Не удержавшись, Силин дернул эту уже мертвую плоть на себя, отлетел назад и снова потерял сознание...

Когда над головой Киреева и охранников прозвучали роковые выстрелы, исполняющий обязанности начальника личной охраны поднял лицо вверх, затем попятился назад и загремел вниз головой по ступеням крыльца. Опешившие охранники подбежали, осветили его лицо фонарем. Киреев был мертв. Сердце, до этого вечера никогда не беспокоившее экс-дипломата, разлетелось в лохмотья...

А Силин был еще жив. Очнувшись, он поднялся и, постанывая и согнувшись почти вдвое, пошел к выходу из спальни. В коридоре он снова упал, но упрямо поднялся и, с зубовным скрежетом отворив показавшуюся невероятно тяжелой дверь, ввалился в кабинет младшего Балашова. Сам Володя в это время лежал на полу под своей роскошной кроватью в крепких объятьях матери. Спросонья он ничего не мог понять, брыкался и пинал Анну Марковну, но та крепко держала "свое счастье" в сухопарых руках. Она молила Бога только об одном -- лишь бы сын остался в живых, о себе она в этот момент не просила.

Но Силину было не до них. Весь мир качался у него перед глазами, боль одолевала нестерпимо. С трудом включив свет, Михаил сразу увидел то, ради чего он жил и пришел сюда. Массивное бюро красного дерева стояло посреди комнаты. Это прибавило сил Нумизмату, он почти побежал к своей коллекции, если можно было назвать бегом его уродливое ковыляние.

Добравшись до бюро, Силин повис на нем, жадно ощупывая руками теплое дерево.

-- Мое, -- прохрипел он. -- Только мое!

С полминуты он передохнул, потом, наконец, потянул верхний планшет на себя. Да, это была действительно его коллекция! Свои монеты он узнал сразу, с первого взгляда. Слезы потекли по грязному, исхудавшему и заросшему лицу Нумизмата. Он смог, он нашел ее!

Тут мир снова качнулся под ногами Силина. Он испугался. Приходила смерть, которой он не хотел. Он только что нашел свою коллекцию. Ее надо было забрать с собой. Он не хотел оставлять ее здесь!

Михаил дернул посильнее верхний планшет и, не удержав его, просыпал на пол многоцветную россыпь монет, отозвавшуюся переливчатым звоном.

-- Мое, только мое! -- продолжал твердить себе под нос Нумизмат, вытягивая очередной планшет. Некоторое время он рассматривал свое богатство, затем пробормотал: -- Австрия, прошлый век. -- И уже сознательно ссыпал монеты на пол, с грохотом откинув в сторону пустой ящик.

Теперь он не церемонился со своим добром. Силина охватило беспокойство, он никак не мог понять систему распределения планшетов, они шли не по алфавиту и не по континентам. И самое главное -- он не видел самой любимой своей монеты, константиновского рубля. Нетерпение подгоняло его, и, бросив беглый взгляд на очередной планшет и убедившись, что рубля и тут нет, Нумизмат беспощадно вываливал бесценное серебро и медь в одну кучу. Планшеты убывали, а холмик на полу рос, увеличивался в размерах. Монеты со звоном раскатывались по уголкам комнаты, словно радуясь свободе после стольких лет заточения.

Лишь на предпоследнем планшете, среди множества разного размера и цвета монет Силин увидел знакомый, высокомерный профиль Великого князя. Бережно взяв рубль в руки, Нумизмат долго рассматривал потемневшее от времени серебро. Зрение уже отказывало ему, пришлось поднести монету к самим глазам. Но это был он, тот самый шестой константиновский рубль. Силин узнал даже два приметных пятнышка на щеке никогда не правившего императора. Перевернув монету на другую сторону, Нумизмат увидел и злосчастную царапину, стоившую Зубанову жизни.

На короткое время Силина охватило счастье, даже боль отошла на второй план. Он был со своими монетами, со своей коллекцией наедине. Никто и ничто не сможет больше разлучить его с ней! Они пытались отнять ее и не смогли!

Но мир вдруг снова качнулся как переворачивающийся корабль, боль пронзила все тело. Не удержавшись, Нумизмат упал с колен на пол, прямо на кучу зазвеневших монет.

-- Мое, -- шептал он, корежась от боли, правой рукой зажимая рану, а левой подгребая под себя монеты. -- Мое!

В следующую секунду к Михаилу пришло понимание того, что он умирает.

-- С собой, не отдам! -- упрямо прохрипел Нумизмат.

Последним, медлительным жестом он сунул себе в рот константиновский рубль и пальцами попытался запихать его как можно дальше в горло, давясь и задыхаясь.

"Никому, никому не отдам!" -- билась в голове замедляющимся пульсом последняя мысль...

Карусель мелких огней вдруг стремительно рванулась из-под него, обдав тело прощальным, самым жутким страхом. Михаилу показалось, что это монеты, монеты, монеты кружат вокруг него, сталкиваясь в воздухе, и звенят, звенят все громче и громче, множась и заполняя собой всю комнату, весь мир, всю Вселенную!..

ЭПИЛОГ.

Морг ни кто и никогда не называл "теплым местечком", и врач-паталогоанатом Андрей Сунгоркин усмехнулся, заметив как ежится одетый в свой легкомысленный плащ Юрий Скорик. Отложив в сторону протокол осмотра места происшествия медэксперт спросил:

-- Все таки я не пойму, что ты хочешь от меня? Выдернул из дома, притащил сюда.

-- Холодно тут у вас, -- заметил следователь, снова зябко передернув плечами. -- Да ничего особенного. Дело практически закрыто, нужен только протокол вскрытия, причина смерти.

-- Что ж раньше то его не распахали?

-- Ну это надо тебя спрашивать, не я же здесь работаю.

-- Ладно, давай посмотрим на твоего клиента.

Эксперт подошел к большому, обитому нержавейкой столу. Тело Силина на нем казалось неестественно длинным и худым. Пулевое ранение под ребрами на серой коже смотрелось как большая темная точка. Скорик не любил подобные зрелища и поспешно отвернулся. Сунгоркин засмеялся.

-- Ну вот, а говорил так хочешь его увидеть, грозился расцеловаться.

Затем он потрогал тело, пробормотал:

-- Вроде оттаял. Чаю хочешь? -- спросил Сунгоркин кивая на термос.

-- Ты бы еще перекусить предложил, -- скривился сыщик. -- А где его одежда?

-- Что, одежда? Там где-то, в углу.

Пока Скорик рылся в сложенной кучей одежде Силина медик неторопливо пил чай. Высокий, с излишним весом и уже заметно лысоватый Сунгоркин являл собой полную противоположность худощавого и поджарого Скорика, откровенного брюнета южного типа. Роднило их то, что они были погодками, людьми новой формации, профессионалами с регулированной тратой эмоций. Знакомы они были давно, часто приходилось сталкиваться по долгу службы, особыми друзьями не числились, но приятелями назвать их можно было. Взаимное уважение строилось на признании профессионализма другого и поверхностной легкости отношений.