Цао Вэйнин наморщил лоб, припоминая последовательность событий, а затем продолжил рассказ таким монотонным голосом, словно отвечал вызубренный урок:
— Юй Цюфэн выглядел почти обезумевшим от горя. Он так стенал и рыдал, словно ждал общего собрания в Дунтине, чтобы оплакать сына. Эмэй, Кунтун, Цаншань и другие школы, состоящие в добрых отношениях с Хуашань, ожидаемо его поддержали. Они потребовали от Чжао Цзина разъяснения трагических событий, которые недавно случились в его владениях. Некоторые герои призывали к ответу самого Гао Чуна. От него хотели узнать, чем на самом деле является Кристальная броня и почему в цзянху внезапно объявились призраки? Фэн Сяофэн цеплял всех подряд, чем изрядно подлил масла в огонь. В итоге дело быстро дошло до драки.
Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу поражённо смотрели на Цао Вэйнина. Как так получилось, что этот недалёкий парнишка за один день начал складно говорить и увязывать воедино события?
Цао Вэйнин прочистил горло и разъяснил этот парадокс:
— Хорошо, что шишу потом растолковал мне, что к чему! Честно говоря, на вчерашнем собрании я не успел ничего понять — там такой гвалт стоял!
Теперь стало ясно, почему он рассказывал, будто читал по книге…
Чжоу Цзышу посмотрел на Чжан Чэнлина:
— Малой, ты знаешь нечто важное? Иначе зачем кому-то поджигать твою комнату и посылать за тобой скорпионов?
Чжан Чэнлин тупо уставился на шифу и отрицательно помотал головой. Чжоу Цзышу закатил глаза. Не в силах дольше лицезреть бестолковое лицо Чжан Чэнлина, он отвернулся от мальчишки и обратился к Цао Вэйнину с просьбой:
— Может ли Цао-сюн обеспокоиться благополучным возвращением ребёнка герою Чжао? Премного благодарен.
Не дожидаясь ответа, Чжоу Цзышу развернулся и направился прочь. Было очевидно, что творящийся вокруг хаос совершенно его не беспокоит.
Чжан Чэнлин проводил взглядом удаляющуюся худую фигуру и поджал губы, скрывая разочарование. В этот момент кто-то погладил его по голове. Мальчик поднял взгляд и увидел улыбающегося Вэнь Кэсина.
— Старший?
— Как думаешь, почему твой шифу вежлив и спокоен с другими людьми, но с тобой делается нетерпеливым и раздражительным?
Чжан Чэнлин уныло понурился и пробормотал:
— Наверное, потому что я слишком глупый…
Вэнь Кэсин рассмеялся:
— Нет, ты не настолько глуп, где-то на среднем уровне. Позволь объяснить: он не притворяется вежливым с тобой, так как хочет подружиться, но не может сказать об этом вслух. Видишь ли, твой шифу весьма застенчив.
— Правда? — неверяще захлопал ресницами Чжан Чэнлин.
От улыбки глаза Вэнь Кэсина превратились в изогнутые полумесяцы. Он посмотрел в спину Чжоу Цзышу и немного рассеянно пояснил:
— «Родители даровали ему жизнь, а я лучше всех знаю его душу».[164] Боюсь, кроме меня, в мире нет ни единого человека, способного его понять. Так что можешь мне поверить.
Очевидные внутренние травмы, непревзойдённая маскировка, привычка заметать следы, мастерское кунг-фу и сверхъестественная осведомлённость о делах цзянху — всё указывало на Тяньчуан. Вэнь Кэсин не мог придумать другого объяснения.
Но тогда каким образом Чжоу Цзышу избежал чудовищного наказания гвоздями «семи отверстий на три осени»? Вэнь Кэсин бесчисленное множество раз задавался этим вопросом, и вдруг его осенило! Неважно, как именно Чжоу Цзышу избежал превращения в пускающего слюни калеку, важно, что он знал такой способ…
«Небеса! Я увязался за действительно важной птицей», — подумал Вэнь Кэсин.
Чжан Чэнлин ещё обмозговывал услышанное, когда Цао Вэйнин понял, что не может молчать.
— Знаете, прежде мне казалось, что двое мужчин вместе — это немного странно, — с предельной искренностью произнёс юноша. — Но теперь я убедился, что быть рядом с тем, кто понимает тебя с полуслова, — великое счастье. Не уверен, что даже бессмертные пары совершенствующихся знают друг друга лучше! Мужчина или женщина окажется родственной душой, никакой разницы в том нет. На эту тему есть одно стихотворение… — и он начал декламировать строки, покачивая головой в ритм:
«Спрошу я у мира, что за любовь, что связала
Жизнь и смерть диких птиц обещаньем?..
Озера Персиковых цветов бездонной пучины глубь
— Не мера для чувства, с… с…».[165]
Цао Вэйнин запнулся. Слова вертелись на языке, но, как он ни старался, вспомнить продолжение не смог. Смутившись, Цао Вэйнин попытался замять конфуз:
— В этом стихотворении господина Ду Фу заключён столь глубокий смысл, что его трудновато сходу понять. Такие строки определённо заслуживают, чтобы их красоту и содержание оценили без спешки.
Оба слушателя уставились на него как на полоумного.[166] Повисшую тишину, грозившую превратиться в обоюдную неловкость, нарушил деликатный ответ Вэнь Кэсина:
— Школа меча Цинфэн воспитывает учеников поистине потрясающих боевых и литературных навыков. Это... поразительно.
Цао Вэйнин был чувствительным молодым человеком. Расценив слова Вэнь Кэсина как похвалу, юный мечник застенчиво улыбнулся и скромно потупил взор:
— О, вы слишком добры! Мой шифу считает, что для воинов улиня чтение бесполезно, поскольку мы не собираемся сдавать Императорские экзамены. Достаточно вызубрить пару-тройку стихотворений, а остальное время посвятить боевым искусствам. Сказать по правде, я посещал библиотеку нашей школы лишь пару раз, и моё знание поэзии весьма поверхностно.
Вэнь Кэсин подумал, что хотя бы одно слово — «поверхностно» — Цао Вэйнин подобрал наилучшим образом.
Вдвоём они отвели мальчика к Чжао Цзину. Тут же сбежались люди, и взволнованный глава Чжао засыпал Чжан Чэнлина примерно сотней вопросов. По беспристрастному наблюдению Вэнь Кэсина, хитрый лис действительно беспокоился за сына покойного друга. Поэтому Вэнь Кэсин решил, что может незаметно удалиться. Он почти дошёл до двери, когда затылком почувствовал пристальный взгляд.
Обернувшись, Вэнь Кэсин столкнулся с яростным блеском чьих-то глаз — так мог смотреть свирепый пёс, готовый вот-вот наброситься. Рядом с сердитым стариком в благоговении топтался Цао Вэйнин, значит, неприятной личностью был его шишу — никчёмный брат главы школы Цинфэн, известный старый склочник Мо Хуайкун.[167]
Что-то сбивчиво объясняя учителю, Цао Вэйнин указал на своего нового друга, поэтому Мо Хуайкун и посмотрел на Вэнь Кэсина. От пронзительного взгляда обсидиановых глаз незнакомца по спине героя Мо пробежал неприятный холодок. Лицо этого человека показалось Мо Хуайкуну смутно знакомым, но он не мог сообразить, откуда. В безуспешных попытках освежить память он заметил, как губы Вэнь Кэсина изогнулись в кривой ухмылке. В тот момент Цао Вэйнин рассказывал о связи Вэнь Кэсина с другим мужчиной и глубине их взаимных чувств. Мо Хуайкун хмыкнул, подумав, что на самом деле в господине Вэне днём с огнём не отыщешь ни одной добродетели. Терпение Мо Хуайкуна внезапно иссякло, и он рявкнул на своего наивного шичжи:[168]
— Когда уже ты заткнёшься?
Цао Вэйнин захлопнул рот, жалея, что не может его зашить.
- - - - -
Несколькими часами позже Чжоу Цзышу, наконец-то отыскав подходящую таверну и утолив голод, расслабленно потягивал вино, прислонившись к ограждению балкона. В это время какой-то человек подошёл к паре своих знакомых за соседним столом и шепнул им несколько слов. Те спешно расплатились и поднялись, не закончив обед. Чжоу Цзышу огляделся и с удивлением отметил, что таверна успела наполовину опустеть. Он придержал за руку одного из торопившихся к дверям посетителей:
— Что-то случилось?
— В поместье Гао изловили призрака и выставили на всеобщее обозрение! — объяснил тот.
Чжоу Цзышу сосредоточенно нахмурил лоб: Гао Чун поймал призрака, не выходя из дома?
За довольно короткое время Чжоу Цзышу успел натолкнуться на двух выходцев с горы Фэнъя. Без сомнения, призраки собирались и дальше будоражить цзянху, но что означал сегодняшний поворот событий?
Призраками становились из отчаяния и страха понести наказание за совершённые злодеяния. Для таких потерянных душ гора Фэнъя была единственной возможностью задержаться в бренном мире. Пойти на смертельный риск и пробраться в поместье Гао Чуна, где в данный момент роились герои со всего цзянху — какой самоубийца решился бы на подобное? И зачем понадобилась такая срочность?
Неужели Кристальная броня открывала путь к настолько чудесным секретам? Или, наоборот, тайна Брони была слишком ужасна? Поэтому Гао Чун провернул неуклюжий трюк и разыграл поимку призрака, чтобы отвлечь всеобщее внимание от неудобных вопросов?
Чжоу Цзышу так погрузился в размышления, что столкнулся с кем-то на выходе из дверей.
— Прошу прощения, — машинально пробормотал Чжоу Цзышу, прежде чем увидел, на кого по рассеянности налетел. Это был ученик Древнего Монаха с горы Чанмин.
У поражённого Чжоу Цзышу мелькнула нелепая мысль: «Бессмертный проголодался?».
— Ничего страшного, — ответил ученик Монаха, оправив свою накидку.
Чжоу Цзышу посчитал инцидент исчерпанным, и собрался восвояси, когда тот добавил:
— Я слышал о тебе от мальчишки из школы Цинфэн. Это ведь ты сопровождал сироту Чжана в Тайху? Уверен, тебе известно, кто я. Меня зовут Е Байи.[169]
В отличие от Гао Чуна, ученик Древнего Монаха не был приверженцем долгих задушевных бесед. На совете героев Е Байи открывал рот, только если к нему обращались напрямую. Поэтому Чжоу Цзышу недоумевал, почему этот отрешённый человек, будто бы всегда пребывающий в дурном расположении духа, вдруг начал беседу. Чжоу Цзышу ответил любезными банальностями, которые, впрочем, были категорически проигнорированы — с каменным лицом Е Байи продолжил говорить, что хотел:
— У тебя вялое дыхание. И движения затруднены. Ты неизлечимо болен, но незаметно, чтобы это тебя огорчало. Странное дело.