— Неплохо, Черити. Думаю, даже такие девушки, как ты, время от времени могут придумать остроумный ответ. — Он курит свою сигарету и смотрит на меня, всё ещё хмурясь. — Если ты закончила валять дурака, нам пора. Мне не нравится опаздывать на клубную хрень.

— Мне жаль, что я сказала про отца, — говорю я вместо этого, и он замолкает, как будто я только что дала ему пощёчину. Зейд отворачивается и пинком распахивает дверь в моё жилище, выходя в коридор. Я могу только молиться, чтобы здесь не было достаточного запаха от сигарет, чтобы меня поймали. Это было бы просто моей удачей. — И вообще, что такое, этот ваш Клуб бесконечности? — спрашиваю я, придерживая дверь открытой и надевая кроссовки.

Зейд стоит ко мне спиной, но в его голосе слышатся стальные нотки, когда он оглядывается через плечо.

— Ты у нас в гостях, Марни Рид. Не облажайся.

— Первое правило Клуба Бесконечности — не говорить о Клубе Бесконечности? — я шучу, но Зейд не смеётся. Вместо этого он направляется по коридору, оставляя за собой шлейф сигаретного дыма. Вздохнув, я следую за ним, идя по той же тропинке, что и вчера, к гравийной парковке.

Там есть спортивное купе малинового цвета с темными колёсными дисками и тонированными стёклами.

— «Мазерати ГранТуризмо», — говорит Зейд, неуверенно указывая в сторону машины. — Я позаимствовал её у Шелдона Барнса. — Он докуривает свою сигарету, а затем просто выбрасывает окурок, как будто ожидает, что кто-то другой уберёт за ним. Держу пари, что большую часть — если не всю — его жизни люди так и делали. — Ему разрешено иметь машину в кампусе, потому что ему восемнадцать, а его бабушка типа больна или что-то в этом роде, и она живёт всего в пятнадцати минутах езды отсюда. Он может приезжать и уезжать, когда ему заблагорассудится.

— Ну, для бабушки… — я начинаю, но Зейд уже ухмыляется мне через плечо, волосы цвета морской волны падают ему на лицо. Он протягивает руку и скручивает их в покрытый гелем шип.

— На самом деле он никогда не навещает эту старую летучую мышь. В любом случае, дома у неё под рукой целый сестринский персонал. Он просто использует её как предлог, чтобы подцепить проституток в городе. — Мои брови взлетают вверх, но я не могу решить, действительно ли Зейд имеет в виду, что этот Шелдон платит проституткам за секс, или он снова ведёт себя как осуждающий, стыдящий шлюх, придурок.

— Хорошая машина, — увиливаю я вместо этого, и Зейд взрывается смехом.

— Ты могла бы купить сотню таких по цене того Феррари Спайдер. — Зейд открывает дверь со стороны водителя и забирается внутрь. Я замечаю, что он не потрудился открыть мне дверь. Не то чтобы я ожидала от него этого, но всё же.

Внутри пахнет новой машиной, смесью кожи и масла, от которой у меня покалывает в носу. К приборной панели приклеен оторванный клочок бумаги со следами губной помады и номером телефона, но на самом деле это единственный признак того, что кто-то когда-либо раньше пользовался этим автомобилем. Здесь нет ни старых кофейных стаканчиков, ни обёрток от фастфуда, ни грязных пятен от ботинок, как в грузовике моего отца.

Зейд заводит машину, а затем включает стереосистему, извергая поток рок-музыки своей собственной группы. Его хрипловатый голос слишком узнаваем. Когда он выезжает со стоянки, я достаю телефон из кармана и тайком ищу Зейда Кайзера.

Он появляется сразу же, с более чем десятью миллионами результатов поиска. Зейд Кайзер, солист американской группы «Afterglow», современной рок-группы с несколькими хитами номер один. Их последний летний тур имел огромный успех, появляясь в заголовках «Indecency». Также в списке были такие группы, как «Amatory Riot», «Beauty in Lies», «Caged Impulse» и «Pistols and Violets».

— Если хочешь что-то узнать обо мне, ты можешь просто спросить, — говорит Зейд, слегка приглушая музыку. На правой руке у него резиновые браслеты, и я замечаю, что названия групп, перечисленных в списке участников тура, совпадают. Интересно. Жаль, что я не очень слежу за популярной музыкой. Вместо этого я как тот чудак в углу, слушающий малоизвестные пьесы Карлоса Сальседо.

— Мой папа слушает некоторые песни твоего отца, — начинаю я, — но лично я провожу большую часть своего времени, слушая классическую музыку. Честно говоря — и не пойми меня неправильно — я понятия не имею, кто ты такой, кроме какого-то придурка, который ходит в мою школу.

— Какой-то придурок, да? — спрашивает Зейд, но, похоже, ему немного приятно это чувство. — Я четвёртое поколение в моей семье, у которого есть хит номер один. Мой личный капитал больше, чем семейный капитал некоторых из этих других засранцев. Я играю на четырёх разных инструментах, а мой менеджер трахается с заместителем директора.

Я моргаю, глядя на него, а затем приподнимаю бровь.

— Это мало, что говорит мне о тебе как о личности. Я имею в виду, есть ли у тебя какие-нибудь увлечения, кроме музыки и издевательств? — Зейд ухмыляется мне, его зелёные глаза сверкают, но он не отрывает своего внимания от дороги. Это тоже хорошо, потому что теперь, когда мы выехали за ворота академии, он разгоняется почти до ста миль в час (прим. — 161км).

— Мне нравятся быстрые машины, красивые девушки и порочные чернила. Что ещё здесь нужно знать?

— Ты когда-нибудь садился и просто погружался в хорошую книгу? Ты чрезмерно эмоциональный или подавляешь свои чувства? Чего ты больше всего боишься и чему больше всего радуешься? — теперь Зейд действительно смотрит на меня, широко раскрыв глаза и приподняв брови. Он смотрит на меня так, словно я какое-то инопланетное существо.

— Что, чёрт возьми, с тобой не так? — спрашивает он, качая головой и поворачиваясь обратно к дороге. — Ты реально чертовски странная, ты же знаешь это? Большинство девушек либо попытались бы отсосать мне, либо проклинали бы меня прямо сейчас. Ты позволяешь нам издеваться над тобой, но ты едва сопротивляешься, ровно настолько, чтобы остаться на ногах. И всё же, ты могла бы уже трахнуть нас всех троих, если бы захотела. Так почему ты этого не сделала?

«Я могла бы переспать с ними?» — думаю я, а потом, хоть единственный человек, с которым я сейчас говорю — это я сама, добавляю: — Не то чтобы меня это волновало, потому что я определённо этого не хочу. Определённо нет. Ни за что».

— Тебе серьёзно нужно про это спрашивать? — я прислоняюсь спиной к двери и оглядываю Зейда. — Потому что, может быть, я не хочу заниматься сексом с парнями, которые обращаются со мной как с дерьмом. Тебя это как-то удивляет?

— Честно говоря, да, отчасти так оно и есть. Раньше ни одна девушка не говорила мне «нет», особенно когда я открыто предлагал себя. Большинство девушек из Бёрберри пускают слюни и вешаются на меня.

— Ну это их прерогатива, — говорю я, выдыхая и закрывая глаза. — Каждый ищет что-то своё.

— Что же ты ищешь, Работяжка? Романтику? Привязанность? Любовь?

— Хорошее образование, многообещающая карьера и возможность играть на арфе перед аудиторией. Вот и всё. — Я снова открываю глаза, но Зейд, похоже, не слушает. Вместо того, чтобы ответить мне, он просто делает музыку громче и подпевает тексту, идеально гармонируя со своим собственным голосом. Судя по всему, он не пользуется автотюном.

Купаюсь в лучах славы своих последователей, купаюсь в крови своих врагов, тону в волнах собственной лжи. Вот что это значит, вот как это ощущается, вот каково это — быть мной.

Я слушаю, как Зейд поёт свои собственные тексты, и мне интересно, правда ли что-нибудь из них.

Если это так, то мне его действительно жаль.

За деньги нельзя купить всё.

Должно быть, я устала, потому что в конце концов засыпаю по дороге и просыпаюсь в пустой машине. Зейда нигде не видно, и я остаюсь в недоумении, куда, чёрт возьми, я должна идти. Здание передо мной совершенно очевидно заброшено, окна и двери заколочены досками, дорожки заросли кустарником.

Стук в окно пугает меня, и я вскрикиваю, оборачиваясь, чтобы увидеть Зака, ожидающего меня с нахмуренными бровями. Я открываю дверь, и он помогает мне выйти, его рука прохладная и сухая касается моей.

— Мне стало интересно, где ты была, когда Кайзер пришёл на вечеринку без тебя. — Зак проводит пальцами по своим шоколадным волосам и вздыхает. — Я всё ещё не понимаю, почему ты тусуешься с этими парнями.

— Знаешь, меня также предупреждали держаться от тебя подальше, — говорю я ему и наблюдаю, как темнеют его глаза. — И ты предостерегаешь меня держаться от них подальше. Честно говоря, я склонна держаться от всех вас подальше.

— Зачем ты пришла сюда, Марни? Ты не член клуба и никогда им не будешь. — Мой рот сжимается, а ноздри раздуваются. Если мне придётся выслушивать, как Зак отчитывает меня за то, что я бедная, то сегодня вечером я сорвусь из-за этого дерьма.

— Тристан сделал мне предложение, от которого я не смогла отказаться, — отвечаю я, прикусывая нижнюю губу и глядя на многоуровневое казино. Название на вывеске трудно прочесть, но я почти уверена, что когда-то это было заведение коренных американцев. Это объяснило бы удалённое местоположение. Я думаю, что здесь, возможно, была одна из резерваций (прим. — территория, отведённая для поселения (в прошлом насильственного) остатков коренного населения). Мою кожу покалывает, и я чувствую себя неуважительно из-за того, что вообще стою здесь. Очевидно, что казино закрыто. Может быть, они предпочли бы, чтобы надоедливые белые люди не рыскали по всей их земле?

— Что он тебе предложил? — спрашивает Зак, засовывая руки в карманы своей куртки своей студенческой команды. Она голубая с золотом, и я полагаю, что это, должно быть, цвета Подготовительной Академии Ковентри. Академия Бёрберри — это всё о красном и чёрном, хотя спортсмены определённо не правят нашей школой: это делают деньги.