Глава 6

К тому времени, как снова начинается Родительская неделя, Идолы приняли своё решение: они приняли Илеану Тайтингер в свои ряды, ввели Киару Сяо во Внутренний круг, чтобы занять место Миранды, и неохотно выбрали четверокурсника по имени Бен Трешер на замену Эндрю.

Их круг высокомерия, подлости и привилегий снова замкнулся.

Издевательства тоже снова усилились. Мы вернулись к презервативам в моём шкафчике, наклейкам на моей двери, пакетам собачьего дерьма на моём дверном коврике. Но им трудно нанести мне ответный удар там, где это имеет значение, особенно учитывая повышенную безопасность в кампусе. Им придётся постараться ещё больше, если они хотят ответить мне ударом на удар.

— Что-то здесь не так, — говорю я Миранде в воскресенье, уставившись на свой телефон и ненавидя бабочек в животе. Папа возвращается в академию. Эта долбаная академия, где я была невероятно унижена. Я ненавижу, что ему пришлось видеть меня такой; это убивает меня изнутри. Плюс… если бы я сказала, что мне всё ещё не стыдно за то, что он напился, когда был здесь в прошлый раз, это было бы ложью.

Я нервничаю.

Я в ужасе.

Если Идолы хотели найти моё слабое место, что ж, это Чарли. Чарли — моё бьющееся сердце, и, если они сделают хоть что-нибудь, чтобы причинить ему боль, клянусь, я убью их всех. Закрыв глаза, я выдыхаю, а затем открываю их и обнаруживаю, что Миранда пристально смотрит на меня.

— Как-то не по себе? — спрашивает она, развалившись в мешковатом розовом свитере, который выглядит поношенным и удобным, но который, я почти уверена, кашемировый и стоит около двухсот баксов. — Занятия? Родительская неделя? Группа поддержки? — она ухмыляется последнему. Миранда вне себя от восторга, что я в команде с её девушкой Джесси. Ну, я думаю, они всё равно встречаются. Миранда довольно долго выдавала желаемое за действительное.

— Голубокровные слишком сдержанны, — говорю я, со вздохом присаживаясь на край своей кровати. — Я бросаю в них всё, что у меня есть, а они просто… сидят там. Это жутко, заставляет меня нервничать, и я начинаю думать, что они планируют что-то грандиозное. — Миранда кладёт телефон и плотно сжимает губы.

— Я не собираюсь говорить, что ты не права… — начинает она, а затем морщится. — Я имею в виду, что есть хороший шанс, что ты абсолютно права в своей оценке. Они вели себя тихо, но, когда они ударят тебя, это будет больно. — Я киваю. В значительной степени это то, чего я ожидала. На самом деле, я ожидала худшего. Это странная форма психологического ужаса от осознания того, что они что-то скрывают от меня.

— Как дела у Крида? — спрашиваю я, стараясь, чтобы это звучало как можно более непринуждённо. На самом деле, я хочу услышать, что он страдает, чувствуя, что совершил ошибку, что он…

— Встречается с этой ужасной девушкой Валентиной, — выплёвывает Миранда, практически захлёбываясь словами. Она заправляет прядь светлых волос за ухо. — Он украл её у Джона Ганнибала, но только потому, что это была игра. Она ему не нравится.

— Похоже, здесь это не имеет большого значения, — бормочу я, дотрагиваясь пальцем до льдисто-голубого платья в моём шкафу, того самого, которое Крид прислал мне на выпускной бал, на танцы, где я не выбрала его. Думая об этом сейчас, я задаюсь вопросом, не совершила ли я ошибку, не следовало ли мне отказаться выбирать между парнями и… Застонав, я прислоняюсь лбом к дверце шкафа. Реально? Меня беспокоят чувства Крида и Тристана, после всего? То, что они почувствовали, когда я вошла в ту комнату, держа Зейда за руку, чертовски неуместно.

Я захлопываю шкаф и поворачиваюсь.

— Она самая красивая? У неё больше всего денег? Является ли её фамилия старой и устоявшейся? Может ли компания её родителей получить что-то от компании ваших родителей или наоборот? Потому что всё это кажется более важными причинами, чем любовь или даже симпатия, когда речь заходит о браке ради сверхбогатых.

— Вероятно, это как-то связано с этим дурацким Клубом, — усмехается Миранда, проводя пальцем по экрану своего телефона. Почти уверена, что она на Тиндере, присматривается к девушкам. Теперь, когда мы оба не против её открытой ориентации, она одержима девушками так же, как я была одержима Идолами в прошлом году. Интересно, была ли я такой же сентиментальной и под воздействием гормонов? Да, да, я определённо была такой. — Мой папа на самом деле хочет, чтобы я присоединилась к Клубу. А моя мама говорит, что ни за что. — Она поднимает взгляд, и на её губах появляется мягкая улыбка. — Ты знаешь, она с нетерпением ждёт встречи с тобой завтра.

Я морщусь и отворачиваюсь. Я никогда не забуду лицо Кэтлин Кэбот в тот ужасный день, то, как она смотрела на своего сына, словно он был отбросом общества, то, как она упала на колени в кабинете директора и плакала, извиняясь передо мной. По словам Кэтлин, я была её студенткой, она несла за меня ответственность, так как же она могла допустить, чтобы это произошло? Я совсем не виню её, но я знаю, что она винит себя.

— Да, я тоже рада встретиться с ней… — я замолкаю и проверяю свой телефон, постукивая большим пальцем по боку. Целый год назад Зак появился с заднего сиденья той машины академии, вылезая из-за спины моего отца. Он помог ему, когда тот был пьян, и он сказал мне… «Вчера вечером твой отец получил кое-какие новости». Прошёл целый год, а я всё ещё не знаю, что это за новость, и папа ведёт себя ещё более странно, чем когда-либо. Он по-прежнему пытается наладить отношения с Дженнифер, и он подарил мне бабушкин браслет со своим обручальным кольцом на нём… Мне это не нравится, ничего из этого.

Я набираю быстрое сообщение Заку: «Встретимся в столовой».

Он отвечает почти мгновенно: «Уже там. Присоединишься ко мне?»

— Эй, — внезапно говорю я, поднимая взгляд и встречаясь с голубым взглядом Миранды. — Я собираюсь немного поговорить с Заком в столовой. С тобой здесь всё в порядке?

— Я побуду здесь и подожду тебя, — отвечает она, откидываясь на мои подушки и устраиваясь поудобнее. Я хватаю свитер и оставляю её там, зная, что камеры засекут любую подозрительную активность. Я всем сердцем хочу верить, что Миранда невиновна во всём, что происходит здесь, в академии Бёрберри, но я не думаю, что могу знать это наверняка, по крайней мере пока. Если она ничего не предпримет, пока меня не будет, это во многом поможет ослабить моё недоверие.

Я пробираюсь по коридорам так быстро, как только могу. Как бы сильно я ни была готова противостоять Голубокровным, я не могу в одиночку отбиться от дюжины человек. К счастью, мне удаётся незаметно проскользнуть в столовую.

Зак там один, он сидит в одиночестве за столиком у окна. Я подхожу и плюхаюсь на сиденье напротив него. Его тёмные глаза отрываются от тарелки, но лишь на мгновение, прежде чем он снова сосредотачивается на еде. Он здоровенный парень, и он постоянно тренируется, так что это означает, что он также ест как лошадь. Он воспитанно относится к еде, но почти завораживающе наблюдать, как быстро он может заставить еду исчезнуть.

— Это необычно, — говорит он наконец, после того, как мы несколько минут посидели в тишине, и я сделала свой заказ официанту. Сегодня у меня стейк с маслом чимичурри, спаржей и чесночным печеньем с чеддером. Роскошно.

— Что это? — спрашиваю я, моё сердце колотится, когда он садится и снимает свою куртку, обнажая под ней обтягивающую белую майку. Кажется, что она вот-вот разорвётся пополам, настолько он мускулистый. Или, может быть, это просто принятие желаемого за действительность? Почему у Зака такие твёрдые, как скала, бицепсы и широкие плечи? Это приводит в бешенство.

— Ты пришла встретиться со мной. — Он кладёт вилку и подаёт знак официанту с десертным меню. Я уже упоминала, какие здесь изумительные десерты? Здесь подают такие блюда, как крем-брюле, тирамису и хлебный пудинг. Всё это так причудливо. Дома, в вагончике, где мы с папой едим десерт, он почти такой же эклектичный, как и ужин: стаканчики для пудинга из холодильника, пирожные из отдела выпечки супермаркета или, если нам хочется приключений, мороженое из магазина по дороге. — В чём дело?

Я подумываю поблагодарить его за то, что он помог мне попасть в команду, но потом вспоминаю жестокую темноту в его глазах, когда он поимел Илеану, и я просто не уверена, что у меня хватит на это сил. Наклонившись вперёд, я кладу ладони на стол и придаю своему лицу самое серьёзное выражение, на какое только способна.

— В прошлом году, когда папа напился во время Родительской недели, что он тебе сказал? — Зак совершенно замирает, его тёмные глаза поднимаются на меня. Есть что-то странное в том, как он смотрит на меня, от чего мой желудок переворачивается от тошноты. Это плохо. Что бы это ни было, это очень, очень плохо.

— Он тебе не рассказал? — осторожно спрашивает он, и я чуть не захлёбываюсь водой, изо всех сил пытаясь сделать глоток. Я отодвигаю стакан в сторону и наклоняюсь ещё ближе вперёд.

— Зак, что, чёрт возьми, происходит? — он издаёт серию раздражённых проклятий, а затем внезапно откидывается на спинку стула, проводя ладонью по своим коротким тёмным волосам. У него такой вид, словно он хочет что-нибудь швырнуть. Его зубы крепко стиснуты, правая рука изо всех сил вцепилась в стол, и я клянусь, что на виске у него выступает капелька пота и стекает по щеке. — Ты меня пугаешь.

Он долго смотрит на меня, а затем вздыхает.

— Я не могу лгать тебе, но и не могу сказать тебе всей правды. Для этого тебе придётся поговорить со своим отцом. — Он откидывается на спинку стула и просто смотрит на меня, происходит что-то мрачное, задумчивое, что мне не должно нравиться, но это так. «Он такой же плохой, как и все остальные», — напоминаю я себе, а может, и хуже. — Ты ведь знаешь, что у твоих родителей роман, верно?