По сути, теперь это было скорее небольшое озеро, чем пруд, по крайней мере, так думала Стефани. Для нее пруды с кувшинками, были намного меньше, и их было несколько на обоих концах участка, но она не считала большой водоем прудом. По ее мнению, на прудах не было волн, а на озере — при сильном ветре да. Небольшие, озеро было недостаточно глубокое, но тем не менее волны были.
«Феликс! Не уходи слишком далеко, — крикнула Стефани, заметив, что, пока Трикси держалась рядом с ней во время их прогулки, кот мчался по длинной обсаженной деревьями дорожке к передней части участка, где стоял дом Дрины и Харпера.
— Проклятый кошак, — пробормотала она себе под нос, ускорив шаг, когда полосатый кот продолжил движение вперед, даже не замедлившись и не оглянувшись, чтобы подтвердить, что слышал ее слова. Глядя на Трикси, она похлопала ее за то, что она осталась рядом с ней, и сказала: «Он, вероятно, надеется поймать какую-нибудь бедную сонную птичку, прежде чем она проснется и достаточно насторожится, чтобы улететь от него. Этот кот — убийца».
Если Трикси и поняла ее слова, ее не слишком беспокоило то, что Феликс был убийцей птиц. С яркими глазами и высунутым языком она просто смотрела на нее, явно счастливая просто быть рядом с ней, прогуливаясь по территории.
Покачав головой, Стефани снова взглянула на тропинку, ее взгляд скользнул по деревьям, окаймлявшим четырнадцатифутовую (4,2 м) тропу, которая растянулась более чем на тысячу футов перед ней. Большие клены и величественные старые дубы образовывали свод над головой и бросали тень на траву, по которой она шла, а также различные цветы, которые росли близко к стволам деревьев, как будто они были посажены там когда-то, но с тех пор одичали. Ее взгляд скользнул по темно-красным ирисам, красным тюльпанам с желтой каймой и большим пятнам маленьких белых цветов, которые, как она думала, назывались «снег летом» или что-то в этом роде.
Это была поистине чудесная прогулка, и она совершала ее несколько раз в день, с каждым проходом восхищаясь искусством природы. Но в особенности сегодня утром окружающие пейзажи и звуки заставили сердце Стефани чувствовать себя странно переполненным. Или, возможно, это было из-за отсутствия голосов в ее голове, признала она. На этот раз она смогла по-настоящему оценить красоту и безмятежность того места, где жила, и осознать, насколько ей повезло.
Мгновение она упивалась этим чувством, пока движение впереди не привлекло ее внимание как раз в тот момент, когда Феликс метнулся влево, к озеру.
«Проклятый кот. У него определенно нюх на птиц, — сказала Стефани Трикси и бросилась бежать, надеясь вовремя догнать его и предотвратить бойню, которая, несомненно, должна была произойти.
Двигаясь с невероятной скоростью, которую позволяли нано, она быстро преодолела расстояние, достигнув конца дорожки, где трава уступала место смоле и щебню, и раздваивалась. Одна из дорожек шла прямо, а затем разделялась обходя центральный проход с травой и деревьями, образуя две полосы по обе стороны от естественной разделительной полосы, ведущей к двум воротам на дорогу. Вторая, однако, резко поворачивала налево и спускалась по склону, останавливаясь там, где справа начинался песок, и продолжая огибать озеро слева, делая скат в воду. Именно туда Харпер поставил лодку. Направо пошел Феликс.
Стефани взглянула на дом Дрины и Харпера, когда начала поворачивать, но особо не на что было смотреть. Деревья и кусты во дворе загораживали ей большую часть обзора, но света внутри, похоже, не было. Возможно, Торн сразу лег спать по прибытии, подумала она и знала, что дорога сюда из Торонто занимает часа три. Он наверно устал и…
Ее мысли внезапно оборвались, когда ее взгляд скользнул от дома, который теперь был справа от нее, и переместился на пространство перед ней. Уже на полпути к воде Стефани остановилась и просто смотрела. Да, Феликс определенно нашел птичку. Большую. Или, даже целого, ангела. Черт, мужчина, на коленях которого стоял Феликс, был великолепен. Захватывающе дух. Ошеломляюще. Великолепен, подумала Стефани и просто стояла, уставившись на него, пока Трикси не догнала ее и не потерлась о нее на пути. Бедная собака, очевидно, бежала в полную мощь, пытаясь не отставать от нее, и теперь была перегрета, потому что она даже не замедлилась, а бросилась вниз по рампе прямо в воду, чтобы остыть.
— О боже, — выдохнула Стефани, сумев не вздрогнуть, когда собака резвилась в воде. Если бы они собирались спать после этой прогулки, она бы расстроилась, узнав, что мокрая собака прыгнет к ней в постель в ту минуту, когда Трикси подумает, что она спит. К счастью, сон откладывается, нужно дождаться доставщика, так что все, о чем ей нужно было беспокоиться, это мокрый пол и песок и, возможно, мокрый и песчаный диван, если Трикси удастся забраться на него, прежде чем она сможет ее остановить.
Вздохнув, она продолжила спускаться по пандусу, стараясь не пялиться на человека на причале, который, как она поняла, был Торном. Стефани предположила это потому, что, его волосы были чисто белыми, она никогда раньше такого не видела, и она не видела никаких следов крыльев. По крайней мере, до тех пор, пока она не пересекла короткий участок пляжа перед причалом и не ступила на него.
Торн сидел на углу ящика для хранения, стоявшем на полпути к причалу. С одной стороны он был прикреплен к переносному порту гидроцикла, где был пристыкован гидроцикл, а с другой стороны к главному доку, а третья сторона висела над водой, ни к чему не прикрепленная. Он смотрел в ту сторону, откуда она пришла, оставляя ей вид сбоку, когда она поднималась на пристань, поэтому она сначала не увидела его крыльев. Теперь она видела. Они были сложены и плотно прижаты к его спине вверху, а затем свисали сбоку ящика, не доставая всего несколько дюймов до воды. Поначалу они казались просто коричневыми, но когда Стефани продолжила путь по пристани и подошла ближе, она увидела, что на самом деле они были смесью различных коричневых оттенков от светлого молочного до темного шоколада. Они были прекрасны, и она на мгновение полюбовалась ими, прежде чем поднять взгляд на его лицо и волосы.
У него было достойное искусства лицо. Микеланджело захотел бы вылепить его статую, да Винчи написал бы его портрет, а Стефани пожалела, что не умеет делать ни того, ни другого. Она хотела сделать его снимок и поставить на заставку, чтобы она могла просто любоваться им каждый день, что тоже не плохо. Или могла бы, если бы она была психопаткой-преследовательницей, которой она не была, напомнила себе Стефани, когда ее рука скользнула в карман, чтобы сжать мобильный телефон.
Внутренне вздохнув, она отпустила телефон, Стефани позволила своему взгляду пройтись по его лицу, отметив его волевой подбородок, полные губы, прямой нос и самые невероятные золотые глаза, которые она когда-либо видела, прежде чем посмотреть на его кипенно- белые волосы. Это были не волосы, поняла она теперь, когда оказалась ближе. Голова мужчины была покрыта маленькими белыми перышками, прилегавшими к его скальпу. «Как белоголовый орел», — подумала она, и у нее возникло внезапное желание провести по ним пальцами, чтобы посмотреть, так ли они мягки, как кажутся.
Пораженная этой мыслью, Стефани остановилась примерно в шести футах (183 см) от мужчины, заставила взгляд вернуться к его лицу и сказала: «Ты, должно быть, Торн».
Он кивнул в ответ, но выражение его лица было непроницаемым. Торн не улыбался, но и не хмурился. Он просто наблюдал за ней почти с опаской, словно опасаясь ее реакции на него, и Стефани подумала, что это справедливо. Парень был единственным в своем роде, и ему приходилось беспокоиться о том, как отреагируют другие. Ну, она предположила, что он не был на самом деле единственным в своем роде. Из того, что она знала, на острове Дресслера была горстка людей с крыльями. Но он определенно был первым получеловеком-полубелоголовым орлом, с которым она столкнулась. В таком случае Стефани не знала, какой подход выбрать. Должна ли она быть вежливой и вести себя так, будто он совершенно нормальный человек? Или он заметит фальшь? Может быть, ей следует быть искренней и задавать внезапно возникшие вопросы о его крыльях и перьях на его голове. Или это оскорбит его?
Впервые за тринадцать лет Стефани понятия не имела, что кто-то чувствует или думает, и внезапно потеряла способность слышать мысли людей, о которой раньше плакала от радости из-за потери.
— Какая ирония, — пробормотала она, а затем взглянула на небо и добавила: — У тебя странное чувство юмора.
«Что?» — спросил Торн.
Стефани опустила взгляд и снова сосредоточилась на нем. Мужчина теперь смотрел на нее с любопытством. Вероятно, размышляя, не сумасшедшая ли она, разговаривая сама с собой, подумала она, и подумала, поможет ли это или усугубит ситуацию, если она признается, что обращалась к Богу. Наверное, усугубит, решила она.
Не зная, как ей следует себя вести, Стефани сделала то, что делала всегда, и просто осталась самой собой. Сделав еще один шаг, она объявила: «Я Стефани МакГилл, сестра доктора Дэни МакГилл. Я живу во втором доме».
Говоря это, она указала на дальнюю часть озера, а затем взглянула на Трикси, когда промокший боксер вскочил на причал рядом с ней. Погладив макушку, единственную часть, которая не выглядела мокрой, она добавила: «Эта мокрая вонючка — моя сестра по духу и лучший друг, Трикси».
— Мокрая вонючка? — спросил Торн, его губы дернулись от удовольствия.
«Мокрая, потому что она прыгает в озеро при каждом удобном случае, и вонючая, потому что у нее самые вонючие пердежи на свете», — объяснила Стефани, с интересом рассматривая его. Его голос был глубоким и сильным, таким, какой она считала сексуальным. Но у него также был акцент, который было трудно определить. Там были некоторые британские интонации, но также были и испанские. Но потом она вспомнила, что Дресслер и его жена были британцами, а горничная, которая помогла его воспитывать, была уроженкой Венесуэлы, так что испанский акцент мог быть ее влиянием, подумала Стефани.