторане, организованным, как и для Робин, их общими друзьями Ником и Илсой.

Здесь Робин впервые познакомилась со старинным другом Страйка из Корнуолла, Дэйвом Полвортом, который, как однажды предсказал Страйк, ей не очень понравился. Полворт был маленьким и болтливым, отрицательно отзывался обо всех аспектах лондонской жизни и называл женщин, в том числе обслуживавшую их официантку, «шлюхами». Робин, сидевшая на противоположном от Страйка конце стола, провела большую часть вечера за суетливой светской беседой с женой Полворта, Пенни, главными темами для которой были ее двое детей, дорогой Лондон и муж-придурок.

На день рождения Робин купила Страйку редкий пробный тираж первого альбома Тома Уэйтса «Время закрытия». Она знала, что Уэйтс — его любимый исполнитель, и лучшим воспоминанием о том вечере стало выражение нескрываемого удивления и удовольствия на лице Страйка, когда он развернул упаковку. Ей показалось, что между ними вернулась прежняя теплота, когда он поблагодарил ее, и Робин надеялась, что донесла до него мысль, что женщина не стала бы прикладывать столько усилий для выбора подарка мужчине, если бы не считала его привлекательным. Она не подозревала, что Страйк в тот момент спрашивал себя — считает ли Робин его и шестидесятипятилетнего Уэйтса современниками.

Через неделю после дня рождения Страйка подал в отставку Энди Хатчинс, который работал в их агентстве дольше всех. Это не стало неожиданностью: хотя его рассеянный склероз был в стадии ремиссии, работа все же сказывалась на здоровье. Они устроили для Энди прощальную вечеринку, на которой присутствовали все, кроме другого субподрядчика, Сэма Барклая, так как он вытащил короткую соломинку и в тот вечер преследовал цель в Вест-Энде.

Пока Страйк и Хатчинс разговаривали о делах по другую сторону столика в пабе, Робин беседовала с их новой сотрудницей, Мишель Гринстрит, которую новые коллеги по ее собственной просьбе называли Мидж. Это была манкунианка из полиции, высокая, стройная и подтянутая фанатка фитнес-залов с короткими, зачесанными назад темными волосами и ясными серыми глазами. Увидев накачанный пресс Мидж, когда та тянулась за самой верхней папкой в шкафу, Робин почувствовала легкую неуверенность, но ей нравилась ее прямота и тот факт, что та не считала себя компетентнее Робин, которая единственная в агентстве не была из полиции или военного учреждения. Сегодня вечером Мидж впервые призналась Робин, что главной причиной желания переехать в Лондон был тяжелый разрыв.

— Твоя бывшая тоже из полицейских? — спросила Робин.

— Нет. Она ни на одной работе не могла продержаться больше пары месяцев, — сказала Мидж с легкой горечью. — Она непризнанный гений, который либо напишет бестселлер, либо нарисует картину и получит за нее премию Тернера. Я отсутствовала целыми днями, зарабатывая деньги на оплату счетов, а она была дома и сидела в интернете. Когда нашла ее анкету на сайте знакомств Zoosk, я покончила со всем.

— Боже, мне жаль, — посочувствовала Робин. — Мой брак распался, когда я нашла в нашей постели бриллиантовую серьгу.

— Да, Ванесса говорила, — сказала Мидж, которую порекомендовала агентству подруга Робин из полиции. — Она сказала, что ты не оставила ее себе, а отдала этому гребанному придурку.

— Я бы его выпорола, — прохрипела Пэт Чонси, секретать, неожиданно врываясь в разговор. Пэт, пятидесятисемилетняя женщина с хриплым голосом, черными как вакса волосами и зубами цвета старой слоновой кости, всегда курила вне офиса, а внутри постоянно затягивалась электронной сигаретой.

— Была одна женщина, которая присылала мне фотографии моего первого мужа в стиле «ню» по почте, нахальная корова.

— Серьезно? — воскликнула Мидж.

— О да, — прорычала Пэт.

— И что ты сделала? — спросила Робин.

— Приколола их к входной двери, чтобы это было первым, что он увидит после возвращения с работы, — сказала Пэт. Она глубоко затянулась электронной сигаретой и добавила: — Ей в ответ я тоже кое-что отправила, на память.

— Что? — хором спросили Робин и Мидж.

— Не скажу, — ответила Пэт. — Но, скажем так, на тосты его не так-то легко намазать.

Взрыв хохота трех женщин привлек внимание Страйка и Хатчинса: Страйк поймал взгляд Робин, и она, ухмыльнувшись, не отвела его. Отворачиваясь, он чувствовал себя немного увереннее, чем в последнее время.

Уход Энди наложил на агентство дополнительную нагрузку, так как на тот момент у них в разработке находилось несколько непростых дел. Первое, и самое продолжительное, из них заключалось в попытке найти компромат на бывшего клиентки по прозвищу Мисс Джонс, которая была вовлечена в ожесточенную битву за опеку над своей маленькой дочерью. Мисс Джонс была хорошенькой брюнеткой, проявлявшей к Страйку очевидный интерес. Он вполне мог воспользоваться этим, чтобы поправить свое эго, если бы не нашел сочетание ее положения и навязчивости совершенно непривлекательным.

Их второй клиент тоже был из богатых: русско-американский миллиардер, живший между Москвой, Нью-Йорком и Лондоном. Недавно из его дома на Саут-Одли-стрит исчезло несколько очень ценных предметов, хотя охранная сигнализация не сработала. Клиент подозревал своего лондонского пасынка и хотел застукать его на месте преступления, не привлекая полицию и свою жену, которая склонна была считать своего вечно тусующегося и безработного отпрыска недооцененным совершенством. Скрытые шпионские камеры, контролируемые агентством, были спрятаны в каждом углу дома. Пасынок, который получил прозвище «Фингерс», также находился под наблюдением на случай, если попытается продать пропавшую шкатулку Фаберже или эллинистическую голову Александра Македонского.

Последнее дело агентства под кодовым названием «Грумер», по мнению Робин, было особенно неприятным. Известная международная корреспондентка одного из американских новостных каналов после трех лет отношений рассталась со своим бойфрендом, который к тому же был успешным телепродюсером. Вскоре после их резкого разрыва журналистка узнала, что бывший все еще общается с ее семнадцатилетней дочерью, которую Мидж прозвала Ножками. Семнадцатилетняя девушка, высокая и стройная блондинка, уже фигурировала в колонках светской хроники благодаря своей известной фамилии и модельной карьере. Несмотря на то, что агентство еще не зафиксировало сексуальных контактов между Ножками и Грумером, его язык тела во время тайных встреч не был похож на отеческий. Эта ситуация приводила мать Легс в состояние ярости, страха и подозрительности, что отравляло ее отношения с дочерью.