Я сидел у иллюминатора и вспоминал разговор с Мюллером.

Этот поволжский немец положил меня на обе лопатки, размял, перевернул пару раз, еще разочек размял и с довольным видом откинулся на спинку кресла, дымя своей пижонской сигаркой. Ну, а мне оставалось только проглотить пилюлю и делать вид, что все в порядке.

Вообще-то, если рассудить здраво, все и было в порядке, хоть и погладили меня Игроки против шерсти. Самое главное, как я понял, они решили меня пощадить. Конечно, такая формулировка задевала мое самолюбие, но тут уж ничего не поделаешь. А в том, что они ребята серьезные и укокошили бы меня чисто и профессионально, если бы приняли такое решение, я теперь не сомневался ничуть.

Пронесло, если называть вещи своими именами.

Ясен перец, герою всех времен и народов Знахарю это не по вкусу, но…

Приходится засунуть свою гордость куда подальше и не сердить Больших и Сильных дядек, в компании которых обретается, между прочим, и моя Маргарита.

Думая о ней, я испытывал странное чувство.

Когда-то, в детстве, еще в шестом классе, я влюбился в девчонку из параллельного класса. Но я был обычным шалопаем в помятой школьной униформе, а она относилась к совсем другому слою общества.

В общем – кухаркин сын и дочка профессора.

Зависть…

Нет, это была не зависть.

Но какое-то тоскливое чувство охватывало меня, когда я своим незрелым мальчишечьим умишком в очередной раз понимал, что та жизнь, к которой принадлежит она, мне недоступна. Это уже потом, после института, до меня дошло, что в отношениях с женщиной разница в кастах не имеет ни малейшего значения, но тогда…

Я стоял вечерами под ее ярко освещенными окнами и с тоской смотрел, как за занавесками мелькают неясные тени, которые говорили мне гораздо больше, чем значили. Я страдал оттого, что там происходит нечто такое, чего я недостоин и не буду достоин никогда.

Глупо…

Но – факт.

Вот и с Ритой то же самое.

Она принадлежала мне, как женщина.

Она же была обычной бабой, да – умной, да – образованной, да – сильной и энергичной, но со мной, с избранным ею мужчиной, Маргарита становилась покорной и нежной, хотя и не без фокусов.

А там, среди Игроков, она превращалась в какое-то существо из другого мира, и я не раз замечал в ее взгляде жалость, которую она, впрочем, умело прятала. То есть – это она думала, что умело…

Иногда я чувствовал себя дикарем из племени ни бум-бум, которого полюбила приехавшая изучать нравы этого племени профессорша из Гарварда. Приехала по делам и – на тебе – влюбилась. А дикарь этот суетится, у него много своих дикарских дел, и все такие важные, необходимые, блин! И вот она с высоты своего положения жалеет его и по-бабски любит, но, если высшая необходимость белых богов потребует – грохнут этого дикаря во благо прогрессивного человечества, и все дела.

А еще Мюллер, этот сукин кот, сказал – вы, мол, уважаемый Константин, себя берегите, а то, если погибнете безвременной трагической смертью, то Маргарита сильно расстраиваться будет.

Это, значит, ты веди себя хорошо, а то – сам понимаешь…

Да понимаю я, понимаю!

Ну, Мюллер мне, когда я его обратно на Манхеттен вез, дал еще несколько весьма дельных советов насчет того, как вести себя с Гарсиа. Хорошие советы. И я, надо сказать, с удовольствием принял их к сведению. Все-таки они, Игроки эти, оч-чень серьезные люди. И Игра у них – всем играм игра…