ГЛАВА 1

КЛЯТВА МЕРТВЫМ

ЛИРА

Кладбище всегда было для меня убежищем. Торжественная, забытая земля, которая заставляет мир чувствовать себя менее опустошенным только потому, что это напоминание о том, сколько душ все еще существует во вселенной. Она позволяет взглянуть на мир с такой мрачной точки зрения, с которой не совладает ни одно другое живое место.

Сегодня надгробия не успокаивают меня.

Сегодня они напоминают обо всем, что было потеряно. Обо всех жизнях, которые пришли к своему завершению. Кладбища — это место покоя, а похороны — это горький толчок к будущему без любимого человека.

— Это так ужасно печально, — всхлипывает женщина рядом со мной, уткнувшись в салфетку. — Никто не заслуживает такой смерти.

— Никогда не думал, что доживу до последнего из Пирсонов, — бормочет ее муж, и я уверена, что он не хотел произносить эту мысль вслух. А может, и хотел. Может быть, он лучше остальных, и вместо того, чтобы играть в любезность, он устал скрывать свое презрение.

Эта леди снова плачет, и от ее слез у меня закладывает уши. Я отворачиваюсь от свежей ямы в земле, где неподвижно лежит черный гроб, и открыто смотрю на женщину средних лет, совершенно не заботясь о том, заметит ли это она или ее муж.

Мое горе — это осязаемое чувство, которое смешивается с яростью, пульсирующей в венах. Снег тает, касаясь моей кожи, просачиваясь в ткань моего кружевного платья в пол.

Как она смеет сидеть здесь и оплакивать семью, о которой она открыто говорила гадости на протяжении многих лет? Как они смеют иметь право находиться здесь?

Все эти граждане со своими фальшивыми соболезнованиями, превращающие это скорее в светское мероприятие, чем в чертову траурную церемонию, пришедшие только для того, чтобы узнать все горячие сплетни.

— Посмотрите на меня! Посмотрите на меня! — говорят они все, появляясь в своих лучших шелках и жемчугах, вооруженные фальшивыми слезами и извинениями.

— Вы даже не знали... — я начинаю, мой тон наполнен ядом, но меня останавливает большая рука, лежащая на моем плече, оттаскивая назад к ним.

Я поднимаю глаза вверх и смотрю в темные глаза Алистера, когда он бросает на меня, как я полагаю, неодобрительный взгляд. Молчаливое предупреждение и ободряющее сжатие его пальцев.

— Они того не стоят, — негромко бормочет он. — Не позволяй им победить, делая это ради них. Это то, чего они хотят. Этот город съест тебя, только если ты позволишь им откусить первый кусок.

Я пытаюсь вырвать свою руку из его захвата, но он только крепче сжимает ее.

— Ты не мой телохранитель, и я в состоянии справиться сама.

Он может разорвать меня на части, мне все равно. Лишь бы я забрала свой кусок плоти до того, как они меня прикончат.

Этот город превратил всю семью Пирсон в историю о призраках — в сказку с привидениями, в гребаную чуму — и сделал так, чтобы все, кто слушал, знали, какими злыми они были.

Теперь они стоят здесь в трауре? Они пришли и проявили неуважение к мертвым?

— Я прекрасно знаю, на что ты способна.

— Тогда, думаю, тебе стоит отпустить меня, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Я не хочу причинять боль Алистеру, но я также не хочу, чтобы он меня опекал.

— Знаю, что тебе больно, и ты хочешь, чтобы всем остальным тоже было больно, — вздыхает он. — Я знаю, каково это, Лира. Но сейчас ты не можешь.

Мои коренные зубы скрежещут друг о друга.

— И что, от этого должно стать лучше? Я должна просто стоять здесь и что? Ничего не делать? Это все, что мы делали, и посмотри, чем это обернулось для нас, Алистер.

Брови Колдуэлла дергаются, рот слегка искривляется, и я вижу боль в его глазах. Если бы я мыслила рационально, я бы понимала, что в том, что произошло, нет его вины. Возможно, я бы обняла его и поддержала, потому что он тоже потерял частичку себя.

Но я была пуста. Я и есть пустота.

Это пустое, темное пространство, которое не пропускает ни света, ни воздуха. Поэтому я компенсирую это тем, что запихиваю злость в эту бездонную яму внутри себя, чтобы чувствовать хоть что-то, кроме постоянной боли.

Боль от его потери невыносима.

Я не скучаю по нему, как скучаешь обычно по паре обуви, из которой вырос, по воспоминаниям о ярком лете или даже по домашнему животному, которое потерял. Я не скучаю по нему.

Он отсутствует во мне.

Жизненно важный орган, вырванный из моего нутра или отрезанная конечность.

Память о Тэтчере была тем, за что я цеплялась каждую секунду, когда меня передавали из разных приемных семей и детских домов.

Я держалась за мальчика, который помог мне почувствовать себя не такой одинокой в ночь, когда у меня отняли все. Когда у меня не было абсолютно ничего, у меня был он на то короткое, очень короткое время. Он был всем. Это было все, что у меня было — как никто не мог этого понять? Я держалась за него в школе, за те маленькие кусочки, которые собирала, наблюдая за ним все эти годы. Крепче вцепилась в человека, который заставлял меня чувствовать себя человеком. Видимой. Защищенной.

Мое сердце и душа никогда не были моими. Они всегда принадлежали ему, а теперь они не принадлежат никому. Они потеряны, забыты, одиноки

Я привязала себя к нему, а теперь его просто... нет.

Его больше нет, и памяти о нем недостаточно.

И все же, кажется, что это все, что у меня осталось.

— Ты можешь делать что захочешь, Лира. Мне просто не нужно, чтобы ты ударила кого-то ножом в глаз на публичных похоронах. Это последнее, что тебе сейчас нужно.

Слова, которые я не хотела произносить, но не могу сдержать, срываются с моих губ прежде, чем у меня появляется шанс остановить их.

— Перестань вести себя так, будто я тебе чертовски важна, — я смотрю на него, встречаясь с его темными глазами. — Я подруга Брайар. Ты делаешь это только ради ее блага, и, честно говоря, я не нуждаюсь в твоей защите. Помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты сказал мне, что я буду в безопасности? Я чуть не умерла.

На этот раз я все же вырвала руку из его хватки, возможно, потому что он позволил мне, но в любом случае я свободна от его контроля. Никогда не говорила с ним так. Я вообще никогда ни с кем так не разговаривала.

Но я не жалею об этом. Не сейчас, когда вся эта горечь поглотила каждую унцию доброты, которая когда-то жила во мне.

— Отлично, — он усмехается, засовывая руки в пиджак. — Тогда как насчет этого? Если ты сделаешь что-нибудь чертовски глупое на этих похоронах и подвергнешь Брайар риску, я покажу тебе, как мало меня волнует то, что с тобой происходит.

Я ждала, что он ужалит, зная, что смогу дразнить Алистера Колдуэлла только до тех пор, пока он не огрызнется в ответ.

Укус его слов оказался не таким сильным, как я ожидала. Вероятно, причина в оцепенении, а может быть, в том, что я с самого начала знала, что таковы наши взаимоотношения.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Снег начинает падать сильным шквалом, и я наблюдаю, как гости запрыгивают в свои машины в поисках тепла. Шоу подошло к концу, и лишь несколько человек остались на кладбище семьи Пирсон.

— Пришли, — Алистер вскидывает голову справа от нас, и я внимательно слежу за направлением и вижу федеральных агентов, которые подходили к нам в закусочной Тилли несколько недель назад. Двигаясь синхронно друг с другом, они приближаются к нам.

— Надеюсь, они не пытаются слиться с толпой.

— Они хотят, чтобы мы знали, что они здесь. Это тактика запугивания, чтобы мы знали, что они следят за нами.

Одетт Маршалл засунула руки в карманы и приветливо улыбнулась, шагнув ко мне. Мужчина, которого она представила как Геррика, поглаживает ее по плечу, кивая Алистеру в знак молчаливого признания.

— Мы хотели заехать и выразить наши соболезнования в связи с вашей утратой, — говорит она так непринужденно, с напускной искренностью, а у меня было достаточно фальшивых эмоциональных проявлений, чтобы хватило на всю жизнь.

Я не в настроении играть в доброту, особенно с ними.

Ни Алистер, ни я ничего не сказали в ответ на ее заявление. Мы просто смотрим в пустоту, ожидая, когда она перейдет к тому, что она приготовила.

— Послушайте, — говорит она, — все, что мы хотим сделать, это помочь. Я знаю, что сейчас вы этого не видите, но мы просто хотим, чтобы те, кто ответственен за эти преступления, заплатили за них.

— Вам следует обратиться за помощью к кому-нибудь другому, — съязвила я. Может быть, это укус холода или жало потери, но я чувствую себя как оголенный нерв. Каждый шепот воздуха, проходящий через меня, посылает мучительный разряд боли по моему телу.

— Это твой способ сказать мне, что ты знаешь больше информации, чем даешь, и хочешь, чтобы я перестала лезть не в свое дело?

— Нет, — говорю я. — Если бы я это имела в виду, я бы так и сказала.

Одетт ухмыляется, сворачивая губы вместе, когда она кивает.

— Если вы планируете допрашивать нас на похоронах, то это не только дерьмовый момент, но и наш адвокат этого не оценит, — Алистер обхватывает рукой мое плечо. — Мы рассказали вам все, что знаем.

И это правда.

Когда эти двое появились в доме на Пирсон Пойнт и обнаружили нас там, они быстро потребовали нашего присутствия в офисе.

Я была безэмоциональна, практически молчала, едва осознавая, что отец Рука Ван Дорена оплатил счет за адвоката, который сказал большую часть за меня. Приятный джентльмен, который ясно дал понять, что если детективы или кто-то другой со значком попытается поговорить с нами без него, они об этом пожалеют.

— Я как-то сомневаюсь в этом, — Геррик заговорил впервые. — Ваша преданность станет вашей гибелью, а убийца даже не заслуживает этого. Тэтчер...

— Не произносите его гребаное имя, — огрызаюсь я, делая шаг в их сторону, не боясь последствий. Что мне остается терять? — Вы не имеете права произносить его имя.

Мои руки скручиваются в тугие кулаки, пальцы сжимают материал по бокам платья. Я чувствую, как рука Алистера сжимает мою руку, не от злости или комментария Геррика, а чтобы удержать меня от поступка, о котором я могу пожалеть.