∾ Идиома (藏头露尾) — «скрывать голову и показывать хвост», т.е. показывать (произносить) одну половину правды, а вторую держать в тайне.

∾ Божественный Целитель (圣手) — досл. «святая рука», используется в значениях божественный врач/ мудрый врач/ врач высочайшей квалификации.

∾ Вэнь Жуюй (温如玉) — досл. «тёплый, как нефрит», изящное и утончённое имя.

∾ Гу Мяомяо (谷妙妙) — досл. «зерно мудрости», также омофон «росток зерна».

Том 1. Глава 23. Старые истории

Казалось, за улыбкой Вэнь Кэсина скрывалась невыразимая печаль. 

— Я удивлён, что кто-то до сих пор помнит технику меча Цюмин. 

Чжоу Цзышу промолчал. Даже вездесущий Тяньчуан не мог отрастить бесконечное число щупалец. Иначе как Чжоу Цзышу сбежал бы оттуда? Более двадцати лет назад знаменитый мечник-целитель Вэнь Жуюй исчез из цзянху, и никто не знал, что случилось с ним и его супругой. 

В наступившей тишине Чжоу Цзышу внимательно наблюдал за Вэнь Кэсином. Тот сидел у костра, чуть ссутулившись, и отстранённо смотрел на связки приёмов, которым его давным-давно научил отец. В неуклюжем исполнении Чжан Чэнлина техника меча Цюмин смотрелась кошмарно, но Вэнь Кэсин сохранял безмятежную отрешённость. Чжоу Цзышу подумал, что в этот момент он, должно быть, очень походил на своего отца.

А затем Вэнь Кэсин стал напевать:

— «Там просо склонилось к бороздкам, Там всходы взошли ячменя…И медленно я прохожу по полям, В смятении дух у меня. И всякий, кто знает меня, говорит, Что скорбь в моём сердце и страх. А тот, кто не знает меня, говорит:«Что ищешь ты в этих полях?»И неба лазурная даль в вышине,Кто пыль запустенья разнёс по стране?».^[154] 

Его голос звучал необычайно тихо, печально и хрипло. Каждое слово будто прорывалось через запёкшуюся глубоко в груди боль, цеплялось за неё и застревало в горле, отказываясь выходить наружу. 

В костре потрескивали дрова. Чжан Чэнлин запутался в упражнении и хотел попросить о помощи, но услышав песню, невольно замер на месте. 

По легенде, эти стихи сложил ван Чжоу Пин, когда его семью разметало восстанием, а сам он вынужденно покинул родные места. Минуя древнюю столицу Хаоцзин, ван увидел свой родовой храм — поросший просом, в полнейшем запустении. Тогда он и написал эту горестную песню.^[155]

Над чем задумался Чжан Чэнлин, вслушиваясь в слова, исполненные скорбных размышлений и сожалений о безмятежном прошлом, которое никогда не вернётся? Над тем, что он больше не увидит свой дом на солнечном юге? Мальчик сомневался, что когда-либо наберётся смелости навестить края своего счастливого детства. Поместье Чжанов сейчас лежало в руинах: разбитая черепица, почерневшие, обглоданные пожаром остовы построек. Это бремя Чжан Чэнлину предстояло нести до конца жизни. 

Прикрыв глаза, Чжоу Цзышу нащупал привязанный к поясу кувшин, запрокинул голову и залил вино прямо в горло. От крепости пряного напитка перехватило дух и защипало под веками.

— «И всякий, кто знает меня, говорит, Что скорбь в моем сердце и страх. А тот, кто не знает меня, говорит:«Что ищешь ты в этих полях?»…

Последние строки Вэнь Кэсин повторил несколько раз, словно издеваясь над собой. Он медленно прищурился, и в уголках его век будто притаилась грустная улыбка. 

О чём тосковал этот человек? 

В конце концов в воздухе повисла тишина. Голос Вэнь Кэсина стих, Чжан Чэнлин задремал неподалёку, обняв простую тренировочную палку, словно заветный меч. Брови мальчика напряженно сошлись на переносице — ему опять снилась тревожная муть. 

Чжоу Цзышу поднялся, снял накидку и аккуратно укрыл парнишку. Опустив голову, он еле слышно вздохнул и вполголоса обратился к Вэнь Кэсину:

— Техника «Восемнадцать узоров Света осени», разработанная твоим отцом, в своё время всколыхнула цзянху. Ты показал мальчику три связки, и среди них не было ни одной из «Восемнадцати». Но если присмотреться внимательнее, становится ясно, что в этих трёх последовательностях заключены все вариации «Узоров». Вэнь-сюн… Из тебя получился прекрасный преемник, ты превзошёл своего отца.^[156]

Вэнь Кэсин ответил таким же тихим шёпотом:

— Отец владел мечом не так хорошо, как я. Но он был искусным целителем, а я в этом полный бездарь. Знаю только, как правильно обработать и перевязать рану. И ещё: чтобы побороть простуду, надо пропотеть. Ты неожиданно хорошо разбираешься в технике меча, созданной моим отцом. Что ещё тебе известно о нём?

Чжоу Цзышу присел рядом у костра, поднял воротник, подвернул рукава и протянул ладони к огню.

— В цзянху есть таинственная Долина Шаманов, знаменитая опасными ядами не меньше, чем целебными снадобьями, — начал он неторопливый рассказ. — А ещё есть Долина Целителей, где практикуют медицину только ради помощи. Насколько я слышал, среди целителей нет выдающихся мастеров кунг-фу, тем не менее мало кто отважится перейти им дорогу. Твоя мать, уважаемая госпожа Гу, была младшей и любимой ученицей^[157] тогдашнего старейшины Долины и, как говорят, красивейшей женщиной Сычуаня. Когда прошла весть о её замужестве, разбилось много сердец… 

Вэнь Кэсин, услышав последние слова, усмехнулся и шутливо поддразнил собеседника:

— Откуда такой взрослый мужчина знает столько сплетен? Ты всю жизнь только и делал, что слушал досужие разговоры?

— Что поделать, я только и умею, что собирать сплетни, — улыбнулся в ответ Чжоу Цзышу. — Поэтому ты теперь слышишь всё это.

Они оба ненадолго замолчали. А потом Вэнь Кэсин пробормотал:

— Всё это — старые истории из почти забытого прошлого…

Возможно, у них и правда было что-то общее — Чжоу Цзышу невольно испытал сочувствие, услышав безрадостную песню другого человека, потому и решил сказать несколько слов в утешение:

— Хорошие люди, вроде твоих уважаемых родителей, — редкость. Они олицетворяли брак, заключённый на небесах. Рука об руку странствовали по цзянху и вместе отправились на покой. Если бы я смог провести так несколько дней жизни, я бы умер счастливым человеком.

— Хорошие люди? — Вэнь Кэсин попытался скрыть волнение за усмешкой. — Странно найти после стольких лет кого-то, кто помнит о них. Кого-то, кто по-доброму отзывается о них. Объясни… Что делает человека хорошим? Зачем вообще стремиться быть хорошим?

Чжоу Цзышу собирался заговорить, но услышал копошение Чжан Чэнлина — тяжело дыша, мальчик тревожно заворочался, а потом притих. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что его разбудил очередной кошмар. Чжан Чэнлин свернулся под накидкой Чжоу Цзышу, вцепившись в неё пальцами и прижимая к груди ветку, заменявшую меч. Не говоря ни слова, он внимательно прислушивался к беседе старших.

Проглотив легкомысленный ответ, вертевшийся на кончике языка, Чжоу Цзышу тщательно обдумал следующие слова, а затем проговорил со спокойной вдумчивостью:

 — В этом мире не все люди хорошие. Но большинство хочет быть таковыми. Даже плохие люди изо всех сил притворяются хорошими, — он ненадолго замолчал, мысленно взвешивая каждую фразу. — Что касается вопроса, почему люди так поступают… Я думаю, из-за правила «если ты добр к другим, другие добры к тебе». Не существует иного способа завести друзей, создать семью или найти единомышленников, которые захотят быть рядом. Без всего этого ты не познаешь ни истинную любовь, ни искреннюю привязанность и рискуешь остаться в полном одиночестве, остерегаясь всех и каждого. Разве найдётся участь печальнее? Видишь ли, быть плохим человеком может оказаться слишком больно. 

Поражённый этим выводом Вэнь Кэсин погрузился в длительное раздумье. В конце концов он усмехнулся и покачал головой.

Чжоу Цзышу подложил в огонь полено и не стал развивать тему.

Неотрывно глядя на танцующее пламя, Вэнь Кэсин снова покачал головой, на этот раз медленнее, а затем переплёл пальцы под затылком и улёгся навзничь. Обратив взор к звездному небу, он глубоко вздохнул и сообщил едва различимым шёпотом:

— Ты прав, А-Сюй. Ты... совершенно прав. 

Чжоу Цзышу лишь улыбнулся на это.

Следующий вопрос Вэнь Кэсина прозвучал так, будто он разговаривал с самим собой:

— Получается, даже плохой человек… может быть достоин сострадания? 

— Конечно, — без промедления ответил Чжоу Цзышу. 

Вэнь Кэсин едва заметно кивнул, хотя его собеседник вряд ли мог заметить это, а затем веско постановил:

— А-Сюй, я обнаружил, что тебе вовсе не обязательно быть красавцем, чтобы соответствовать моим вкусам.

Уголок губ Чжоу Цзышу раздражённо дёрнулся, но настроения спорить не было. Он предвидел, что Вэнь Кэсин не сможет долго оставаться серьёзным и вскоре вернётся к привычной пустой болтовне.

Приподнявшись на локтях, Вэнь Кэсин взглянул на Чжоу Цзышу и расплылся в улыбке:

— Я не шучу! Тебе больше не нужно завидовать моим родителям. Кто мешает нам жить так же? Если станешь моим спутником, мы будем вместе странствовать по цзянху, а потом вместе уйдем в уединение. И я не про несколько дней говорю! Обещаю, что не покину тебя. Что думаешь, м-м?

— Прошу прощения, но я не заслуживаю безраздельного внимания Вэнь-сюна, — бесстрастно возразил Чжоу Цзышу.

Вэнь Кэсин хихикнул и затянул импровизированную серенаду, бессовестно наслаждаясь растущим негодованием своего спутника:

— Красота моя, отчего же ты прячешь лицо?Несмотря ни на что, гэгэ^[158] твой не отступит назад…

Чжоу Цзышу почти дошёл до белого каления, но не мог выпустить пар на глазах у Чжан Чэнлина, поэтому вынужденно притворялся глухонемым. Подвели руки — он слишком сильно сжал кулаки и случайно сломал палку, которую собирался подкинуть в костёр. Вэнь Кэсин не испытывал ни малейшей вины. Наоборот, он получал удовольствие от чужих страданий и чувствовал себя просто прекрасно. 

- - - - -

Наутро Чжан Чэнлин вернул накидку Чжоу Цзышу с робким шёпотом:

— Спасибо, шифу.