Глава 13

В понедельник, после того как мы возвращаемся с каникул, я опускаю голову и занимаюсь своим обычным делом, изо всех сил стараясь слиться с тенью. Близнецы не обращают на меня никакого особого внимания, кроме как спрашивают, что случилось с членом у меня на лице.

После этого меня оставляют в покое. Даже вторник в Кулинарном клубе не очень насыщен событиями. Спенсер смотрит на меня прищуренными бирюзовыми глазами, Рейнджер часто хмурится, но Черч просто сидит в углу, потягивая кофе и игнорируя всех, уткнувшись в телефон. Близнецы высыпают мне на голову мешок с мукой, но это ничто по сравнению с пауками или неделями задержания и работы дежурной. Я стерплю это.

— Как долго ты ждал, прежде чем вернулся, чтобы вытащить меня из того багажника? — я спрашиваю Черча в четверг, теперь немного свыкшись с мыслью, что близнецы действительно собираются сохранить мой секрет. Очевидно, до тех пор, пока они могут продолжать издеваться надо мной, они совершенно не против держать всё при себе.

— Я? — спрашивает он, глядя на меня красивыми медовыми глазами и улыбаясь. И снова эта улыбка не доходит до его взгляда. Даже близко нет. — О, я тебя не выпускал. Я вроде как надеялся, что ты застрянешь там на всю ночь. — Он пожимает плечами. — О, и твой отец очень настаивает на том, чтобы я обучал тебя. Встретимся завтра после занятий в библиотеке. Не опаздывай, я терпеть не могу опозданий.

Он начинает уходить, и я протягиваю руку, чтобы схватить его за край блейзера. Взгляд, который он бросает на меня через плечо, чертовски холоден. Мои глаза расширяются, но я не отпускаю его.

— Ты не выпускал меня из багажника? — спрашиваю я, и он приподнимает светлую бровь, глядя на меня.

— Нет. У меня ведь не было ключей, не так ли? — Черч вежливо забирает кусочек ткани из моих пальцев, освобождаясь прежде, чем повернуться и пойти по коридору. Я остаюсь стоять там с ледяной ямой в животе, в которой я не могу разобраться.

Если Черч не выпускал меня из багажника… тогда кто это сделал?

Библиотека в Академии Адамсона для парней — это чудовищная гробница, похожая на массивный мавзолей, ставшая ещё хуже из-за гробовщика… Я имею в виду библиотекаря, мистера Дэйва. Как только он видит, что я вхожу в пятницу, он свирепо смотрит на меня из-за своего стола.

Я игнорирую его и пробираюсь между массивными деревянными столами к задней части зала, где сидит Черч Монтегю, сложив руки домиком на скрещённых ногах и устремив взгляд прямо на меня. Он наблюдает за мной, когда я сажусь рядом с ним — столы слишком широкие, чтобы я могла сидеть напротив и при этом пользоваться его помощью во время учёбы — и достаю свой айпад и ноутбук.

Несколько минут никто из нас не произносит ни слова, и я поднимаю глаза и вижу, что Черч наблюдает за мной. Он улыбается, и лицо у него приятное, но эти холодные тени всё ещё там, та тьма, которую он так хорошо скрывает, зреет прямо под поверхностью.

— Почему ты помогаешь мне? — наконец спрашиваю я, и Черч переводит свой янтарный взгляд на меня.

— Потому что я президент Студенческого совета, и это моя работа: помогать другим.

— Думаю, ты социопат, — выпаливаю я, и его улыбка становится немного шире.

— Я думаю, ты имеешь в виду психопат. Социопатам трудно контролировать эмоции, и они склонны к эмоциональным вспышкам. Психопаты не испытывают человеческих эмоций как таковых, но чрезвычайно искусны в их имитации. — Он улыбается мне, и я хмурюсь. — Но уверяю тебя: я не один из них.

— О, вау, это так убедительно, — ворчу я, поправляя очки на носу и закатывая рукава мешковатой синей толстовки Адамсона, которая на мне надета. Мы обязаны носить наши блейзеры каждый день недели, за исключением пятницы, когда мы можем обойтись без них или надеть школьную толстовку с капюшоном. Я буквально плаваю в своей, и это хорошо; она помогает скрыть грудь, которую я не потрудилась перевязать сегодня утром.

Надеюсь, никто этого не заметил. Я просто чертовски устала. Я ненавижу спать в папином доме. Он выключает Wi-Fi, когда ложится спать, и прячет модем, так что я не могу выйти в Интернет. Моя телефонная связь здесь, в Натмеге, у чёрта на куличках, отстойная, так что на этой неделе я каждую ночь просто пялилась в потолок и задавалась вопросом, смогу ли я по-прежнему вписаться в свою жизнь, когда вернусь в Калифорнию.

«Ещё несколько недель, и всё будет хорошо», — говорю я себе. Потому что, честно говоря, я решила, что как только вернусь в Санта-Круз, я больше никуда не уеду. Если я буду сопротивляться достаточно сильно, папе придётся понять, что я серьёзно отношусь к этому. Вся моя жизнь проходит в Калифорнии; у меня есть планы поехать в Калифорнийский университет Санта-Круз с Коди и Моникой. Потом, когда я закончу школу, я всё равно захочу жить где-нибудь поблизости. Если вы действительно подумаете об этом, то поймёте, что то, что он перевёз меня через всю страну, было своего рода эгоистичным, грёбаным поступком.

— Для меня не имеет значения, что ты думаешь, Чак. Ты заносчивый засранец, которого больше никто в этой школе не любит. Твоё мнение — грязь. — Черч поворачивается, чтобы посмотреть на меня, по-прежнему улыбаясь, а затем протягивает руку и постукивает длинным пальцем по моему планшету. — Теперь достань свой список заданий, и мы проработаем его до конца. Я ни в чём не терплю неудачу, даже когда дело доходит до воспитания идиотов. Мы повысим твои оценки, даже если это тебя убьёт.

— Ты имеешь в виду, если это убьёт меня, — говорю я, а потом вздрагиваю, потому что это выражение просто отталкивающее.

— Вот именно, — произносит Черч, и его улыбка становится ещё шире. У него красивое лицо, но оно похоже на маску. Ничто из того, что он говорит или делает, не является реальным, и мне интересно, знает ли даже он, почему это так. — А теперь давай начнём. Нет ничего, что я ненавижу больше, чем потраченное впустую время.

Вздохнув, я открываю домашнее задание по математике, и Черч наклоняется, чтобы взглянуть, наши головы почти соприкасаются. Его пальцы задерживаются слишком близко к моим, и, несмотря на то, что он бессердечный ублюдок, между нами возникает тепло, которое невозможно подделать.

Я с трудом сглатываю и пытаюсь сосредоточиться на своей работе. Поначалу это кажется практически невозможным, учитывая эту странную смесь горячего и холодного, которую я получаю от Черча. Но через некоторое время мы привыкаем к рутине, и я решаю, что его деловое отношение мне подходит.

Когда мы заканчиваем, Черч настаивает на том, чтобы проводить меня обратно к папе — я уверена, только потому, что Арчи подговорил его на это — и я решаю не спорить. В конце концов, за мной гнался парень с ножом.

Леса пустынны и жутковаты, ветви лишились листвы из-за зимнего холода. Из-за тумана, стелющегося по лужайкам между дорожкой и лесом, во всей этой сцене возникает зловещее ощущение, которое мне не нравится.

— «Ты думаешь, она умерла, потому что была девочкой?

— Может быть».

Всплывает мой разговор с близнецами, и я снова вздрагиваю. Этот секрет становится всё больше и больше, и это тем более заманчиво, потому что никто не хочет говорить об этом со мной. Я уверена, что, если бы я просто села и выслушала всю историю целиком, я бы забыла обо всём этом и двинулась дальше. Но в смерти Дженики есть что-то такое, что не даёт мне покоя.

Мы поднимаемся по ступенькам, и дверь открывается.

— Мистер Монтегю, — бодро говорит папа, веселее, чем он разговаривал со мной за последние недели. — Я как раз собирался накрывать на стол. Присоединитесь к нам?

Я бросаю на папу взгляд, который ясно говорит: «Пожалуйста, заткнись и отмени своё приглашение», но он игнорирует меня, а Черч мило улыбается.

— Я бы с удовольствием, — бормочет он, беря меня за руку и ведя вверх по ступенькам. Как только мы заходим внутрь, и папа отворачивается, я вырываю свою руку из хватки Черча, расстроенная тем, что теперь мне придётся не снимать форму весь ужин. Я планировала переодеться в розовую майку и спортивные штаны, без лифчика. Это точно не подойдёт с Черчем Монтегю в моём долбаном доме.

На ужин — тушёное мясо с овощной смесью, картофельное пюре и немного свежего хлеба с маслом. Совсем не так изысканно, как, я уверена, привык есть Черч. Его семья владеет каким-то огромным конгломератом, который занимается семеноводством и инженерным делом, одной из тех страшных компаний стоимостью в сотни миллиардов, о которых вы никогда не слышали, но которая контролирует всё.

Я на самом деле удивлена, что Черч вообще ходит в эту школу. При таком богатстве, как у него, он легко мог бы позволить себе что-нибудь вроде Подготовительной Академии Бёрберри в Калифорнии, куда ходят все супербогатые придурки.

— Выглядит аппетитно, Арчибальд, — говорит Черч, всё ещё улыбаясь, и я хмурюсь. Арчибальд? С каких это пор президент Студенческого совета обращается к директору по имени? Разве это не нарушение этикета?

— Спасибо, мистер Монтегю, — спокойно отвечает папа, либо игнорируя, либо не заботясь о том, что один из его учеников называет его по имени. Они улыбаются друг другу через стол, и я хмурюсь.

«Это самый неловкий ужин, на котором я когда-либо была в своей жизни», — думаю я, накалывая кусочек цуккини и откусывая его.

— Итак, как прошла учёба?

— Базовый уровень понимания Чаком того, что касается математики, вызывает сожаление. Очевидно, что здесь есть проблемы, он не понимает, проблемы, которые, вероятно, начались много лет назад. Какое-то время он едва поспевал.

Я хмурюсь и бросаю на него взгляд.

— Итак, ты хочешь сказать, что низкие оценки Чака на самом деле просто симптом того, насколько сильно… он бездельничал с начальной школы? — добавляет папа, мрачно глядя на меня. Он явно разочарован во мне, но мне всё равно. Черч провёл со мной один день, занимаясь; он ни хрена не знает.