— Чёрт! — Я отпираю дверь, ловя в зеркале взгляды нескольких дам. Понятно, что они недовольны. — Просто иди, — нетерпеливо рявкаю я на Камиллу, махая рукой в сторону двери. — И побыстрее!

Обе девушки быстро исчезают в дамской комнате, а я сажусь напротив двери, спиной к стене. Сегодняшний вечер отнял у меня все силы. Я чертовски устал. Психологически и физически. Когда это задание закончится, я выпью ящик «Джека», просплю год и буду трахаться два.

Дверь открывается, и оттуда выходят две дамы, бросая на меня взгляды, где-то между влечением и отвращением. Ничего такого, к чему бы я не привык.

— Леди, — говорю я ради того, чтобы они ушли.

Я вытягиваю шею, замечая в зеркале, как Камилла вытирает щёки, как раз перед тем, как дверь снова закрывается. Она выглядела взволнованной. Как раз то, что чувствовал и я. Мои руки поднимаются и складываются на груди, нетрепливо стучу ногой. Через несколько минут выходят ещё две девушки. Камилла всё ещё там, укладывает волосы. Я закатываю глаза и молча даю ей ещё одну минуту, прежде чем войти и забрать её оттуда.

Это самая длинная минута в моей грёбаной жизни. Я понимаю, что она не будет впечатлена, если я ворвусь туда, но моё долбаное сердце источает тревогу. Нахуй. Она это переживёт. Я отталкиваюсь спиной от стены и ударяю ладонями по поверхности, распахивая дверь. Она с грохотом ударяется о плитки позади, но я не уверен, является ли шум результатом моего действа, или это результат взрыва, произошедшего в моей голове.

Мой желудок уходит в пятки, забирая с собой сердце и лёгкие. Как, чёрт возьми, Себастьян Питерс проник сюда так, что я этого не заметил?

Его рука летит вперёд и соприкасается со щекой Камиллы в резкой пощёчине.

— Ты глупая сука! — кричит он, опрокидывая её на пол. Камилла щекой ударяется о край раковины с оглушительным треском. — Ты думаешь, я недостаточно хорош для тебя? Ты моя!

Я зверею. Моя ладонь сжимает его за горло, прежде чем я осознаю, свои действия, и протаскиваю его почти через всю толпу дамочек. Сила, с которой его спина ударяется о стену, посылает вибрации вверх по моим рукам и груди. И прежде чем я успел это заметить, я нанёс ему два болезненных, точных перекрёстных удара — один в глаз, другой в челюсть. Ощущения приятные. Так чертовски хорошо. Я вытаскиваю пистолет, нажимаю на курок и приставляю дуло к его виску. Он ничего не понимает. Буквально. Он задыхается, его пальцы цепляются за моё горло.

— Давай я тебе помогу, — рычу я, ещё сильнее вдавливая пистолет в его кожу. — Сейчас в твою хорошенькую головку нацелен «Хеклер VP9». В которой, когда я вышибу твои грёбаные мозги, будет полный бардак, и я, вероятно, сяду за решётку до конца своей долбаной жизни, но я буду счастлив, утешаясь тем, что ты умрёшь, — я поднимаю колено и ударяю его по яйцам, заставляя маленького коротышку визжать в агонии. — Тебе больно, Себастьян? — я наношу ещё один удар, по-садистски наслаждаясь его болью.

— Пожалуйста, — всхлипывает он, слюни и сопли трогательно стекают по его подбородку. Он постоянно шмыгает носом, его зрачки расширены, а вокруг ноздрей появляются красные пятна. Я кажется догадываюсь кем он себя возомнил. Держу пари, он чувствует себя непобедимым, когда под завязку накачан кокаином. Теперь он уже не так непобедим.

Я моргаю. Этого делать не стоило, потому что моя мимолётная темнота даёт мне быстрое воспроизведение его руки, соединяющейся со щекой Камиллы. Ярость поглощает меня. Я убил много людей. Я делал то, что нужно. Я был отстранён, спрятан далеко, вне поля зрения, и меня боялись тысячи. Я был снайпером. Я был неуловимым. Я был спокоен, хладнокровен и собран. Опасен по всем пунктам.

Всё изменилось, когда она решила меня наебать.

Я убедился, что все собравшееся видели во мне лишь ненависть. Не имело значения, что моя месть была направлена не туда куда следует. Обрушивая на врага адский дождь из ударов, я чувствовал, что это было единственным решением. Мне нужно выплеснуть весь гнев и боль. Боль, которую она мне причинила.

Поэтому я выбрался из скрытой темноты, оказавшись на краю пропасти и вышел на поле бое. В тот день я впервые посмотрел в глаза человеку и увидел в них страх, прежде чем убить его. Но мне было всё равно. Я стал безрассудным. Глупым. Я был таким глупым. Моя эгоистичная потребность убивать привела к гибели двух моих людей. Два лица, которые будут преследовать меня вечно. Двое мужчин, у которых остались жёны и дети. Два хороших человека. Я не был хорошим человеком. Это должен был быть я. Отвращение к себе и чувство вины — всё это мучило меня. С тех самых пор.

Сегодня это не проблема. Мой срыв тогда произошёл из-за того, что женщина наебала меня. Сейчас я чувствую, как во мне поднимается похожая ярость, только я полностью осознаю её. Я точно знаю, что делаю.

Я убираю пистолет в кобуру и отпускаю шею Себастьяна, и под ещё один сокрушительный удар по почкам он падает на землю, как мешок с дерьмом, скуля и кряхтя.

— Ты не сможешь работать ещё очень долго, красавчик, — делаю движение ногой и наношу ему точный удар по его рёбрам.

Удержаться от убийства ублюдка — самая трудная задача, с которой я столкнулся за сегодняшний день.