Я поднимаю руку в знак того, что ему нужно остановиться.

— Что? — спрашивает он.

Я показываю пальцем на его пах, на его руку, затем добавляю красочное выражение, которое, как он уже знает, означает «Убирайся отсюда нахер».

Бекс стонет.

— Но так вкусно пахнет.

Я делаю шугающий жест, затем толкаю Бекса и шутливо пинаю его под задницу, когда он отказывается покидать кухню. Они с Такером оба плюхаются на диван, занимающий дальнюю часть совмещенной гостиной и столовой в нашем арендованном доме. Я дважды хлопаю в ладоши, привлекая их внимание. «Убирайтесь», — произношу я одними губами.

— О нет, чёрт возьми, — Такер закидывает ноги на журнальный столик. — Я стопроцентно остаюсь ради этого.

Я качаю головой, достаю телефон и печатаю: «Нет, не остаёшься. Выметайтесь. Она вот-вот придёт».

Бекс смотрит на свой телефон и проводит по экрану, чтобы присоединиться к разговору. «Ясен пень. Мы поэтому и пришли. Готов поспорить, она чертовски горячая. Ставлю 25 баксов, что у неё попка-орех. Слабость Райдера — женщины, у которых есть задница».

Такер фыркает. «Ставлю 25 баксов, что нашего мальчика Райдера подстрелил купидон. Для *нас* он никогда не готовит домашние фрикадельки Мамы Бергман».

Смех Такера быстро превращается в вопль боли, когда я ожесточённо скручиваю его сосок. Затем я поднимаю мяч для сокса, принадлежащий Бексу, и очень метко швыряю в его яйца, заслужив тем самым его стон.

Все звуки прекращаются, когда наше внимание привлекает стук в дверь.

— Я открою! — орёт Такер, пролетая мимо меня и отталкивая меня с дороги.

В моём горле зарождается сдавленное рычание, когда я настигаю Такера как раз вовремя, чтобы оттолкнуть и не дать повернуть ручку.

Когда я открываю дверь, приветствие получается не таким гостеприимным, как я надеялся. Глаза Уиллы раскрываются шире, пока она обозревает сцену. Бекс всё ещё катается на диване, держась за пах. Такер поднимается с пола у стены, куда я его оттолкнул.

Уилла закусывает губы и склоняет голову на бок. Её волосы влажные и собраны в тугую гульку. Я вижу лишь её большие карие глаза, в которых танцует веселье, да блеск её скул.

— Судя по звукам, внутри происходила битва гладиаторов.

Я пожимаю плечами, подавляя улыбку. Её голос звучит ещё лучше, чем я надеялся. Я чувствую его медовую теплоту в своём нутре, как и хрипловатые нотки, наверняка вызванные криками и тренировками. От этого в мозг пробирается грязная мыслишка. А что ещё заставит её охрипнуть и запыхаться? Мой член привстаёт, и в джинсах становится тесно. Я прочищаю горло, когда щёки теплеют от смущения.

Быстрое воспоминание о том, как я застал Бекса срущим, производит нужный эффект. Мои джинсы снова становятся комфортными, и я взмахом руки приглашаю Уиллу войти.

Как только она оказывается внутри, мне приходится протиснуться мимо Уиллы, чтобы запереть дверь, и наши тела сближаются. Она улыбается мне снизу вверх и делает глубокий вдох.

Наши глаза встречаются. Я осторожно достаю телефон, разблокировав экран, и печатаю: «Надеюсь, ты вдыхаешь запах шведских фрикаделек, а не меня, солнце».

Её глаза раскрываются шире, когда она читает это, затем тычет меня пальцем в живот.

— Я не солнце.

Я издаю фыркающий смешок, который состоит лишь из воздуха. Это обращение просто вырвалось само собой. Это всё цвет её глаз в те редкие моменты, когда она не в ярости; звук её голоса в моём ухе. Но я не могу сказать ей об этом.

«Слышала такое слово, как сарказм, Саттер?» — печатаю я.

Она читает сообщение, и её глаза темнеют от раздражения; радужки из насыщенного кофейно-карего становятся убийственно медными. Вызывать у неё реакцию — безумно весело.

Я стукаю её пальцем по носу. Она отпихивает мою руку, затем толкает меня. Я даже не пошатываюсь, что заставляет её нахмуриться ещё сильнее. Я стараюсь скрыть улыбку, но терплю провал. Её так легко провоцировать.

Взяв Уиллу за локоть, я веду её прямиком к столу, выдвигаю стул, забираю её сумку с плеча и ставлю на столешницу. Затем легонько похлопываю по сиденью. «Садись. Устраивайся поудобнее».

Она плюхается, но её лицо всё ещё хмуро напряжено.

Оба парня оправились достаточно, чтобы как шёлковые занять свои места за столом. Я кошусь на них, затем пишу в телефоне: «Поздоровайтесь, а потом сгиньте».

Они оба читают с экранов телефонов, затем послушно встают.

— Привет, — говорит Бекс. — Я высокий, темнокожий и привлекательный сосед по комнате...

Такер делает фейспалм.

— Вообще-то это моё описание. Такер Веллингтон к твоим услугам, а это Бекс. Сделай мне одолжение — не пожимай ему руку.

Уилла снова закусывает губу, включая ноутбук и переводя взгляд между ними. Что-то странное происходит с моим нутром, когда я замечаю, что она удостаивает их лишь беглым взглядом. Я достаточно уверен в своей мужественности, чтобы признать: обоих моих соседей по комнате нельзя назвать уродами. По стандартам некоторых сумасшедших женщин они могут даже считаться привлекательными. Но Уилле, похоже, всё равно.

— Привет, — наконец, отвечает она. — Уилла Саттер. Приятно познакомиться.

Когда я награждаю их очередным убийственным взглядом, парни наконец-то сматываются. Пятясь позади Уиллы, Бекс непристойно двигает бёдрами, а Такер показывает обе ладони. «Десять из десяти», — произносит он одними губами.

Я отмахиваюсь от них и тоже одними губами говорю: «Валите!»

Я думал, голос Уиллы — это лучшее, что я слышал, но она опять доказывает мою неправоту. Её смех звучит в моём ухе как музыка ветра. Впервые за годы мне хочется рассмеяться вместе с ней.

***

В какой-то момент мне надо было задуматься о мутной этичности ситуации, где я говорю кому-то, что глухой, а потом забываю упомянуть, что скорректировал свой слух, пусть даже частично и временно.

Я не хочу, чтобы Уилла знала про мой слуховой аппарат, потому что не хочу, чтобы кто-то знал, что я до сих пор учусь, как снова слышать и говорить. Потому что я знаю, что идёт дальше. Давление. Давление, чтобы я вернулся к слуховому восприятию и работе с логопедом; давление, чтобы я начал пользоваться своим голосом. И пока что это не работало. Не бывать этому. По крайней мере, пока что.

Но сейчас я чувствую себя виноватым, ибо до сих пор не осознавал (из-за своего дерьмового слуха), что Уилла постоянно разговаривает сама с собой. И я практически уверена, что многое из этого не предназначается для меня.

— Засранец лесоруб, — ворчит она. — Загнобил очередную мою идею, на которую я потратила... ох, ну всего-то несколько часов, — она понижает голос, изображая то, как она, видимо, представляет мой голос. Это звучит ворчливо и кисло. — Ха. Какая дурацкая идея, Уилла. Мы не можем предложить скользящий график выплат. Это что, коммунистическая Россия? Женщина с крохотным мозгом.

Я открываю рот, собираясь защитить себя, но потом вспоминаю — это выдаст, что я её подслушивал. У неё есть полное право сердиться, и как бы мне ни нравилось ерошить перышки Уиллы, я не уверен, что готов увидеть её в таком гневе.

Я аккуратно печатаю ответ, основываясь на том, где мы остановились в диалоге. «Как тебе такое: мы возьмём твою концепцию финансово доступного бизнеса, но вместо скользящего графика предложим бартерные услуги, например, совместный маркетинг. Тогда, возможно, мы сможем делать спонсорскую рекламу готовых к сотрудничеству брендов в обмен на предоставление их продукции, которую мы можем дарить людям в затруднительном положении. Как тебе такое?»

Уилла хмурится, её пальцы летают над клавишами. «Ты серьёзно? Ты реально рассматриваешь компромисс?»

Я хмурюсь, печатая в ответ. «Это распространено. Пара мест, в которых я раньше покупал экипировку, разрешают такое».

Она постукивает по столу, и я поднимаю на неё взгляд.

— Где ты покупал экипировку, Лесоруб? Высекая чёрные бриллианты. Поднимаясь на горные вершины. Борясь с медведями гризли, — она хлопает ресницами.

Моё чувство вины из-за слухового аппарата быстро рассеивается от её подзуживания.

«Это в основном были кугуары», — пишу я.

Это вызывает у неё усмешку.

«Штат Вашингтон, где я вырос, — я колеблюсь, и мои пальцы зависают над клавишами, но в итоге я сдаюсь. — После выпуска я хочу управлять своим магазином по такому принципу. Предлагать аренду и продажу, закупать доступную экипировку. Может, научусь быть гидом по пешим походам и каякингу для таких людей, как я».

Уилла улыбается широко и искренне.

— Это круто, Бергман.

Я пожимаю плечами. Не сравнится с карьерой профессионального футболиста, но это и так было моим планом после завершения карьеры, не считая упора на людей с ограниченными возможностями — это прибавилось недавно. Просто пришлось пропустить несколько десятков лет и быстрее перейти к этому плану.

«Ты хочешь играть?» — печатаю я.

Она кивает.

— Столько, сколько позволят мне мои старые косточки.

«Уверен, так и будет», — пишу я в ответ.

Поразительно, но мне не больно желать ей успеха на пути, который я сам хотел пройти. Уилла трудолюбивая, безжалостно решительная и одарённая спортсменка. Я могу лишь порадоваться за неё.

Уилла опирается руками на стол, подпирает щёку рукой. Она медленно моргает, обретая сходство с совой, и зевает.

— Итак, матушка-природа, да, Бугай...

Я немедленно пишу ей. «Бугай?»

Она пожимает плечами.

— Ты как держатель для бумажных полотенец. Мускулистый. Во фланелевой рубахе. Бугай. Так с чего вдруг тяга к природе? Родом из активной семьи, любящей досуг на свежем воздухе?

К счастью, моя борода скрывает румянец, вызванный её завуалированным комплиментом.

Я киваю. Это не ложь, всего лишь частичная правда. Моя семья — стереотипные выходцы с Тихоокеанского Северозапада, любящие природу. Просто я не готов делиться тем фактом, что мои планы на период после профессионального спорта вдруг стали моей основной карьерой.