Греттир сидел ни жив ни мертв и боялся поднять глаза на Хелота. Тем временем Гисборн обернулся к слуге, стоявшему возле двери, и махнул ему рукой. Послышалась возня, топот, пыхтение – и Алькасара втащили в комнату, как мешок с песком. В качестве носильного груза сарацин был все-таки довольно тяжел, а идти самостоятельно отказался, как и следовало ожидать. Двое стражников с трудом пристроили его на коленях против кресла, на котором восседал хозяин дома – сэр Гарсеран из Наварры.

Полюбовавшись на смуглую физиономию с еле заметными рябинками после перенесенной болезни, Гарсеран расхохотался.

– Ты жив! Это новость для меня, к тому же приятная... Я был уверен, что ты сдох где-нибудь под кустом.

Алькасар еле заметно усмехнулся, за что немедленно получил удар ногой в подбородок. Стражники помогли ему снова обрести равновесие. Он склонил голову к плечу, вытирая кровь о рубашку. Гарсеран узнал на воротнике одежды узника брабантские кружева, некогда стоившие ему, Гарсерану, больших денег, и заскрежетал зубами.

– Думаю, он и помог бежать разбойнику, – сказал Гай и склонился к Алькасару. – Кто еще из лесных братьев орудует здесь, в Ноттингаме? Отвечай!

Алькасар не удостоил его даже взглядом. Он продолжал созерцать лицо Гарсерана, который, сам не зная почему, медленно краснел. Хелот видел, что в груди наваррского рыцаря зреет лютый гнев.

Леди Марион подошла поближе, беспрерывно осеняя себя мелкими крестиками и бормоча Аve Maria и Pater Noster.

– Как вы думаете, сэр, – обратилась она к Хелоту, – ведь он мог и передать этому Локсли талисман, срывающий засовы? Представить страшно, что могло бы случиться, если бы он оставался на свободе...

Алькасар повернулся на звук ее голоса и вдруг увидел Хелота. Черные пушистые ресницы пленника сблизились, когда тамплиер прикусил губу и отвернулся. Алькасар не знал, что Хелоту пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы они не стучали.

– Какое ужасное зрелище, – прошептала чувствительная леди Ровэна и вытянула шею, чтобы получше разглядеть страшного разбойника, руки которого были скованы за спиной, и кандалы крепились большим болтом к железному обручу на поясе. – Как вы думаете, его повесят, сэр?

– Это было бы правильно, – сказал Хелот, – но... неправильно! Я думаю, сейчас негодяй вполне безопасен. Разве у него есть друзья, родственники, люди, которые могут его спрятать в случае побега? Кто пустит такого на порог? Посмотрите на его богопротивную рожу...

(Рожа была действительно богопротивной: стражники разукрасили Алькасара на славу, – видно, парень долго не давался и заковать его в цепи стоило больших усилий.)

– Нет уж, – вступился за Алькасара сэр Гарсеран и еще раз потыкал в него сапогом. – Я не позволю переводить мое добро. За него плачено чистым серебром. И он послужит еще веселой Англии!

В этот миг сэр Гарсеран был воистину великолепен, и Хелот невольно залюбовался. «Жадность, терзаемая страхом за свое имущество». Для рыцаря сие чувство было недостойным, однако сегодня оно пришлось очень кстати. Гай махнул рукой:

– Слишком много внимания какому-то мерзавцу без роду и племени. Хотите совет? Отправьте его на соляные копи, сэр. Ноттингамская мэрия заплатит вам за каторжника, и вы вернете хотя бы часть денег.

Гарсеран слушал чрезвычайно внимательно и кивал. Хелот наконец решился:

– А вам не кажется, сэр Гарсеран, что вы могли бы выручить за него и больше?

– Каким образом? – Гарсеран живо заинтересовался.

– Вы что, предлагаете мне продать эту образину? Да кто его купит? Уж не вы ли?

Гай так пристально смотрел в эту секунду на Хелота, что тамплиер тут же ответил, изобразив величайшее презрение:

– Избави меня Боже от подобной напасти. Нет, я предлагаю иное: давайте разыграем в кости право передать его на соляные копи.

Гарсеран от души расхохотался. У него был раскатистый, бархатистый добродушный смех.

– Ай да тихоня! Ай да обеты! А как же ваш суровый устав, сэр Хелот? Разве Орден не запрещает азартные игры?

Хелот криво пожал плечами и улыбнулся.

– Можно ведь купить индульгенцию, – заметил он. – Тоже богоугодное и спасительное для души дело. Да и что плохого в том, чтобы доверить воле случая такой незначительный эпизод? Все решает Господь на небе, а мы здесь, на земле, можем только загадывать, желать и молиться.

– Вы мне решительно нравитесь, дружище! – заявил Гарсеран и фамильярно хлопнул Хелота по плечу. Затем гаркнул, чтоб принесли игральные кости, куда-то в коридор, где толкались слуги, привлеченные слухами о том, что Гай Гисборн изловил в лесах не то лешака, не то тролля и собирается расчленить монстра пред светлыми очами юных леди, дабы развлечь их. Кости были немедленно доставлены (хозяин дома не терпел проволочек), и Гарсеран погремел ими, болтая в воздухе стаканчиком.

– Я привез этих слуг Судьбы с Востока, – заметил он.

– Ненавижу неверных, – сказал Хелот. – Насмотрелся в Палестине... Он плюнул и отмахнулся крестом.

– Все они подлецы, все до единого, – согласился Гарсеран. – И здесь мы с вами заодно, сэр Хелот. Я полагаю, что крестовые войны следует вести в первую очередь против сарацин, а лишь потом против лангедокской ереси...

Он расчистил место на столе и приготовился бросать кости. Лицо Алькасара стало сонным и тупым.

– А зачем вам право на моего раба, сэр Хелот? – спросил сэр Гарсеран неожиданно.

– Отвечу откровенно, – сказал Хелот и хватил по столу кулаком. Он успел подготовиться к этому вопросу. – Заручиться милостью шерифа – вот моя цель. Как видите, я ничего не скрываю.

– В такой цели нет ничего постыдного, – заметил Гарсеран. – А во-вторых?

– Во-вторых... – Хелот улыбнулся обезоруживающе. – Обожаю азартные игры! Ставлю золотой в обмен на ваше право передать преступника властям.

– Вот это по-нашему, сэр из Ордена Храма! – закричал Гарсеран и метнул кости. Хелот бросил взгляд на костяшки: тройка и пятерка. Не так уж хорошо, но и не плохо. Вознося мысленную молитву, Хелот взял в руки стаканчик. Он боялся даже взглянуть на своего друга. Происходящее казалось Хелоту затяжным кошмаром, и хотелось только одного: чтобы все поскорее закончилось. Как он мог тогда, на болоте, пошутить с такой вещью, как свобода Алькасара? Неужели боги услышали эти необдуманные слова и повернули так, чтобы сказанное в раздражении стало правдой?