Я бросил один взгляд на чертежи, другой — на свои часы, а затем сказал и ему, и Данте, что меня это не интересует. Конечно, мне абсолютно наплевать на Дьявольскую Яму, но я знаю таких людей, как Альберто и его скользкий сынок. Дай им сантиметр, и они проедут километр. Один отель в Яме превратится в два, и не успею я оглянуться, как Дьявольская Яма станет территорией клана Бухты, как всегда хотел Данте.

И что с того, если это произойдет? Я никогда сюда не вернусь. Правильным поступком было бы передать землю Альберто и его сыновьям, пусть они делают с ней всё, что им, блять, заблагорассудится.

У меня нет причин говорить «нет», кроме того, что я злобный, упрямый ублюдок.

Несколько дней назад Альберто снова обронил эту идею в разговоре в сигарной комнате. Он сказал, что они всё ещё работают над планом, конечно, не в Дьявольской Яме, а на северном мысу в Бухте Дьявола.

Я кивал и мычал во всех нужных местах, но мне было абсолютно наплевать, что Альберто делает в пределах Бухты. Если подумать, было и правда странно, что он не стал настаивать на этом дальше. Что он не пытался оказать давление, предложить мне весь мир, пока я не согласился бы дать ему то, что он хотел, что, как я заметил, является его обычной тактикой в бизнесе.

Нет, он просто отпустил эту ситуацию. И теперь я понимаю почему. Он обманом заставил Аврору поверить, что заповедник — это его территория, и размахивает им у неё над головой, чтобы залезть ей между ног.

Костяшки моих пальцев, сжимающих руль, белеют. Я мог бы разрушить всю эту помолвку одним правдивым предложением. Мои мысли уносятся в более мрачное место: выходит ли она замуж за Альберто, потому что думает, что это спасет её драгоценный природный заповедник? Что бы она сделала для меня, если бы я сказал ей, что я единственный, у кого есть настоящая власть?

Статические разряды распространяются по всей длине моего члена. Блять. Я бы не стал тратить время на такую ерунду, как притворство в браке. Вместо этого я бы пустил в ход этот острый язык.

Внезапно её взгляд снова устремляется на меня.

— Что смешного? — огрызается она.

Я понимаю, что из меня вылетел смешок. Тот, который купается в неверии.

Я делаю паузу, проводя языком по зубам. То, чем занимается мой дядя, меня не касается. Кроме того, давайте будем честны — если она не даст ему то, что он хочет, контракт это или нет, он всё равно просто прогонит её. Этой цыпочке не нужно слышать моё мнение, но это не мешает ему слететь у меня с языка.

— Ты выходишь замуж за Альберто Висконти, чтобы помешать ему вырубить несколько деревьев в заповеднике. Господи Иисусе, — я запускаю пальцы в волосы, качая головой. — Ты ещё глупее, чем кажешься.

Я жду, что она огрызнется в ответ, но её реплики не последовало. Краем глаза я наблюдаю, как её розовый ротик так же быстро открывается и закрывается. Затем она сцепляет руки и снова обращает своё внимание на набережную Бухты Дьявола, расплывчато проплывающую за окном.

Плевать. Мне насрать, что делает эта цыпочка. Будь то свадьба с моим семидесятилетним дядей или прыжок со скалы.

Тепло проникает мне под воротник, и я расстегиваю верхнюю пуговицу. Я никогда не расстегиваю свою чертову верхнюю пуговицу.

Мы едем в тяжелом молчании, пока не подъезжаем к воротам особняка Альберто на берегу моря. Затем Аврора садится немного прямее. И снова начинает наматывать этот локон на палец.

Она прочищает горло.

— Итак, эм. Мы договорились?

Мой взгляд лениво скользит к ней.

— Договорились?

— Эм, мои звонки... ты ведь не будешь их слушать, верно? Это то, что ты сказал?

Выруливая на передний привод, я глушу двигатель и смотрю на неё. Впервые по-настоящему смотрю на неё, а не просто украдкой поглядываю, сидя во главе обеденного стола или поверх своего стакана виски в баре в подвале.

Выглядя так, она никогда не смогла бы быть грешницей. У неё слишком большие глаза. Каждая из её жалких тайн отражается в её радужках цвета теплого виски. Ее кожа слишком бледная и совершенная. Малейший грех заставит её покраснеть красивым розовым оттенком. Мой взгляд опускается на её пухлые, приоткрытые губы. И этот, блять, рот. Единственный звук внутри машины — тихое, неглубокое дыхание, вырывающееся из неё.

Знакомое чувство разносится по моим венам, как отвратительный вирус. Оно угрожает подорвать моральный ориентир, который я так усердно пытался выстроить за последние девять лет.

Но мне некого обманывать. Мой моральный ориентир: он такой же хрупкий, как карточный домик, и если Аврора сделает ещё один такой, блять, вдох, она всё разрушит.

Блять. Мой приборный щиток показывает, что на улице 9 градусов, но здесь чертовски жарко. Хотел бы я, чтобы мой Bugatti не был таким маленьким. Может быть, тогда я не чувствовал бы исходящий от неё жар или сладость её духов.

Сжимая руки в кулаки, я отвожу взгляд и впиваюсь взглядом в логотип автомобиля, выбитый в центре моего руля.

— Сделка должна быть выгодна обоим сторонам, Аврора, — её горячее, неглубокое дыхание приостанавливается. Слава Богу. — Что я получу взамен?

— Что?

Её шепот доносится прямо до моего члена.

— В этом мире нет ничего бесплатного. Как ты собираешься купить моё молчание?

Воздух такой густой, что я мог бы высунуть язык и попробовать его на вкус. Какого хрена ты делаешь, Анджело? Я не должен был играть в эти игры с невестой моего дяди. Я должен броситься в её сторону, рывком распахнуть дверь и сказать ей убираться вон. Избавить машину от её гребаного запаха ванили и шоколада, тяжелого дыхания и этих блестящих светлых волос, которые, я знаю, я буду находить повсюду в течение следующих нескольких дней.

Но затем её голос становится низким, страстным, хриплым.

— Ну, и чего же ты хочешь?

Блять.

Я перевожу взгляд с руля обратно на её лицо. Её глупое, девичье личико и эти большие янтарные глаза, которые сейчас шире, чем обычно.

Жар пробирается под мою кожу, как зуд, от которого я не могу избавиться. Я расстёгиваю ещё одну пуговицу. Провожу рукой по подбородку. Затем я издаю тихий горький смешок, который будто мне не принадлежит.

Это просто смешно. Я ем на завтрак таких девушек, как Аврора. Только я этого не делаю, потому что я не собираюсь лезть к девушке моего дяди. Даже если этот дядя — Альберто, и даже если его девушка выглядит вот…

Так.

Я не собираюсь хватать её за основание затылка, притягивать ближе и смотреть, какие эти мягкие губы на вкус. Я не собираюсь зарываться кулаком в эти волосы и проводить зубами по всей длине её шеи, пока она не выдаст мне на ухо все свои глупые маленькие секреты.

— Вылезай.

Аврора не двигается. Но если я ещё немного посижу с ней в этой машине, я либо сдамся, либо врежу кулаком по приборной панели. Или и то, и другое. Поэтому я открываю дверь, выхожу и направляюсь к дому. Дождь льет на меня, обжигая кожу, но никак не охлаждая меня. Позади себя я слышу, как хлопает дверца машины.

— Подожди! — тихий голос Авроры доносится сквозь ветер, и я слышу хруст гравия под её кроссовками, пока она пытается не отставать от меня. — Анджело, пожалуйста, не...

Поднимая глаза, я понимаю, что заставило её замолчать. Входная дверь открывается, и её жених, мой дядя, затемняет дверной проем. Его глаза смотрят на меня, затем на Аврору и снова обратно. Он складывает руки на своем огромном животе и хмурится.

— Господи Иисусе, малыш, — бормочет он. — Ты мог бы дать девочке зонтик.

Девочке. Я вглядываюсь в янтарное сияние фойе позади него и прислоняюсь к колонне, поддерживающей крышу крыльца.

— Я на тебя не работаю, Альберто.

Его взгляд настороженно скользит по мне.

— Конечно, конечно. Что ж, я ценю, что ты помог мне выбраться из затруднительного положения. Она бы ныла всю неделю, если бы я не позволил ей увидеться с отцом.

Аврора, тяжело дыша, поднимается по ступенькам. Она бросает взгляд на Альберто, затем на меня, её глаза застилает явная паника. Я засовываю руки в карманы и выдерживаю её пристальный взгляд.

— Милая, ты вернулась, — Альберто выходит вперёд и прижимает её стройное тело к своему. — Тогда поцелуй своего жениха.

Моё сердце колотится о грудную клетку, но я сохраняю нейтральное выражение лица. Невозмутимое. Аврора делает шаг назад, но хватка Альберто становится только крепче.

— Что? — спрашивает она со звенящим смешком.

— Поцелуй меня, Аврора.

Её глаза устремляются на меня, и я отказываюсь отступать от её взгляда. И откажусь ей помогать. Ты сама вляпалась в эту чертову передрягу, выбирайся из неё сама.

Альберто наклоняется и прижимается своими морщинистыми губами к её губам. Мои кулаки сжимаются в карманах, но я заставляю себя смотреть. Такое чувство, что смотреть на это — это наказание за мои собственные грехи. Она отшатывается под его тяжестью, вытягивая руки в воздухе под неловким углом, пока он делает всю работу. Кажется, что проходит, блять, целая вечность, пока он не отстраняется.

У меня возникает внезапное желание врезать кому-нибудь, и если я прямо сейчас не уберусь с этого крыльца, это будет лицо моего дяди. И это приведет к войне, в которую я, черт возьми, не смогу ввязаться.

Я отталкиваюсь от колонны и бегу обратно вниз по ступенькам.

— Я оставлю вас, двух голубков, наедине, — говорю я ледяным тоном.

— Ещё раз спасибо, малыш.

Каждый раз, когда он меня так называет, я хочу выбить ему зубы.

Дождь стекает по моему расстегнутому воротнику, пока я шагаю к машине.

И затем, прежде чем я успеваю остановить себя, я останавливаюсь. Поворачиваюсь на пятках и пронзаю дядю обжигающим взглядом сквозь пелену дождя.

— Я буду возить её в Дьявольскую Яму каждую среду и субботу.

Он отрывает взгляд от сисек Авроры.

— Что?

— Твою невесту. Я буду возить её к отцу.

Его глаза сужаются.

— Почему?

Я смотрю на серое небо, нависающее над особняком Висконти, словно ночной кошмар.

— Есть кое-какие дела, о которых мне нужно позаботиться в Дьявольской Яме. Она местная, так что может показать мне окрестности. В обмен я буду подбрасывать её к дому ее отца два раза в неделю.