Глава 18

Морган

— Пришло время тебе позвонить мне, — сказал я в трубку, наблюдая, как Этта плещется в луже на заднем дворе Тревора. — После того, как ушла как овца.

— Прости, — ответила Миранда, раздраженно вздохнув. — Но я не хотела ввязываться в это с тобой.

— Ты могла бы хотя бы записку оставить.

— Ну да, — проворчала она. — Но я об этом не думала.

— Слишком занята сваливая тайком со всем своим земным имуществом? — спросила я.

— Я взяла только рюкзак, — сухо ответила она. — Остальное хранится в папином гараже.

— Я смотрела там!

— Я положила его вместе с рождественским дерьмом, чтобы ты не нашла улики.

— Я видела все, что у тебя есть, — парировала я. — А я бы и не рылась.

— Ты бы так и сделала, — возразила она, немного посмеиваясь. — Мне просто нужно было выбраться из этого дома, понимаешь?

— Да, я поняла, — ответила я. Потому что много думала об этом во время долгой поездки на север и не могла винить сестру за ее желание сбежать. Но то, как она это сделала, меня все равно раздражало. — И все же, Фрэнсис?

— Ты единственная, кому он позволяет это дерьмо, — пробормотала она в ответ. — Ты знаешь, что это правильно?

— Да-да, — сказала я, закатывая глаза. — Он любит меня, бла-бла-бла.

— Он не совсем то чудовище, которым ты его выставляешь.

— Я не думаю, что он монстр, — отрезала я. Этта взглянула на меня, и я улыбнулась сквозь стиснутые зубы, чтобы успокоить ее. — Я просто не думаю, что он достаточно хорош для тебя.

— Ну да, вам просто придется иметь дело с этим, — ответила она.

— Скажи, что ты шутишь. — Тишина на другом конце линии дала мне ответ. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я могу с этим справиться, — наконец, сказала она. — Кроме того, у тебя нет времени для разговоров.

— Что это значит?

— Где ты сейчас? — спросила она, посмеиваясь — Дай угадаю. Где-нибудь в дебрях Орегона?

— Ты сначала позвонила папе? — возмущенно спросила я.

— Я знала, что получу лучший прием, — ответила она.

— О, держу пари. Он спускает тебе с рук все.

— А с тобой по-другому?

Я пожала плечами, хоть она и не могла меня видеть.

— Итак, ты у Тревора, — сказала она, нараспев. — Как дела?

— Мы только вчера приехали сюда, — ответила я, подтягивая колени, чтобы натянуть на ноги огромную толстовку с капюшоном. — До сих пор все было хорошо.

— А где ты спала?

— В гостевой, любопытная.

— Какого черта ты это сделала?

— Потому что я гость?

— Не строй из себя дуру.

— Потому что, — выдавила я. — Он не сделал ни шагу.

— И?

— Так что, я думаю, он ждет.

— Что, замужество? Вы, ребята, уже сделали дело….

— Я не знаю.

Я вздохнула и откинулась на спинку стула, на котором сидела.

— Сегодня утром он приготовил кофе и блинчики, а потом ушел на пару часов на работу. Он поцеловал меня на прощание, но это было довольно платонически.

— Я не могу представить, чтобы эти губы были платоническими в чем-либо.

— Не воображай вообще его губы, — приказала я.

— Успокойся, тигрица, — ответила она — Ты же знаешь, что мои вкусы больше склоняются к длинноволосым байкерам.

— Не напоминай мне.

— И что? — спросила она. — Вы просто друзья?

— Нет. — По крайней мере, в этом я была уверена. — Он сказал своей семье, что хочет жениться на мне.

— Чего-чего? — практически закричала она.

— Без шуток.

— Немного поторопился, да?

— Я не думаю, что он был полностью серьезен.

— Тревор похож на парня, который говорит то, что не имеет в виду?

— Нет.

— Что ж.

— Ага.

— Чем ты планируешь заняться?

— Понятия не имею, — призналась я. Мысль о том, чтобы выйти замуж за кого-то, приводила меня в ужас. Черт, мысль о том, чтобы просто жить с кем-то, приводила меня в ужас. Брак был грандиозным, эпическим изменением жизни.

— Он любит тебя, — мягко сказала Миранда. — Это много…

— Я знаю.

Я смотрела на Этту во дворе, испачкавшуюся до чертиков и счастливую, какой я ее никогда не видела. Это могла быть наша жизнь — мужчина, дом, собака, бесконечный двор, где можно играть — это могло стать нашей реальностью, если я просто протяну руку и возьму это.

— Ты любишь его? — спросила Миранда.

— Откуда я знаю?

— Ты знаешь, — мгновенно ответила она.

* * *

В тот же день Этта и я поехали в город с Тревором, чтобы купить продукты и одежду для Этты, чтобы она могла носить ее на улице. Я слишком поздно поняла, что ее леггинсы и теннисные туфли не созданы для загородной жизни. К тому времени, как она вошла внутрь, чтобы принять теплую ванну, все было безнадежно запачкано глиной, смешанной с грязью вокруг дома.

По словам Тревора, ей нужны были резиновые сапоги и джинсы, если она собиралась быть деревенской девушкой, и, поскольку после беспорядка, который она устроила ранее, у нее осталась только пара сандалий, я с благодарностью приняла эту идею. Вот так мы и оказались в обувном отделе местного магазина, примеряя ботинки на двухлетнем ребенке, который не хотел участвовать в этом процессе.

— Этта, какие тебе нравятся?

— Я люблю печенье, — ответила она.

— Я знаю, — ответила я, усаживая ее на скамейку в пятнадцатый раз. — Но ты уже получила печенье, и теперь пришло время для ботинок. Какие ботинки тебе нравятся?

Она не удосужилась ответить, когда я засунула ее ноги в розовые сапоги принцессы.

— Мне нравятся такие, — сказала она, указывая на другую пару, как только я надела ей на ноги розовые сапоги.

— Вот, пожалуйста, — сказал Тревор, протягивая мне зеленые крокодиловые сапоги, на которые она указывала.

Я сменила ботинки и помогла Этте слезть со скамейки, хотя она снова и снова доказывала, что может сделать это сама. Пройдясь туда-сюда несколько раз, она снова указала на розовые сапоги.

— Мне нравятся такие.

— Я думала, тебе нравятся зеленые? — спросила я, теряя терпение. Не знаю, зачем я вообще спросила ее мнение. Ей два, всего. Ей было бы все равно, если бы я каждый день одевала ее в костюм обезьяны.

— Мне нравятся такие, — повторила она, указывая на сапоги принцессы.

— Хорошо.

Я сняла с нее зеленые сапоги и начала надевать ей сандалии, когда начался настоящий ад.

— Нет, мне нравятся эти, — вскричала она, снова указывая на сапоги принцессы — Мне нравятся такие!

— Я знаю, — ответила я, пытаясь успокоить ее.

— Нет этих. — Она топала ногами, пытаясь сбросить сандалии.

— Генриэтта, — прошипела я, тщетно пытаясь заставить ее перестать брыкаться, как сумасшедшую. — Перестань.

— Мне нравятся такие!

— Господи, — пробормотала я, вставая. Мое лицо горело от огорчения, когда я встретилась взглядом с Тревором.

— Бери ботинки, — сказал он спокойно.

Затем без лишнего шума поднял Этту на руки и вынес из обувного отдела. Я схватила сапоги с полки и бросила их в тележку, следуя за ними. К тому времени, как я догнала их, Этта уже замолчала.

— Вы все взяли? — спросил Тревор, подходя к очереди на кассе.

— Да. — Я наклонилась к нему, но Этта смотрела в другую сторону, поэтому не могла видеть выражение ее лица.

— Думаю, я напугал ее, — сказал Тревор, точно увидев мое замешательство. Она остановилась, как только я начал идти.

— Мне очень жаль, — пробормотала я.

Он не позволил мне заплатить и был так милостив ко всему этому, что к тому времени, когда мы добрались до его грузовика, я была так смущена, что была готова заплакать. Быстро пристегнув Этту к ее сиденью, он повернулся ко мне, но ничего не сказал. Вместо этого он закрыл дверь Этты и взял мое лицо в свои руки.

— Ей два года, — мягко сказал он, мило улыбнувшись мне. — Не напрягайся.

— Ты все равно купил ей эти дурацкие сапоги, — выдавила я.

— Ей два года, — повторил он. — И у меня такое чувство, что она заснет до того, как мы покинем парковку.

— Так неловко, когда она это делает, — призналась я, положив руки ему на бока — Все смотрели.

— Никто не обращал внимания.

— Типа, Боже, какая ужасная мать, — продолжила я, как будто он ничего не говорил. — Почему она не может контролировать своего ребенка?

Тревор расхохотался и наклонился, чтобы крепко поцеловать меня в губы.

— Тот, кто так думает, никогда не имел двухлетнего ребенка, — сказал он, снова целуя меня. — А теперь садись в грузовик, и я загружу наши сумки.

— Я могу помочь, — возразила я.

— Грузовик, Морган, — сказал он, игнорируя меня, и начал складывать сумки в ящик для хранения в кузове грузовика. — Поторопись, скоро начнется дождь.

Он переместился, когда я попыталась протянуть руку мимо него, преднамеренно толкнув меня своей задницей, пока продолжал разгружать тележку.

— Иди.

* * *

В течение следующих нескольких дней была рутина. Тревор готовил нам завтрак по утрам, прежде чем уйти на работу, как и обещал, но обед и ужин готовила я. Я чувствовала себя нехорошо, позволяя ему прислуживать нам, особенно когда он отказывался позволить мне платить за продукты. Но, честно говоря, мне нравилось делать что-то для него. Я на удивление легко вжилась в роль домашней прислуги и не могу сказать, что мне это не нравилось, даже несмотря на то, что это было чертовски странно.

Этта и я обычно проводили день, играя со щенком и гуляя под дождем по территории. Мы никогда не заходили так далеко, чтобы терять из виду дом, но каждый раз находили новые места для исследования. Собственность Тревора была великолепна, и, Иисус, она приятно пахла, особенно после дождя. Там, в глуши, все казалось чистым и свежим.

К сожалению, утром перед тем, как Тревор ушел на работу, он сбросил маленькую бомбу в центр нашего идиллического мира с реальностью. Мы не видели никого с тех пор, как приехали, и у меня возникло ощущение, что Тревор попросил их ненадолго отлучиться. Я была очень благодарна за отсрочку, когда мы устроились, но, похоже, легкий визит подходил к концу, и все должно было стать немного сложнее.

Семья Тревора всегда ужинала вместе по пятницам. Это была своего рода традиция, которая продолжалась годами. Он отнесся к этому очень хладнокровно и ясно дал понять, что нам не нужно идти, что я ценила. Однако я не могла придумать причины для отказа, кроме чистого эгоизма.

Итак, вместо того чтобы взять Этту на прогулку в тот день, я была занят уборкой и приведением нас в презентабельный вид. Я высушила и завила волосы впервые за несколько недель, одела Этту в подходящий наряд, упаковала сумку с подгузниками, чтобы позаботиться о любой чрезвычайной ситуации, и удостоверилась в том, чтобы мы были готовы к тому времени, когда Тревор вернется домой.