То, что я сделала с его партнером, Майклом, другим человеком, который наложил руки на мое тело и пытался покончить с моей жизнью, было лишь предварительным просмотром того, через что я хотела подвергнуть Первого игрока.

Я предупредила их, во что превращусь, если они заберут его у меня. Теперь им не нужно бояться жнеца. Они должны бояться женщины, которая его любит.

Мягко улыбнувшись, я скрываю любое узнавание и возвращаюсь к выбору чая, пока он смотрит на мой затылок. Я позволяю ему смотреть на меня, обдумывать свой план, как от меня избавиться.

Страха, который я когда-то питала к жажде, живущей внутри, больше нет. Я приняла то, во что превратил меня Генри Пирсон, и готова спустить это с цепи.

Только на этот раз мне не нужна причина, чтобы причинить боль Первому игроку. Мне не нужно оправдание или что-то, что облегчит мою будущую вину. Меня больше не волнует, сделал ли он что-то не так или заслуживает смерти.

Я собираюсь убить его только по одной причине.

Потому что я этого хочу.

Ничего, кроме непреодолимого желания почувствовать его кровь между пальцами.

Взяв с полки случайный чай, я поворачиваюсь, заставляя свои дождевые сапоги скрипеть. Я выхожу из прохода и направляюсь к кассе, зная, что он стоит за мной почти на каждом шагу.

Он нависает как тень, когда я расплачиваюсь и беру пакет с полки.

— Спокойной ночи.

— У меня будет, — отвечаю я подростку-кассиру.

Иду уверенной походкой, погружаясь в жуткое спокойствие, которое опускается на мои плечи. Я дохожу до дверей и снова выхожу в снег. Сунув руку в карман куртки, я провожу пальцами по гладкому металлу, который там спрятан. Это одна из самых дорогих вещей, которую я украла у Тэтчера, но, возможно, одна из моих любимых. Я взяла ее у него на втором курсе средней школы после того, как потратила неделю на то, чтобы узнать комбинацию на его шкафчике. В тот день я также украла у него пачку жвачки.

Я провожу большим пальцем по лезвию, вызывая воспоминания о нем. Все то, чему учил меня Тэтчер — быть точной, иметь план, контролировать ситуацию, — словно отходит на задний план, пока я иду к своей машине. Мой единственный план заключается в том, что я нарушу одно из его самых важных правил.

Не убивай на эмоциях.

Сегодня вечером я убиваю исключительно из-за этого.

Лишаю жизни не для того, чтобы улучшить общество или помочь, а для того, чтобы облегчить боль внутри меня. Способ излить все свое разочарование и боль на что-то другое. Я хочу убить, чтобы почувствовать себя немного лучше.

Первый игрок — это моя мышь, попавшая в запутанный лабиринт. В прошлый раз он контролировал ситуацию, и я уверена, что он все еще чувствует себя так, пока я иду к своей машине, припаркованной на тускло освещенной стоянке.

Фонарь мерцает, угрожая погаснуть. Мои пальцы нажимают на кнопку разблокировки, звук отдается эхом. Мое сердце бьется в ровном ритме, как будто даже мое тело смирилось с тем, что я есть.

Я отделила свои эмоции, исключила их из уравнения, и убийца внутри меня взял верх, чтобы гарантировать мое выживание. Мои пальцы гудят от возбуждения, когда я открываю заднюю дверь и бросаю пакет с чаем на пол за водительским сиденьем.

Я мысленно считаю до трех. Это все, что требуется, прежде чем он пихает меня всей силой своего тела, быстро вдавливая на заднее сиденье моей машины, надавливая толстой рукой на мою спину.

Адреналин проходит через мою систему, а мой рот остается закрытым, когда он ложится на меня сверху. Я сопротивляюсь, бьюсь ногами и поворачиваюсь лицом к нему. Вес его тела вдавливает меня в кожу. Сжимая пальцами оружие в кармане, я смотрю на него терпеливыми глазами, молча, ожидая, что он сделает что-нибудь непредсказуемое.

— Помнишь меня? — его голос завуалирован темнотой. Я чувствую, как его хватка сжимается вокруг меня, и я уверена, что он чувствует себя поглощенным властью. Уверена, он чувствует себя хозяином положения, сильным, неостановимым человеком.

А я всего лишь его добыча. Свободный конец, который нужно связать.

Я моргаю, слегка наклоняю голову, чтобы не чувствовать запах его дыхания.

— Ты должен был убить меня, когда у тебя был шанс.

Его брови сходятся в смятении, и я принимаю это как свое открытие. Я нажимаю на кнопку на боковой стороне ножа, чувствую, как лезвие вырывается из захвата, и прежде, чем он успевает только моргнуть, я провожу острием по его горлу.

Кожа встречается с металлом, и я чувствую, как она плавится вдоль острия, отслаивается и открывает водопад красной жидкости. Она вытекает из раны, покрывая переднюю часть моего тела, просачивается сквозь платье, окрашивает шею, и ее тепло заставляет мое тело гудеть.

Сила топит меня, льется на меня, как жидкое золото, окрашивает мои пальцы и рот. Она проглатывает меня, и я хочу еще, жадно ощущая ее вкус на языке. Сила вьется по моим венам и овладевает мной. Я чувствую, как она пульсирует в моих костях и болит.

Все ключи внутри меня щелкают и встают на свои места, как будто мой разум и тело наконец-то слились в согласии. Именно в этот момент, утопая в крови мужчины, я принимаю себя за все те ужасные вещи, которых когда-то боялась.

Смерть и разложение. Любительница жуков. Убийца.

Вся эта кровь словно отправляет меня в другое место. Лира надежно спрятана в шкафу моего сознания, в то время как что-то другое полностью занимает меня.

Мой рот растягивается в улыбке, когда его глаза расширяются. Испуганные руки хватаются за рану, чтобы остановить кровотечение, и я наблюдаю за его паникой. Муха, попавшая в паутину, борется за жизнь, неосознанно идя прямо в руки смерти.

Это распаляет мою гордость, мое эго, наблюдая, как он разрывается на части, зная, что вся его жизнь находится в руках моего страдания. Я — последнее, что он видит перед тем, как превратиться в ничто. Мое лицо будет преследовать его дух в каждой жизни. Девушка, которую он не смог убить, девушка, которая съела его контроль и выплюнула к его ногам.

Он должен был заплатить, и ценой стала его жизнь.

Я молчу, видя, как тускнеет свет в его глазах. Цвет исчезает с его лица, и он задыхается, бормоча что-то вроде мольбы. Кровь продолжает течь, струйка без конца. Ванна мести. Багровая пища для развратной ярости внутри меня.

Меня осеняет, что он будет первым из многих, доминион в первых рядах, и я не остановлюсь, пока все виновные не заплатят за то, что они сделали. За то, что они отняли у меня.

Я вдыхаю глубокий металлический запах, чувствуя, как его тело прижимается к моему. Страшное осознание того, что сверху на мне лежит мертвое тело, начинает оседать. Я жду, что за этим последует чувство вины.

Но оно не приходит.

Есть только глубокое облегчение и адреналин, хлынувший в кровь.

Нож падает на пол, и мне нужно придумать, как избавиться от его тела, зная, что я не могу оставить его на парковке продуктового магазина. С большим трудом, чем мне хотелось бы признать, я упираюсь руками в его грудь и перемещаю наши тела так, что мне удается выскользнуть с заднего сиденья.

Когда я стою, глядя на беспорядок, который сама себе устроила, я почти хочу, чтобы началась паника. Какую-то эмоцию, кроме тупого оцепенения, но ничего не приходит.

Может быть, из-за всего того, чему меня научил Тэтчер, а может быть потому, что мне уже нечего терять. Что такое моя свобода, если он не является ее частью?

Большая часть тела Первого Игрока провисает на моих кожаных сиденьях, но его ноги свисают с края, напоминая мне ведьму из Волшебника страны Оз, — когда дом упал на нее.

Я оглядываю пустую парковку, прежде чем схватить его за ступни и запихнуть его дальше в машину, подогнув колени к груди, чтобы его крупная фигура поместилась.

Когда опускаюсь на переднее сиденье, я смотрю на свои разрисованные руки. Кровь все еще липкая, прилипает к рулю, и я мысленно помечаю, что завтра нужно отбелить его изнутри.

Я двигаюсь на автопилоте, запуская двигатель, прокладывая путь к дому, все время остро осознавая, что в кузове лежит мертвое тело. Возможно, завтра, когда адреналин улетучится и наступит реальность, я почувствую себя виноватой. Я почувствую страх или панику.

А пока этого не произошло, я использую это новое чувство спокойствия, чтобы избавиться от тела.

Снег превратился в дождь, брызги попадают на лобовое стекло, когда я въезжаю на свою подъездную дорожку. Едкий запах смерти выбивается из меня, когда я открываю дверь, глубоко вдыхая холодный воздух.

Ледяной дождь льется вниз, а в небе гремит гром.

Мой план не простирался дальше того, чтобы доставить его сюда. Теперь встает вопрос о том, что мне делать с телом. Сжечь его? Нет, на улице слишком сыро. Кислота? У меня ее нет.

Однако я могу похоронить его. Мой задний двор уже разрыт после ремонта и моих жалких попыток разбить сад. Если кто-то будет задавать вопросы, будет легко выдать разбросанную землю за ремонт дома.

Это единственный вариант, который у меня есть, и нет никого с лучшей идеей.

Одна вещь, которую никогда не упоминают об убийстве человека, — это то, насколько тяжелым становится тело после смерти. Эту истину я постигаю на собственном опыте, пока тащу этого человека за ноги вокруг своего дома.

Мои легкие горят, а ноги болят, когда я спотыкаюсь. Из-за холодного воздуха почти невозможно дышать. Кажется, что тянуть пришлось несколько часов, но, к счастью, в поле зрения появляется мой задний двор.

Протащив его еще несколько футов до середины, я опускаю его ноги и кладу руки на колени. Я все это делаю неправильно, я знаю, что это так. Разочарование гложет меня, и все, чего хочу, это чтобы он был здесь.

Тэтчер знал бы, что делать. Он бы показал мне.

Он должен быть здесь, блядь. Почему его здесь нет?

Из моего рта вырывается рыдание, и я чувствую, как невыносимо сжимается моя грудь. Все те эмоции, которые спрятались, когда нож был в моей руке, хлынули обратно.