Глава двадцатая

искупление.

Одно слово, но оно звучит так чертовски громко, эхом отражаясь от потолков и заставляя мои уши гореть.

Сквозь полуприкрытые веки я смотрю на Анджело и сглатываю. Ни на секунду я не могу убедить себя в том, что у меня неверное представление. Ни когда я вижу бурю, бушующую в его глазах, ни когда линия его челюсти заостряется, когда он сжимает ее.

Он делает шаг вперед. Я делаю один назад. Это забавляет его, он поджимает губы и заставляет взгляд сиять черным и блестящим, как разлитая нефть.

Наконец-то я обретаю дар речи, хотя он и не такой храбрый, как я надеялась.

— Ты имеешь в виду…?

Он делает паузу и приподнимает бровь. Мои щеки пылают. Он ждет, когда я это скажу. Но я не могу. Эта идея настолько непристойна, что я физически не могу высказать ее вслух.

— Ты имеешь в виду то, о чем я думаю?

— Я не экстрасенс, Аврора. Как ты думаешь, что я имею в виду?

Я стискиваю зубы, раздраженная тем, как сильно ему это нравится. Что ж, я не доставлю ему такого удовольствия. Набрав полную грудь воздуха, я расправляю плечи и встречаюсь с ним взглядом.

— Отшлепать меня.

Его кадык дергается, но выражение лица остается нейтральным.

— Ещё одна золотая звезда для Рори.

Мои глаза закрываются при звуке моего настоящего имени. Это первый раз, когда он использует его, и я ненавижу, как от этого у меня под ложечкой становится тепло.

— Ну?

Мой взгляд возвращается к нему.

— Что ну? — я огрызаюсь в ответ. — Ты не можешь меня отшлепать. Господи, тебе даже не позволено прикасаться ко мне.

Но даже когда мои протесты срываются с губ, мое сердце начинает бешено колотиться, и новый пульс, которого я никогда раньше не чувствовала, пульсирует в моем клиторе. В каком-то болезненном, извращенном смысле эта идея возбуждает меня.

Он выглядит скучающим, как будто я слишком глупа, чтобы он мог со мной общаться.

— Я и не буду.

На долю секунды мое лицо искажается от замешательства, но затем, когда я понимаю, что он имеет в виду, моя кровь превращается в лед. Мой взгляд инстинктивно опускается к его поясу. Затем к выпуклости, натягивающей ткань под ней.

Святой ворон. Анджело Висконти хочет отшлепать меня своим ремнем, и у него встает при мысли об этом. У меня кружится голова, возможно, потому что я все время забываю дышать. Я поворачиваюсь, упираясь руками в алтарь, чтобы не упасть. Уставившись на глянцевую деревянную поверхность, я умоляю себя вернуть хоть какое-то самообладание.

Но я не могу думать. Сейчас я в бреду, опьяненная мыслью о том, что холодный ремень Анджело касается моей задницы. Почему, черт возьми, это меня так сильно заводит? Я уже чувствую, как влага собирается в ткани моих трусиков.

— Хорошо.

Я соглашаюсь прежде, чем мой мозг успевает это подтвердить. Как будто глубоко внутри моего существа есть инстинктивное побуждение, настолько отчаянное, что оно говорило от моего имени.

Жар касается моей спины, заставляя мои соски напрячься. Большие руки ложатся на алтарь по обе стороны от моих.

Дыхание Анджело касается раковины моего уха.

— Хорошо?

Я сглатываю и киваю.

Медленный, мрачный смешок раздается у меня за спиной, пробегая по спине и заставляя все мои волосы встать дыбом.

— Рори, — голос Анджело льётся словно сиропом. — Хорошо — недостаточно.

— Я не понимаю.

— Глупая девочка, — бормочет он, — неужели твоя мама никогда не учила тебя говорить пожалуйста?

У меня перехватывает дыхание. Мои глаза закрываются, и я хватаюсь за край стола.

— Ты действительно собираешься заставить меня попросить тебя отшлепать меня? — спрашиваю я с легким смешком. — Ты серьезно?

— Абсолютно, — рычит он.

Я должна оттолкнуть его от себя. Это неправильно во всех отношениях. Но я увязла слишком глубоко, я зашла слишком далеко в опасную зону. И это заставило меня почувствовать себя такой живой.

Пульс стучит у меня в висках, я смотрю на изображение Девы Марии над алтарем. Я недоверчиво качаю головой. Прости меня.

— Я хочу, чтобы ты отшлепал меня. Пожалуйста.

Позади меня Анджело глубоко дышит, и небольшой укол удовлетворения пронзает меня изнутри. Конечно, он не думал, что эта «глупая маленькая девочка» действительно пойдет на это. Он не думал, что я раскрою его блеф.

Но мое самодовольство мимолетно, оно испаряется в тот момент, когда я слышу звон пряжки его ремня. Пощелкивание, когда он вытаскивает кожаный ремень из петель брюк.

В его тоне слышится что-то грубое.

— Наклонись.

Пульс на моей шее учащается. Я медленно наклоняюсь над алтарем, прижимаясь щекой к холодному дереву.

Анджело прочищает горло. Затем его голос понижается на октаву.

— А теперь мне нужно, чтобы ты потянулась вниз и стянула свои леггинсы и трусики.

Все мои мышцы напрягаются, и я крепко зажмуриваю глаза. Вот же лебедь. Это происходит на самом деле. Но теперь пути назад нет, даже если бы я захотела. А я знаю, что в глубине души не хочу.

Никто ничего не узнает.

Дрожа, я засовываю большие пальцы за пояс и натягиваю ткань на изгиб своей задницы.

Склонившаяся и выставленная напоказ перед Анджело, я никогда не чувствовала себя такой уязвимой. Такой живой. От предвкушения мою кожу покалывает, и когда он, наконец, издает низкий, похотливый стон, я наслаждаюсь им, позволяя ему согревать мою кожу, как солнечные лучи.

— Черт, — выдыхает он, хватаясь сзади за мою толстовку. — Твоя киска — самое совершенное, что я когда-либо видел.

Передняя часть его бедер касается задней части моих, и ощущение холодной, мягкой ткани посылает волну удовольствия к моему клитору.

Он смягчает свой тон.

— Это будет больно. Если ты скажешь мне остановиться, я остановлюсь. Если ты этого не сделаешь, тогда... — я вздрагиваю, когда он проводит сложенным ремнем по моей спине. — Я остановлюсь, когда сочту нужным. Поняла?

Я киваю.

— Нет, — рычит он, наваливаясь на меня всем весом, наклоняясь так, что его дыхание снова обжигает мне ухо. — Используй слова.

— Да, — прохрипела я. — Я поняла.

У меня слюнки текут. Мое сердце бьется об алтарь. Ожидание мучительно и…

Ремень свистит в воздухе и быстро и неожиданно опускается на мою задницу. Боль взрывается на моей коже, рубец пульсирует и покалывает одновременно. Крик вырывается из моего горла и разливается по алтарю.

Позади меня Анджело замирает.

— Используй слова, Рори.

Стиснув зубы, я на несколько мгновений успокаиваю дыхание. Пульсация на моей ягодице превращается в тупую боль, и, к моему удивлению, меня захлестывает волна удовольствия.

— Ещё раз.

Стон вырывается глубоко из груди Анджело, и моя киска сжимается вокруг него. Не говоря больше ни слова, он пинает своей ногой по моей, заставляя меня раздвинуть ноги шире, а затем его ремень ударяет снова. На этот раз я дергаюсь вперед, постанывая от ощущения, как мои соски трутся о подкладку толстовки. Моя киска жаждет такого же трения, и я встаю на цыпочки, выгибая спину навстречу ремню.

— Кажется, тебе нравится, когда тебя наказывают, — говорит он.

Он снова пинает меня по ноге, и на этот раз я раздвигаю ноги так широко, что прохладный ветерок касается моих влажных губ. Позади меня скрипят половицы. Затем я чувствую легкое дыхание у своего клитора, прикосновение щетины к внутренней стороне бедра.

О, святая ворона. Анджело стоит на коленях позади меня, его рот всего в миллиметре от моей киски. Я инстинктивно выгибаю спину и опускаюсь на него. Но сильная рука сжимает верхнюю часть моего бедра задолго до того, как я успеваю почувствовать жар его губ на своем клиторе.

— Ну-ну, Рори, — хрипит он сдавленным от вожделения голосом. — Это будет считаться прикосновением. И было бы неправильно прикасаться к тебе, не так ли? Ты — занятая женщина, — его голос мрачнеет. — Протяни руку и раздвинь её для меня.

Тяжело дыша, я делаю, как мне говорят, протягиваю руку и раздвигаю. Мои колени подгибаются от вибрации его стона, доносящегося до моей киски.

— Тебе нравится искупать свои грехи, не так ли, детка?

Я прикусываю губу зубами. Господи, мне нравится, когда он называет меня деткой.

— Знаешь, как я могу это понять?

— Как? — хрипло спрашиваю я, хотя знаю, что он собирается сказать. Потому что я это чувствую. Оставляя влажный, горячий след по моей ноге.

Раздается шорох, а затем внезапно что-то мягкое и шелковистое накрывает мое лоно, скользя по моему клитору и по складкам моей киски. Сильным пальцем он обводит вход в мою дырочку, зажигая каждое нервное окончание в моем теле.

Анджело вытягивается во весь рост, затем бросает что-то передо мной на алтарь. Это его шелковый платок, и, к моему смущению, бледно-голубая ткань теперь в темно-синих пятнах от моих соков.

— Так намокла из-за мужчины, который не является твоим женихом? — он наклоняется, берет ткань и подносит ее к моему лицу. — Это заслуживает ещё одной порки.

Он снова хлещет меня без предупреждения, и чистая, горячая боль пронзает меня самым восхитительным образом. Что, черт возьми, происходит? Но теперь, когда я почувствовала, как коктейль из боли и удовольствия разливается по моим венам, словно капельница, я жажду большего.

Когда ветерок овевает мою плоть, когда он возвращает ремень на место, я снова напрягаюсь. Но потом он мягко ложится на изгиб моей задницы.

— Я думаю, ты получила достаточно наказаний для одного дня, Рори, — шепчет Анджело со злобой в голосе.

Уже?

— Нет, — умоляю я. Зажмурив глаза, я чувствую приближение оргазма, и я бы все отдала, сделала что угодно, чтобы довести это до конца. — Не останавливайся.

— Ещё один удар моим ремнем, и ты кончишь в церкви. Никакое количество исповедей не спасет твою душу от этого.

В щемящей тишине я слышу шорох его брюк. Лязг застегивающегося ремня. Затем его тяжелые шаги становятся тише по мере того, как он направляется к двери.

Он серьезно бросает меня вот так?

Его глубокий, повелительный голос эхом разносится по проходу. В этом есть что-то суровое.