25 ПАДЕНИЕ
Грейсон
Мой мир рушится.
С ужасом наблюдаю, как Мелани исчезает в зияющей дыре открытой двери. Что-то овладевает мной. Я пялюсь в пустое пространство и слышу собственный крик: «НЕТ! ПРИНЦЕССА!». Брат бросается на меня, прижимает к стене, вцепившись в руку, в которой я держу пистолет. Я легко его одолеваю, просовываю свой ЗИГ между нами, нацелив его прямо в центр грудной клетки Уайатта.
БУХ!
Ублюдок воет, я бросаю его корчащееся тело на пол и, отшвырнув пистолет, бегу к пустой двери. У меня сдавило грудь. Я не могу дышать. Пятью этажами ниже вижу лужицу золотистых волос.
— МЕЛАНИ!
В ответ – тишина.
Как только из лифта выходит Дерек и мгновенно оказывается рядом со мной, разматывая кусок верёвки, я рявкаю:
— Опусти меня, я не хочу её задеть.
Хватаюсь за один конец верёвки, и он медленно опускает меня на один этаж, потом на два, пока верёвка не заканчивается, и я прыгаю вниз с высоты двух этажей, с проклятием падая на землю.
— Вызови скорую! — кричу я Дереку. — Принцесса. — Я перекатываюсь на бок и подползаю к ней. — Принцесса.
Она бледная и не подаёт признаков жизни. Дорожки крови, вытекающие из губ и носа, покрывают её щеки. Она бормочет что-то неразборчивое.
— Детка, — говорю я, протягивая руку, чтобы нащупать пульс на её шее.
Он еле прощупывается под моими пальцами. Сердце в груди болит. Так чертовски больно. Впервые в жизни чувствую себя беспомощным.
— Мелани, останься со мной, — говорю как слабак. Умоляя. Но, чёрт возьми, она не может меня оставить. Она, мать твою, не может меня оставить.
Я проверяю сзади её шею – похоже, она не сломана, но я не двигаю Мелани. Даже не думаю. Я просто обхватываю её голову ладонями и смотрю, не в состоянии отвести глаз, поскольку думал, что никогда больше не увижу это лицо. Поэтому пристально в него всматриваюсь. Её глаза закрыты, улыбка исчезла, изо рта течёт кровь. И, прежде чем осознаю, что делаю – наклоняю голову и прижимаюсь к её окровавленным губам.
— Детка, прошу, не оставляй меня, — мой голос дрожит и срывается.
Она не шевелится, и я не могу дышать.
Стены смыкаются вокруг нас, высасывая весь кислород. Я, блядь, не могу дышать.
— Мелани, посмотри, что я с тобой сделал. — Руками в перчатках убираю с её лица волосы. Рычу от злости, стягиваю перчатки, засовываю их за пояс джинсов, потом беру шелковистые пряди и заплетаю их в косу, чтобы ей не пришлось беспокоиться о том, что волосы попадут на лицо.
Я чувствую, что теряю контроль, что вот-вот сломаюсь, и ничто больше не сможет меня исправить.
— Останься со мной, — не перестаю умолять я, поднося руку принцессы к своим губам и целую её снова и снова. — Не покидай меня снова. Останься со мной.
Я хочу видеть её глаза. Эти исцеляющие меня зелёные глаза. Чёрт возьми. Мне нужно видеть, как моя принцесса улыбается. Смеётся надо мной. Называет меня мудаком. Говорит, что любит меня.
Двери лифта на подвальном этаже открываются, и я, дрожа от ярости, смотрю, как Дерек толкает ко мне брата. Боже, я сейчас его убью, на хрен.
Я бросаюсь через комнату туда, где со связанными за спиной руками стоит Уайатт, его живот весь в крови. Он ранен, но это меня не останавливает. Хочу схватить все свои ножи и начать резать его конечности, кусок за куском. Хочу услышать его крик, хочу пролить его кровь, хочу ОТОМСТИТЬ ЗА ТО, ЧТО С НЕЙ СЛУЧИЛОСЬ.
В бешенстве от горя, бью его кулаком в лицо.
— Зачем ты её схватил? Зачем? Ты, урод, ЗАЧЕМ ТЕБЕ ОНА?!
— Чтобы вытрахать ТЕБЕ мозг! — орёт этот мудак в ответ, выплёвывая изо рта кровь.
— Что она сказала? — Я трясу Уайатта изо всех сил и потом снова бью кулаком в его челюсть. — Что Мелани сказала, её последние слова перед тем, как она упала?
Уайатт скалится в кровавой ухмылке, и я бью его костяшками пальцев, кровь брызжет из его рта.
— Что она сказала, урод? — требую я, боль так глубока, что я чувствую себя животным. Бездушным. Омертвевшим. Машиной для убийства, и ничего более. Меня пронзает жестокая ярость.
Я разъярённый маньяк, кипящий и страдающий внутри.
Я ей не подхожу, но это не может меня остановить.
Моя принцесса – душа, которой у меня нет.
Раньше я думал, что мёртв.
Но нет.
Я всего лишь спал.
Она разбудила меня, но теперь, если с ней что-нибудь случится, я точно умру. Стану ходячим мертвецом. Я снова бью Уайатта, и он стонет от боли.
— Ты заставлял мою девочку умолять? Заставлял умолять тебя отпустить её?
Уайатт глубоко вздыхает.
— Да, придурок, я заставил её умолять.
— Как она тебя умоляла? Как долго?
— Послушай, я был зол.
— Как долго она умоляла сохранить ей жизнь? Она говорила «пожалуйста»? Говорила?
— Несколько минут. Всего несколько минут!
— Она говорила, что я убью тебя? Она говорила, что я сдеру с тебя шкуру если с её головы упадёт хоть один волосок? — Я снова бью кулаком, и Уайатт со стоном заваливается набок, налетает на стул, увлекая его за собой.
— Зет, она упала сама!.. — умоляет он. — Я просто удерживал её здесь, чтобы ты не смог закончить список!
— Ты, членосос, прикасался к ней, да?
— ДА! Я схватил её за сиськи, я хотел вывести тебя из себя!
Я снова и снова бью Уайатта, крича:
— Поздравляю, я в бешенстве. А ты. Теперь. Труп!
Я снова обрушиваюсь на него, затем обхватываю рукой шею удушающим приёмом и начинаю выжимать из него жизнь.
Обещай, что никого не убьёшь. Слова Мелани всплывают в голове и преследуют меня. Я вспоминаю надежду, вспыхнувшую в её взгляде той ночью, и мои глаза начинает жечь. Обещай мне, что ты никого не убьёшь.
Зарычав от бессилия, я отпускаю Уайатта и, тяжело дыша, вытираю рукой мокрые глаза.
Обещай мне, что ты никого не убьёшь…
— Зеро, — слышу я чей-то крик. — Скорая приехала.
Я подхожу к моей девочке, всё ещё лежащей на том же месте в бессознательном состоянии, падаю на колени и беру её руку в свою.
— Помнишь, я говорил тебе, что никогда ничего не попрошу? — шепчу я. — Но сейчас я тебя умоляю. Вернись ко мне.
♥ ♥ ♥
Когда мне было тринадцать лет, я потерял самое дорогое в своей жизни.
И тогда я построил вокруг себя крепость, чтобы больше никогда не терять то, что мне дорого. Никогда больше не чувствовать себя потерянным, преданным, одиноким или даже похищенным.
Я стал холодным, как лёд, и расчётливым, как робот.
Я никого не впускал в свою душу.
Никого не любил, даже свою семью.
И всё это прекрасно работает, пока ты не ослабишь бдительность.
И наконец-то не позволишь проникнуть внутрь ей.
Светловолосой, зеленоглазой девушке, которая над всем смеётся.
Которая всё и всех любит.
Которая общается с людьми так, как будто для этого родилась.
И ты начинаешь в глубине души желать, чтобы она оказалась с тобой на одной волне.
И неважно, насколько ты демоничен, какой ты засранец, что ты ей лжёшь, отказываешься поделиться правдой о себе, она всё равно хочет с тобой сблизиться.
Она открывает ворота и проникает в тебя, прежде чем ты успеваешь это осознать, и ты чувствуешь себя таким чертовски наполненным, таким чертовски счастливым, что захлопываешь двери и запираешь её внутри, защищая себя, защищая её.
Пока не понимаешь, что ты пропал.
Что ты перестал мёрзнуть, что ты перестал быть роботом. Что ты носишь свою слабость глубоко в сердце, и её боль – это твоя боль.
Что её улыбки – это всё, ради чего ты живёшь.
До тех пор, пока не садишься в больничное кресло и не начинаешь ждать и в первый раз в своей жизни молиться Богу, который никогда не слышал твоих молитв о том, чтобы он позволил тебе увидеть твою мать.
Ты продолжаешь молиться, потому что Зеро здесь не имеет силы. Твои деньги здесь не имеют никакого влияния. Ничто не имеет значения, кроме силы твоего духа, и ты ничего не можешь сделать, кроме как молиться: «Пожалуйста, только не она».
Но это она.
Выходят врачи, чтобы со мной поговорить. Чтобы сообщить мне последние новости.
Она в коме.
Она едва может самостоятельно дышать.
Она где-то далеко, где меня нет, где я не могу до неё достать, не могу защитить. Но я по-прежнему вижу её, чувствую её, слышу её. Нуждаюсь в ней. ЛЮБЛЮ ИСХОДЯЩИЙ ОТ НЕЁ СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ.
Моя принцесса никогда об этом не знала.
Чёрт, я и сам не знал.
Никто из нас не знал.
Глаза печёт, и я тру их руками, а потом смотрю на полученное несколько минут назад сообщение от Си Си, оцепенев от того, что там написано.
Твой отец только что умер.
Не говоря ни слова я встаю и через окно смотрю на неё, мою единственную принцессу, а затем иду по коридору, чтобы спланировать похороны отца.
♥ ♥ ♥
— Поздравляю, Зет.
— Поздравляю, Зет!
— Зеро, поздравляю!
Когда на следующий день после похорон моего отца мы добираемся до резиденции, я с хмурым видом наблюдаю, как с большим закрытым металлическим ящиком ко мне осторожно приближается Эрик.
— Что это? — спрашиваю я. Меня обескураживает не только приём команды, но и документы, которые он держит в вытянутых руках.
— Всё, Грейсон. Право собственности на «Андеграунд». Кое-что, принадлежащее твоей матери. И вот это.
Я в замешательстве смотрю, как он протягивает мне конверт, но теперь мой разум ни черта не соображает. Мне хреново. Чувствую себя полностью разбитым. Я не ел уже сорок часов. Не спал. И ещё не успел принять ванну.
— Я ведь не закончил список, Эрик, — чувствую себя обязанным это уточнить.
— Нет, всё сделано. К тому времени, как твой отец умер, перед всеми фамилиями в списке стояла отметка, что плата внесена.
— Только Мелани не…
— За неё внесла плату подруга.
Он вытаскивает из кармана колье, и я при виде знакомых сверкающих драгоценностей, чуть было не раскрываю себя.
Я дотрагиваюсь до искрящегося бриллиантами колье, которое она носила на шее.
Меня накрывают воспоминания. Мелани, спрашивающая, что это за список. Мелани, желающая войти в мою стальную комнату. Мелани, готовящая для меня еду. Мелани, Мелани, Мелани. Я хочу видеть, как блестят её глаза. Я хочу видеть, как она открывает глаза и смотрит на меня, чёрт возьми, также как и всегда! Полная жизни. Как будто я её Бог. Как будто я её парень.