Это было что угодно, только не извращенный комплимент из уст Анджело Висконти.

Но его следующий комментарий, хотя и не более чем бормотание, я слышу громко и отчетливо.

— Что, черт возьми, он имеет на тебя?

Я смотрю вперед, не сводя глаз с кованых железных ворот, которые со скрипом открываются, позволяя теперь видеть прибрежное шоссе за ними.

Что он имеет на тебя? Внезапно меня осеняет, как новый день: Анджело имеет надо мной больше власти, чем мой жених.

И мне нужно точно выяснить, что ему известно.

Выпрямив спину и вытирая вспотевшие ладони о леггинсы Lululemon, я подхожу к теме разговора.

— Тоже что и ты на других людей, — он приподнимает бровь, ожидая, пока я уточню. Я борюсь со своими нервами и добавляю: — Я слышала о вашей службе голосовой почты. Именно поэтому ты убил Макса, верно?

Ухмылка изгибается на его губах, углубляя угол скул.

— Мои извинения, если запачкал кровью твоё хорошенькое платьице, — растягивает он слова. Затем он переводит взгляд с дороги на меня. Проводит холодным взглядом по локону, который я накручиваю между большим и указательным пальцами, затем опускает взгляд ниже, к изгибу моей груди. Его взгляд заканчивается так же быстро, как и начался, но у меня перехватывает дыхание.

Он поворачивает обратно к дороге, резко сворачивая направо в сторону Дьявольской Лощины.

— Похоже, Сорока, ты так наряжаешься только тогда, когда чего-то хочешь.

Я делаю паузу.

— Сорока?

Ещё одна ухмылка. А, точно. Он думает, что меня привлекают блестящие вещи, такие как завещание моего жениха и жемчужное ожерелье Виттории. Но я не ведусь на его провокацию, потому что не могу позволить раздражению, бурлящему в моих венах, сбить меня с пути.

— Анонимные грешники, правильно? — говорю я хрипло. — Тогда как же это работает?

Он хмурится.

— Зачем ты спрашиваешь?

— Мне просто интересно. Я видела эти визитки и…

Он прерывает меня тихим смешком. Он мягкий и темный. Восхитительность, подкрепленная недобрыми намерениями.

— Ты звонила по этому номеру.

У меня кружится голова. Вот же лебедь.

Когда он снова смеется, я понимаю, что сказала это вслух.

— Не волнуйся. Ни один из твоих грехов не будет настолько интересен, чтобы мой радар его засёк.

— Возможно, я не так невинна, как кажусь, — огрызаюсь я в ответ.

Я немедленно сожалею о своей вспышке гнева. Чтоб меня. Почему я не могу просто почувствовать облегчение от того, что он не знает о моей одержимости горячей линией? Но то, как он смотрит на меня так снисходительно, словно я ребенок, заставляет мою кожу зудеть от желания доказать, что это не так.

— Давай посмотрим. Ты двадцатиоднолетняя девственница, которая ругается, используя птичьи каламбуры. Самое худшее, что ты сделала — это украла ожерелье Виттории, и я уже знал об этом. И все же твоя совесть так тяжела, что тебе хочется броситься со скалы.

Мои кулаки сжимаются.

— Неправда.

Его взгляд обжигает мне щеку, горячий и безжалостный. Когда я поворачиваюсь ему навстречу, мое сердце замирает.

— Ты плохая девочка, Аврора?

Я сглатываю. В его глазах пляшет мрачное веселье, но тон более зловещий. Сочащийся намеком, который разжигает пламя между моими бедрами.

— Иногда.

Машина лениво подкатывает к остановке у церкви. Двигатель глохнет, погружая нас в тишину. Всё, что я слышу — своё неглубокое дыхание, всё, что я чувствую — дорожку, которую его глаза прокладывают вниз к моим губам.

Любой намек на юмор в них давно исчез.

— Тебе нравится быть плохой?

Наши взгляды встречаются. Я медленно, едва заметно киваю.

Он выпускает струю воздуха через приоткрытые губы и проводит пальцами по волосам. Это действие обнажает сантиметр загорелой, подтянутой кожи над его брюками. Это зрелище внезапно заставляет меня задуматься, что ещё скрывается под этим дорогим на вид костюмом.

Мой желудок переворачивается.

— Будь здесь через час, — хрипло говорит он.

Лицо горит от смеси разочарования и смущения, я отстегиваю ремень безопасности и хватаюсь за ручку двери.

— Ты будешь настаивать на том, чтобы пойти со мной?

— Ты плохая девочка, ты справишься сама.

Я делаю паузу, скрипя зубами, чтобы не выплюнуть какую-нибудь гадость в ответ. Когда я открываю дверь, его рука обхватывает моё запястье.

О, святой ворон.

Способность дышать покидает меня, и я заставляю себя посмотреть на него. Его взгляд неспокоен, он сверкает, как грозовая молния на беззвездном небе.

— Я мог бы узнать все твои секреты одним нажатием кнопки.

У меня кровь стынет в жилах.

— Но ты этого не сделаешь.

— Но я мог бы, — он наклоняет голову в сторону телефонной будки. Моей телефонной будки. — Я точно знаю, откуда ты звонишь. Это было бы чертовски легко отследить.

Мое дыхание учащается. Я разрываюсь между тем, чтобы умолять его не слушать о моих грехах, и тем, чтобы вырваться из его объятий.

Его хватка крепче сжимает моё запястье. Ну, я полагаю, это исключает мой второй вариант.

Я впиваюсь ногтями в ладонь свободной руки и сглатываю.

— Чего ты от меня хочешь?

— Грех.

Я моргаю.

— Ч-что?

— Скажи мне грех, Аврора, — растягивает он слова. Его тон сочится сиропом, достаточно густым, чтобы в нем утонуть. Я ненадолго закрываю глаза от извращенного удовольствия от этого.

— Ты серьезно?

— Чрезвычайно.

Ломая голову, я прикусываю нижнюю губу. По какой-то причине у меня возникает непреодолимое желание сказать ему что-нибудь существенное. Ничего слишком плохого, но ровно настолько, чтобы показать, что я не та легкомысленная маленькая девочка, которая заменяет ругательства птичьими каламбурами.

— На прошлой неделе я залезла в шкаф Альберто и проделала дырку в карманах каждого костюма, — мой взгляд устремляется на его ничего не выражающее лицо. — Маленькие, размером с десять центов. Но достаточно большие, чтобы за последние семь дней он четыре раза терял ключи от машины.

Тишина удушающая, растягивающаяся, как будто между нами бесконечная пустота. Внутри неё всё, что я могу слышать — биение моего сердца, стучащегося о грудную клетку, и шум крови, приливающей из моего поджаренного мозга к моим ушам.

А потом его смех. Восхитительный, хриплый смех, от которого моя кожа загорается, как провод под напряжением. Я не могу перестать пялиться на него. На то, как смягчаются жесткие черты его лица, все, кроме ямочки на подбородке, которая становится глубже под тяжестью его широкой улыбки. Это тот же самый смех, что и был за обеденным столом за несколько мгновений до того, как он застрелил Макса, тот, который я жаждала услышать снова.

Он такой красивый, что у меня болят зубы.

Я должна выбраться из этой машины, пока не сошла с ума. Когда я вырываюсь из его хватки, он отпускает меня, и я выскакиваю на дорогу, чувствуя, как его взгляд следует за мной через лобовое стекло, пока я направляюсь в лес.