Я делаю шаг назад и оказываюсь прижатая к боку машины. Зейд кладёт ладони по обе стороны от моих плеч, его улыбка — тлеющий уголёк, который угрожает упасть и сжечь меня.
— Ладно, неважно, — огрызаюсь я, чувствуя, как по спине стекает струйка пота. — Ради пари. Просто убедись, что сегодня вечером меня никто не побеспокоит. — Зейд усмехается и прижимается своим лицом к моему, шепча мне на ухо.
— Обещаю, Работяжка. — Он отходит из машины и поворачивается, чтобы подняться по лестнице, давая пять нескольким другим парням. Несколько девушек пристально смотрят на меня, но ни одна из них не входит во Внутренний круг, так что я не знаю их имён. Никто не был добр ко мне, а Идолы и их Ближайшее окружение были самыми жестокими. Знай своих врагов, верно?
— Шлюха, — выплёвывает одна из девушек, когда я поднимаюсь по ступенькам. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на неё, но на ней бледно-голубая куртка из подготовительной школы Беверли-Хиллз. Девушка рядом с ней, которую я смутно узнаю с занятий в спортзале, маниакально ухмыляется. Использовать ученицу из другой школы, чтобы напасть на меня. Это своего рода блестящий ход. — Мы все наслышаны о твоих подвигах.
— Я не уверена, о каких подвигах ты говоришь, — отвечаю я ей, лёгкий ветерок треплет мои золотисто-розовые волосы вокруг моего лица. — Но, несмотря ни на что, какое это даёт тебе право оскорблять меня? Тебе, наверное, стоит сходить на курсы по изучению феминизма или что-то в этом роде и почитать о внутреннем женоненавистничестве.
— О чём, чёрт возьми, ты вообще говоришь, сучья лесбиянка? — огрызается девушка из Беверли-Хиллз, делая шаг ко мне.
— Она говорит тебе отвалить, и я всячески поощряю это, — огрызается Зейд, появляясь на верхней ступеньке лестницы. Девушка из Беверли-Хиллз выглядит озадаченной, но, очевидно, даже она знает, кто такие Идолы в Бёрберри. — И ещё, Кларисса, думаешь, что сможешь действовать через марионетку и не попасться? Нет уж. Ты исключена из команды по плаванию на сезон.
— Зейд! — кричит она, но он берёт меня под руку и тянет вверх по ступенькам. Один раз он останавливается наверху, чтобы оглянуться на неё. Его лицо такое же тёмное, как у Крида, но раскалённое добела, а не холодное как лёд.
— Ещё раз побеспокоишь Черити перед Идолом и рискнёшь собственной шеей. Если я узнаю, что ты была на тренировке по плаванию, можешь забыть о походе на зимний бал с Саем. — Зейд поворачивается, и гнев исчезает с его лица. Он провожает меня через массивные парадные двери, и я изо всех сил стараюсь не глазеть на красоту дома. Потому что, этот дом принадлежит Бекки Платтер, и она ужасный человек, но…
— Этот дом, — начинаю я, потрясённо моргая, — выглядит точь-в-точь как плантация магнолий в Чарльстоне. Он был построен в 1676 году и сгорел во время…
Взгляд, который бросает на меня Зейд, состоит из девяти частей замешательства и одной части острого интереса.
— Тебе реально не наплевать на всё это? Дом есть дом, верно? Кого он волнует? — я закатываю глаза, но он уже тащит меня мимо изогнутой лестницы с оригинальной деревянной лепниной и по полам, которые, как я подозреваю, на самом деле могут быть из кипариса. Чёрт. Сейчас кипарис охраняется, но в прежние времена его обычно использовали для строительства на юге. Увидеть такое в Калифорнии действительно странно и говорит о большом богатстве. Либо семья Бекки всегда была богатой, либо они купили этот дом у кого-то другого с богатым семейным наследством. — Танцпол в этой стороне.
Мы идём по длинному коридору, увешанному фотографиями улыбающейся Бекки и её семьи. Все до единого светловолосые и голубоглазые, все высокие и худощавые. Они пялятся на нас, когда мы проходим через затенённый зал, где целуются парочки, и выходим в своего рода гигантский бальный зал.
В углу играет ди-джей, столы заставлены стеклянными бутылками из-под алкоголя, и отчётливо пахнет травкой.
Место другое, но вечеринка всё такая же, не отличается от тех, что я видела дюжину раз.
Зейд наливает себе выпить и протягивает мне неоткрытую банку содовой, опрокидывая свои порции рома быстрее, чем я успеваю пригубить свой напиток. Как мы собираемся возвращаться в кампус, когда он будет пьян в стельку, выше моего понимания. Я не сяду в машину к пьяному парню, несмотря ни на какие ставки.
— Бекки в углу, — говорит он мне, указывая на её белокурую головку. Она танцует тверк на Джоне Ганнибале, его руки на её бёдрах. Честно говоря, они оба выглядят нелепо. — Давай пройдём в середину. — Зейд наклоняется и берёт меня за руку, его пальцы оставляют клеймо на моей коже. У меня внезапно пересыхает в горле, и я выпиваю остатки содовой, прежде чем Зейд выхватывает банку у меня из рук и протягивает её какому-то случайному парню. — Плебей, — объясняет он, как и другие студенты в академии — его личные рабы.
— На самом деле я не очень хо… — начинаю я, когда Зейд разворачивается, а затем притягивает меня в свои объятия. Внезапно начинается песня в стиле поп-рок, и по его ухмылке я понимаю, что это его музыка.
— Просто позволь своему телу повторять форму моего, и я позабочусь о тебе. — Зейд притягивает меня ближе к себе, и я быстро обнаруживаю, что то, как он двигается, так же заразительно, как и его улыбка. Он прирождённый исполнитель, подпрыгивает в такт мелодии и беззвучно подпевает словам, когда хватает меня за руку и кружит. Он даже наклоняет меня в танце, и я обнаруживаю, что моё сердцебиение учащается, когда толпа расступается от нашего места в центре комнаты, прямо под хрустальной люстрой над нашими головами.
Кажется, никто другой не знает, как танцевать под такую музыку, поэтому они просто смотрят. Бекки Платтер стоит в центре, её лицо пылает. Харпер стоит рядом с ней, уперев руки в бёдра, и, прищурившись, смотрит на нас.
— Показуха! — кричит она, и группа, собравшаяся вокруг неё, хихикает.
«Целовать тебя — всё равно что целовать звезды. Трахать тебя — всё равно что спать с сиренами. Твоё прикосновение — это раскалённое железо, которое обжигает, и я люблю тебя и все твои шрамы».
Голос Зейда воркует из динамиков, это хрипловатое мурлыканье, от которого у меня мурашки бегут по коже. Если бы он не был таким придурком, я бы действительно поискала его треки на Spotify, iTunes или ещё где-нибудь.
Песня заканчивается, но сразу же начинается другая, какой-то мрачный, потный хип-хоп-бит, который Зейд воплощает в своих танцевальных движениях. Его таз прижат ко мне, его руки на моей талии. То, как он смотрит на меня, когда мы двигаемся, — это… Мне приходится тряхнуть головой, чтобы прояснить её. Я чувствую вялость от жары, танцев и того, как он меня обнимает.
Его руки скользят вверх по моей талии, и моё дыхание становится учащённым. Я близка к обмороку, и не могу решить, то ли это давление толпы, то ли жара, то ли тот факт, что я ничего не ела с обеда… Зейд полон дикой химии, я не могу этого отрицать. Он был придурком по отношению ко мне, но моё тело этого не знает. Сама того не желая, я обнаруживаю, что наклоняюсь навстречу его прикосновениям, мои руки обвивают его шею.
Он прижимается своим потным лбом к моему, и мы танцуем вместе ещё три песни. В этот момент мне кажется, что я чувствую, как его твёрдость прижимается ко мне сквозь красную ткань его академических брюк. Это очень отвлекает.
— Зейд… — я вздрагиваю, когда его рот прижимается к моему. Я думаю, что это плохая идея, но потом это происходит, и у меня перехватывает дыхание. Кольца на губах Зейда дразнят мою кожу как раз перед тем, как он сокращает расстояние между нами, его язык касается моей нижней губы, прежде чем проникнуть в мой рот. Его покрытые татуировками руки сжимаются на моих бёдрах, и наши тела замедляют свои движения, губы подхватывают ритм.
До Зейда я целовалась только с одним парнем, и это был Зак. Поцелуи Зейда совершенно другие, раскалённые добела и уверенные в себе, как будто он знает, что может заполучить практически любую девушку, которую захочет. Когда Зак поцеловал меня, это было с мрачным чувством собственника, которое напугало меня так сильно, что я перестала разговаривать с ним на целую неделю. Потом он порвал со мной, и я… Может быть, он был также против моего поцелуя, как и я против его?
Мои руки сжимаются вокруг шеи Зейда, и он ещё глубже прижимается ко мне, сливая наши тела в одно целое. Его язык скользит по моему собственному, контролируя поцелуй, но не подавляя меня. Это так приятно, что трудно вспомнить, что он ненавидит меня, что он, вероятно, целует всех других девушек точно так же.
Со вздохом я обнаруживаю, что мой рациональный мозг прячется где-то там, и отталкиваюсь от Зейда, его ухмылка становится ещё острее, глаза встречаются с моими. Вытирая рот рукой, я понимаю, что меня трясёт, что между моими бёдрами ощущается тепло, к которому я не привыкла.
Зейд хихикает, низко, соблазнительно и наводяще на размышления, но, по крайней мере, большинство других студентов вернулись к танцам. Единственные, кто всё ещё наблюдает за нами — это Харпер, Бекки, Валентина и Эбигейл. О-о-о. Их глаза следят за мной, когда я поворачиваюсь и бегу к двери. Зейд сказал, что мой долг перед ним будет погашен простым танцем, и всё же… Я всё равно поцеловала его.
По крайней мере, мне не нужно беспокоиться о том, что возникнут какие-либо сомнения относительно того, играла ли я по правилам Клуба Бесконечности или нет.
— Эй, Работяжка, куда ты? — Зейд выходит следом за мной, но я остолбенела. Тристан стоит у подножия лестницы с девушкой, прижавшейся к статуе с противоположной стороны от того места, где Зейд припарковал машину. Он целует её, и одно из её бёдер находится в его руке, но я не думаю, что они занимаются сексом… пока ещё.
Он смотрит на меня холодными серыми глазами, а затем… резкая вспышка гнева и жара пронзает его, и он отталкивает девушку. Она смотрит ему вслед, разинув рот, и тянется к его руке, но он стряхивает её.