— Покажи мне, — он переключает передачу и подъезжает к грузовику.
Я подвожу его к бутылкам воды, и он хмыкает — я так понимаю, в знак одобрения. Я до сих пор не видела, чтобы этот мужчина улыбался.
Я освобождаю свой рюкзак от еды и воды, а Трэвис хватает остальные бутылки воды из грузовика. В багажнике джипа у него лежат протеиновые батончики, домашняя вяленая оленина. Еще больше бутылок с водой. Необходимые вещи для разбития лагеря. Еще оружие.
Этот мужчина знает, что делает.
Я на мгновение колеблюсь, затем достаю из сумки упаковку влажных салфеток. Я кладу их вместе с остальными припасами, а также выкладываю солнцезащитный крем и бинты, которые нашла пару дней назад в доме.
— Ты проверила мертвого парня? — спрашивает Трэвис.
— Он мертв.
— Знаю, но ты проверила, нет ли у него чего-то полезного?
— О. Нет, — я снова чувствую тошноту, думая о последних моментах жизни этого мужчины. В руке я все еще держу записку.
Трэвис тратит минуту на осмотр тела мужчины и возвращается с маленьким пистолетом, который кладет с остальным оружием в багажнике джипа.
— Что это? — он кивает на мою руку.
Записка.
Я смотрю на нее, затем медленно протягиваю Трэвису.
— Это было у мужчины. Перед смертью он сказал, что это надо доставить в Форт-Нокс.
Трэвис читает записку, а потом, должно быть, перечитывает снова и снова, потому что долго не поднимает головы.
— Моя бывшая жена сейчас в Форт-Ноксе, — по его голосу я понимаю, что он боится за нее.
— Все мои близкие, что у меня еще остались, сейчас в Форт-Ноксе.
Он облизывает губы.
— Ладно. Мы возьмем это. Стада движутся очень медленно. Им приходится делать так из-за их численности, и они останавливаются в каждом городе для грабежа. Мы наверняка сумеем их опередить.
— Ты так думаешь?
— Мы должны это сделать. Там Шэрил. Все там.
— Ладно. Если удастся найти достаточно бензина, то на джипе мы сможем ехать весьма быстро, даже если придется съехать с дороги.
— В конце концов нам определенно придется съехать с дороги. Но мы поедем как можно быстрее.
— Я не понимаю часть про волка.
Трэвис качает головой.
— Я точно не знаю. Но стада иногда помечают себя. Может, это их метка — чтобы дать нам знать, какое стадо туда направляется.
— О. Может быть. Ну, давай отправляться. Сколько у тебя бензина?
— Примерно четверть бака. Далеко не уедем.
— Тогда попробуем найти еще. По пути должны встретиться заброшенные города.
— Ага, — Трэвис закрывает заднюю откидную дверь джипа, а потом тянется ко мне, вынуждая меня ахнуть и отпрянуть.
Он быстро опускает ладонь, не дотронувшись до меня.
— Прости. У тебя из руки идет кровь. Ты же сказала, что не пострадала.
Я удивленно смотрю на себя.
— Не пострадала. Эти парни мне не навредили. Должно быть, я порезалась, когда шарилась в кузове грузовика. Даже не заметила.
Я снимаю рубашку, у которой теперь порван один рукав, беру предложенную им влажную салфетку и вытираю кровь со своего предплечья. Затем слегка разворачиваю свое тело, чтобы он мог наложить повязку на порез.
Я замечаю, что его глаза задерживаются на моей майке, где влажная ткань льнет к грудям, и чувствую себя странно смущенной, надевая обратно рубашку. Я перестала носить лифчик пару лет назад, когда «косточки» на последнем сломались. Мои груди слегка подпрыгивают при этом движении, и соски отчетливо видны через поношенную ткань.
— Спасибо.
Он что-то бурчит. Затем берет бутылку воду и протягивает мне.
— Попей. Ты выглядишь так, будто вот-вот грохнешься в обморок.
— Ну спасибо, — сухо бормочу я, и сарказм срабатывает по привычке. Затем я медлю и говорю более искренне: — Спасибо тебе. За то, что остановился и помог, имею в виду. Я все контролировала, но могу и не справиться. Так что спасибо.
Он теперь смотрит вниз, почти как будто я его смутила. Но он не похож на того мужчину, которого можно смутить, так что я не уверена, что он чувствует.
— Любой остановился бы.
— Нет. Не остановился бы. Уже нет. Едва ли кто-то вмешался бы. Так что спасибо.
Он кивает и бурчит что-то неразборчивое. Затем произносит уже другим тоном.
— Нам лучше отправляться в путь, если только ты не хочешь положить что-то еще.
Я сую руку в сумку, убеждаясь, что нет ничего, что надо выложить с припасами. Но все остальное — личные вещи или предметы, которые я хочу постоянно иметь при себе.
— Нет. Это все.
— Тогда запрыгивай.
Я слишком устала, чтобы куда-то прыгать, но медленно забираюсь на пассажирское сиденье.
Трэвис смотрит на меня так, будто ждет чего-то.
— Что? — спрашиваю я наконец.
— Пей воду. Я не хочу смотреть, как ты теряешь сознание.
Я привыкла экономить воду по максимуму, так что жадно пить из новой бутылки кажется роскошью. Но он ждет меня, так что я откручиваю крышку и делаю пару глотков.
Он кивает, все еще наблюдая за мной. Затем переключает передачу, но держит ногу на педали тормоза.
— Почему ты не пьешь? — спрашивает он излишне ворчливо, когда я опускаю бутылку и делаю несколько глубоких вдохов.
Я награждаю его такой мрачной гримасой, какую только могу изобразить.
— Пью же. Я не хочу пить слишком быстро, чтобы меня опять стошнило. И мне совсем не надо, чтобы мной так командовали.
— Похоже, что все же надо.
Я кошусь на него в тусклом свете. Сейчас примерно послеобеденное время, но из-за постоянной дымки пыли и пепла последние проблески солнечного света меркнут намного раньше, чем должны.
Я честно не могу сказать, серьезен он сейчас или нет.
Поскольку нет ни намека на улыбку, я решаю, что он не дразнится, и мрачнею еще сильнее.
Он издает тихий фыркающий звук, которого я не понимаю, и косится туда, где моя сумка соскользнул на пол машины. Я оставила ее не застегнутой, и оттуда выглядывает моя книга.
Я вижу, на чем сосредоточен Трэвис, и быстро наклоняюсь, чтобы сунуть книгу обратно в сумку и застегнуть ее.
— Стихи? — спрашивает он в той же скептической манере, что и ранее этим днем.
Я прищуриваюсь и стараюсь выглядеть грозной. Почти уверена, что толку от этого нет. Во всем виновата та чертова ямочка на подбородке.
— Да. Стихи. Я же тебе говорила ранее.
— Почему ты таскаешь с собой эту книжку? — он смотрит на меня так, будто я выжила из ума.
Может, у него есть основания так считать, учитывая, что стало со знакомой нам цивилизацией.
Я потеряла свою семью. Я потеряла свой город. Я потеряла все, и существует лишь малый шанс, что я выживу и доберусь до Форт-Нокса. И еще меньше шансов, что мы доберемся туда прежде, чем базу захватит стадо. Но я все равно цепляюсь за эту книгу.
Теперь все сводится к выживанию. Стихи больше не имеют значения.
Есть слова, которыми я могла бы объяснить это ему. Слова о надежде. Об остатках утерянной красоты. Об эхе смысла в тусклой реальности.
Но я даже не пытаюсь объяснить.
Может, я и правда сошла с ума.
Читаю стихи после конца света.
Я вообще ничего не говорю.