Геолог прожил в скиту всю зиму. За это время он исследовал всю долину и пришел в восхищение от ее природных ископаемых. Здесь было все, и слюда, и золото, и даже каменный уголь, почему-то находящийся у староверов под запретом. Парень сумел расположить к себе не только мужскую половину скитовцев, с одной из староверок у них вспыхнула большая любовь. Геолог принял крещение, они поженились, но уже по весне парень начал метаться, потом решительно заявил что уходит.

— Там война идет, а мы с Толиком такое большое месторождение урана нашли. Я вернусь, война кончится, и я вернусь.

После долгих рассуждений старики решили что негоже отпускать нового человека в мир. Для видимости ему разрешили уйти, но провожатые довели его до перевала и там ночью удавили его. Жена геолога еще два года не знала о судьбе мужа, все ждала его, а когда все открылось, бросилась в водопад.

— Красивая была, бабы говорили — вылитая Дашка.

Но года через три после этого постигла их новая кара божья. На реку в километре от скита села невиданная железная птица. Бог отвел безбожников от скита, они выгрузили массу вещей, но отправились не в долину, а наоборот, начали карабкаться в горы. За лето они построили два странных сооружения, принятых местными за «диавольские кресты». Насколько я понял это были геодезические треноги. Все лето скитовцы жили в затворничестве, не разжигали печей и даже не ходили к реке, за водой. Именно тогда и были отрыты два этих колодца. Лишь по осени незванные гости улетели, и скитовцы зажили по старому. Вот только болеть больше стали, и сначало незаметно, а потом все больше и больше умирать.

— Бога мы прогневали, а все потому что в вере усомнились, — без тени сомнения заявила мать Пелагея.

ДОМОЙ!

Днем Андрей шастал по тайге, а притащив очередную добычу в одной упряжке с прекрасной староверкой, вечерами становился вял и рассеян. Я представлял, какой огонь сжигает его изнутри, но ничем не мог ему помочь. Я ломал голову над тем, как его освободить от этих чар, надо было идти дальше, я с ума сходил, думая о семье. Лейтенант заговорил об уходе сам. Было это утром, за завтраком.

— Как наш больной? — спросил Андрей пришедшую на «обход» Пелагею. — Скоро мы сможем идти дальше?

Старуха пожевала своими сморщенными губами и ответила, как мне показа лось, не очень охотно:

— Ден пять бы ему еще отлежаться.

— Нет. Это много, — решительно качнул головой Андрей. — Дня три, да надо идти. Пока погода стоит хорошая.

Про погоду он сказал не зря. За два дня до этого внезапно началась оттепель, закапало с крыш, снег напитался влагой и осел. Но в эту ночь оттепель сменилась крепчайшим морозом, и снежный покров прихватила корка твердого, как бетон наста.

— Пока нового снега не намело, надо нам уйти, — продолжал Андрей. — Пару дней еще на охоту схожу, и баста.

На Пелагею мне было страшно смотреть, я понимал, что творится у нее в душе. Удачная охота Андрея давала староверам шансы выжить в этой жестокой жизни.

— Хорошо, — наконец сказала она, — расскажу, как вам выбраться из этих мест. Послезавтра у нас большой праздник, помолимся за вас, а потом и ступайте с Богом.

Она ушла, собрался и Андрей. А я весь день думал, что ожидает в дальнейшем трех этих, как говорил дед Игнат, убогих людей. Перспективы казались нерадостными. После смерти мужиков они жили только за счет огорода. Солнца здесь было мало, урожаи становились все меньше и меньше, земля вырождалась.

В тот же день Андрей пришел какой-то не такой. Лишь поев и завалившись на кровать, он рассказал, в чем дело.

— Ты знаешь, я сегодня чуть не навернулся.

— Как это? — не понял я.

— А вот так. Провалился в ловчую яму. Иду, как обычно, к солонцам. Решил дорогу срезать. Вдруг треск и я лечу вниз. Хорошо, руки развел, да еще винтовка зацепилась за край ямы. Глянул под себя а там здоровенный острый кол торчит. Так бы и наделся на него. Пришлось осторожненько спуститься вниз, сломать его, а потом уж выбираться из ямы.

— Это что же, еще старика Аввакума яма?

— Нет, скорее деда Игната. Затесы на колу еще свежие. Предупреждала меня бабка в свое время, да я что-то запамятовал.

Может, из-за этого нелепого случая, а может, по другим причинам, но настроение Андрея портилось тем больше, чем ближе приближался назначенный им же самим день ухода. Его уже не радовали охотничьи трофеи, я давно не слышал шуток Лейтенанта, да и сам перестал подшучивать над ним. Чего уж добивать несчастного.

Тем же вечером Пелагея притащила для меня одежду. Тут было все то же самое, что и у Андрея, только размером поменьше. Все пришлось как раз впору, кроме шапки. Не везло мне в этот сезон с «набалдашниками», но треух Жеребы нещадно пострадал от пуль соратников Куцего, и я выбрал большую черную шапку из меха россомахи. Она была хороша там, что в любые морозы на мехе не оседал иней от испарины.

На следующий день я из окна наблюдал за праздником староверов. Не очень радостное зрелище, не Первомай, и даже не день танкиста. Бабка Пелагея вынесла на рушниках из избы большую икону со строгим ликом святого. Процессия из трех человек обходила по периметру скит. До меня донеслось заунывное, старческое дребезжание старушечьего голоса. Пелагея старательно и за всех выпевала молитвы. Дарье же приходилось придерживать рукой братца, тот все норовил убежать. Временами он по примеру родни пытался тыкать себя в лоб двумя пальцами, но ни одно крестное знамение так и не смог довести до конца.

Обойдя скит, молящиеся вернулись на площадь, установили икону в часовне, и еще добрый час Пелагея что-то старательно им читала по толстой истрепанной книге. На этом, похоже, праздник и кончился. По рассказам старухи я знал, что верующие их толка полностью отрицали винопитие, курение табака и даже потребление чая. Хотя на своем веку Пелагея ничего этого и в глаза не видела. А вот запах чая ей очень даже понравился. Чутьем опытной врачевательницы она сразу признала за импортной травой лечебную силу, но на все наши попытки одарить ее китайским зельем старуха ответила решительным отказом.

— Не можно нам это. Деды наши того не потребляли, и нам нельзя.

Вскоре пришел Андрей, и на пару с Дарьей привычно потащила сани за ворота.

В последний день мы занялись приготовлением к походу. Перебирали старую амуницию, зашивали пообтрепавшиеся рюкзаки. Андрей взял в дорогу мяса, выбрал то, что помягче и что готовить быстрее: печень, оленью грудинку. Во втором часу дня мы были готовы к выступлению. Оставалось за малым — узнать, куда нам идти. Андрей по привычке расстелил на столе свою карту, долго разглядывал ее, потом пожал плечами.

— Разве что по руслу Сечи пройти. Но она в долине делает петлю и уходит на север. Это нам тоже такую петлю делать придется. Так мы и за месяц из тайги не выберемся.

Сомнения его разрешила Пелагея. Как обычно, она долго сидела на скамье, успокаивая дыхание. Потом глянула на карту, жестом отвергла ее и начала рисовать угольком прямо на столе.

— От нас до ближайшего жилья не так далеко, но пройти трудно. С нашей стороны горы еще пологие, а с той — сплошная крутизна.

Она изобразила на столе уже знакомую нам петлю реки и указала на одно место.

— Вот здесь в Сечь впадает ручей. Обычно к лету он пересыхает, только по весне, да после дождей полноводный. Дед мой и открыл тайный ход за скалы. Здесь, в верховьях, есть ложбина. По весне снег стаивает, и получается озеро. А к лету оно сходит целиком, да быстро так. Вот и оказалось, что вода пробила себе дорогу прямо сквозь скалу. Наши мужики прошли по руслу этого ручья, Обманкой его зовут, нашли пещеру, откуда он и вытекал. А они неугомонные были, — старуха с осуждением покачала головой. — Под землю сами полезли. Прошли они эту пещеру насквозь и оказались по ту сторону гор. Так что идти вам надо не там, где горы пологие, а наоборот. К самой крутизне. Увидите гору, Обрыв- скала ее прозвали, да вы ее издалека увидите, она одна такая, грозная. Перед этим по ущелью пройдете, змейкой оно идет, ну а там уж и пещеру увидите. Факелами не забудьте запастись. Я вот вам живицы принесла, — она тронула берестяной туесок с крышкой. — Дед мой сказывал, пятнадцать факелов переводил, пока пещеру насквозь проходил.