Тот, что сидит на пассажирском сиденье, ругается, пытаясь достать шприц, но при этом тянется ко мне. К черту. Я вожусь с пистолетом и случайно нажимаю на курок, глядя расширенными глазами на то, как мужчина на переднем сиденье вскрикивает, когда пуля попадает ему в ногу.

— Ой, простите, — говорю я, хватаю его за голову и, используя нож, перерезаю ему горло. Я не даю себе времени подумать о том, что я делаю. Я нахожусь в режиме выживания, или я, или они. В этой жизни, которой я сейчас живу, кровь обязательно должна была покрыть мои руки. Ты либо испачкаешься, либо умрешь.

Остался только водитель. Он матерится, вытаскивая пистолет, в надежде покончить со мной. Одной рукой ведет машину. Выглянув в переднее окно, я вижу, что мы едем по двойной проезжей части, и она оживленная, что мне явно на руку, потому что нам приходится ехать медленно. Наверное, тридцать миль в час[3]. Черт, сейчас будет больно.

Схватив пистолет, я направляю его ему в голову и стреляю. Мужик падает вперед, в моих ушах раздается громкий звон от выстрела в такой близости. Застонав, я скольжу между сиденьями и сжимаю руль, наклоняясь над его телом, чтобы попытаться объехать другие машины, но я не могу выбрать правильный угол. Мы зацепили конец фургона, и нас закрутило. Крича, я держусь, пока мы крутимся и крутимся, мой желудок выворачивает, а потом мы останавливаемся.

На мгновение все затихает, и я падаю на заднее сиденье. Машина ударяет нас сбоку и впечатывает в барьер по центру. Мы ударяемся об него и переворачиваемся. Это происходит в считанные секунды, но мне кажется, что это длится целую жизнь, пока я катаюсь по машине. Мне удается ухватиться за сиденье, и когда мы наконец приземляемся на крышу, я с хрустом падаю на нее.

Застонав, я смотрю вниз на свое тело. Вот черт.

Я в порядке! Черт возьми, это было чертовски удачно. Задняя дверь деформирована и не открывается, поэтому я бью по ней ногой, упираясь в крышу и прилагая все свои силы. После четвертого удара она открывается, и я выползаю на разбитое стекло на дороге, порезав руки. Пошатываясь, я встаю на ноги и прислоняюсь к машине. Эта сторона дороги не очень оживленная, и проезжающие мимо люди глазеют на меня. Один даже останавливается. Но я ничего не слышу.

В ушах звенит, тело мучается, а голова раскалывается так сильно, что мне хочется повернуться и блевануть. Черт, мне хуже, чем я думала. Спотыкаясь, я иду вперед, подальше от машины, вдруг она взорвется или меня ждет очередное дерьмо, я иду, но мое тело отказывается функционировать. Я не могу удержаться и падаю на колени. Шок ли это или травма, я не знаю, но оно отказывается слушаться, и мое зрение плывет.

Двигайся, Рокси, двигайся!

Но я не могу.

Паника охватывает меня, оттесняя оцепенение, которое грозит поглотить меня целиком, но этого недостаточно. Шум привлекает мое внимание сквозь дымку, и я поворачиваю голову. Две черные машины остановились рядом с нашей разбитой. Из них высыпают парни и направляются прямиком ко мне.

Их больше, чем я когда-либо смогу справиться, но это не значит, что я умру без боя. Спотыкаясь, я встаю на ноги, мои пальцы немеют, когда я хватаю кусок разбитого стекла ― самое близкое оружие, которое у меня есть.

— Идите ко мне, засранцы!

Не знаю, кричу ли я это вслух или мысленно, именно это они и делают.

Они идут прямо на меня.

Я пытаюсь ударить стеклом, но это происходит медленно, мое тело слишком вялое, черт возьми. Они отбивают мою руку, и мои пальцы сводит судорогой, отчего стекло выпадает у меня из рук. Я бью, бью, но мои движения как будто вялые, слишком медленные для установления прямого контакта, к тому же, их чертовски много.

Это будет очень больно. Я знаю это. Поэтому я напрягаюсь, ожидая боли, но она проходит быстро, едва ощутимо, и когда я поворачиваю голову, вижу иглу, которую они вытаскивают. Ублюдки обманули.

По крайней мере, они не стали снова бить меня по лицу.