24 РАЗОБЛАЧЕНИЕ

Мелани

— Так где она? Где она была всё это время? — с любопытством спрашиваю я с заднего сиденья.

Брат Грейсона только улыбается и продолжает углубляться в неблагополучные кварталы на окраине Денвера. Он пониже ростом, и его манера одеваться говорит я-хочу-быть-ковбоем.

Не знаю, может, это шестое чувство, которое, как говорят, есть у женщин, или леденящий взгляд его глаз, или то, как моё сердце учащённо бьётся в груди, но что-то здесь очень и очень нечисто.

И вдруг я понимаю – понимаю, – что Уайатт не везёт меня к матери Грейсона, как обещал.

— Отвези меня обратно, — тихо говорю я.

— Серьёзно? — смеётся он. — Теперь ты отдаёшь приказы? — фыркает Уайатт и встречается со мной взглядом. — Просто давай сделаем так, чтобы он за тобой пришёл. Разве девушкам это не нравится? Быть спасёнными? Мой брат определённо захочет спасти свою «принцессу».

— Послушай, сейчас ему на меня наплевать. Между ним и мной всё кончено…

Когда я протягиваю руку, чтобы открыть дверь, брат Грейсона достаёт пистолет.

— Сядь и заткнись.

Шок от нацеленного на меня пистолета заставляет откинуться на спинку сиденья и мгновенно замолчать. Сердце колотится, в лёгких не хватает воздуха. Я не хочу, чтобы он знал, что мне страшно, но содрогаюсь от ужаса при воспоминании о руках тех ублюдков, которые хватали меня… когда тащили…

Это был он.

— О, поверь мне, ему не всё равно. Чёрт, я превратил изучение его личности в религию. Мой грёбаный отец хотел, чтобы я был таким же, как он, — презрительно усмехается Уайатт. — Он в тебя влюблён. Грейсон целую вечность придерживает твоё имя в этом списке и продвигается от номера сорок восемь вверх, а не сверху вниз, и всё для того, чтобы оттянуть время, когда ему придётся получить с тебя долг. Время от времени он исчезал, и я видел, как он просматривал записи с камер «Андеграунда». Записи боёв, на которые приходила ты. Грейсон просматривал не бои, а те моменты, где была ты. Ставил на паузу, перематывал назад и снова смотрел. О, он заботится о тебе больше, чем о чём-либо другом в своей жизни – и я хотел вынести на хрен ему мозг! Я хотел, чтобы он подумал, что потерял тебя тоже. Хотел так вынести ему мозг, чтобы он не смог закончить список – и тогда «Андеграунд» окажется там, где ему и место. В моих руках. — Уайатт смеётся про себя, и этот смех вызывает в нём какую-то невообразимую ярость. — Он даже заставил моего отца пообещать, что никто не тронет его цели из списка… и всё потому, что этот ублюдок не мог допустить, чтобы кто-то приблизился к тебе.

Уайатт бросает на меня косой взгляд, а его улыбка – самая фальшивая из тех, что я когда-либо видела.

— Поверь мне, принцесса, ему далеко не наплевать на тебя, даже больше, чем на всё остальное. С ним и раньше невозможно было договориться. С тех пор, как его мать куда-то пропала и её нигде не могли найти, ему было насрать на нашего отца. Ему было насрать даже на то, что он жив. Пока не появилась ты…

Снова этот смех, заставляющий зазвенеть в голове сигнал тревоги как раз тогда, когда мне некуда деваться – я в ловушке, в ловушке, средь бела дня, на заднем сиденье машины.

— Грейсон умён и организован, — продолжает его сводный брат, глядя на меня прищурив глаза. — Но в нём нет самого главного. Он хочет, чтобы всё было слишком чисто, слишком красиво, чтобы бизнесом занимались по-джентльменски. Это мой мир. И этот мир ему не нужен. Он делает всё это лишь для того, чтобы узнать, где его мать.

Уайатт снова улыбается, снова смеётся.

Ненавижу эту улыбку.

Ненавижу этот смех.

— Да уж. Красавчик Грей, считающий отца злодеем. Спасающий людей. Убивающий по причинам, противоречащим нашему кодексу. «Андеграунд» – это грязный мир. Когда моего отца не станет, Зеро собирается превратить его в законное предприятие. И что? Мы сядем за круглый стол и будем вести долбаные переговоры? — смеётся Уайатт. — «Андеграунд» так не работает – пока я жив он не будет так работать. Теперь, когда у меня есть ты, я держу его за яйца. Теперь я – тот, кто вычеркнет женщину из его жизни.

— Ты можешь поговорить с Грейсоном и без меня. Я ему больше не нужна, — уверяю я и предлагаю ему: — Почему бы нам не поехать к его матери?

— Блядь, никто не знает, где эта сучка, кроме Головореза, а он ни хрена не скажет! — Уайатт дёргает руль так, что нас заносит в сторону, а потом свирепо смотрит на меня, выправляя машину. — Боже! Мне до смерти интересно, почему мой блестящий, талантливый братец влюбился в такую шалаву, как ты. Но я уверен, что ты классно работаешь ртом.

Я молчу, слишком напуганная, чтобы сейчас говорить.

Грейсон думает, что я уехала. Он меня ОТПУСТИЛ.

Он за мной не придёт.

Я точно знаю каким становится оттенок глаз Грея, когда он на меня смотрит.

Знаю, что он спит, повернув голову ко мне, засунув руку под подушку и уткнувшись в неё лицом.

Что от него пахнет лесом, в котором я хочу навсегда заблудиться и никогда не быть найденной.

И я ни хрена не знаю о его дурацких преступных делишках.

За исключением того, что он все их от меня скрывал.

А теперь я даже не знаю, насколько опасен его брат. Что, если он не только похититель, но в добавок насильник и убийца. Что, если он удерживает меня ради выкупа или планирует пытать просто потому, что может…

Я не знаю, что, чёрт возьми, делать!

— Ну, давай. Осуждай меня. Мне насрать, — выплёвывает парень.

Уайатт загоняет машину в подземный гараж, закрывает за нами ворота и вытаскивает меня из машины, прижав к моему виску пистолет. Холодный. Твёрдый. Стальной.

Уайатт стискивает мою руку и тащит к лифту на подземном уровне, а меня начинает мутить от страха.

— Скажи мне, — говорит Уайатт, когда мы поднимаемся на лифте, я едва слышу его сквозь тяжёлые удары собственного сердца. — Кто выполнял грязную работу Головореза, когда сбежал его драгоценный Грейсон? Я был уверен, что он никогда не вернётся, но нет. Джулиан был готов практически умолять. Он слишком боялся потерять своего золотого мальчика. Когда Джулиан узнал, что болен, он не мог уснуть, думая, что никогда больше не увидит своего драгоценного Зеро, что его «Андеграунд» – бои, азартные игры, прибыльный бизнес, престиж среди боевых лиг – всё это пойдёт псу под хвост, если Зеро не возьмёт бразды правления в свои руки.

Я слышу его слова, но больше всего воспринимаю больное чувство обиды, которое он вымещает на мне.

Надери ему яйца, Мелани! Но я оцепенела.

— Видишь, я не ревную.

Мелани, развернись и беги!

По телевизору это выглядит так просто, но мои дурацкие колени… мои дурацкие колени напоминают желе, и, похоже, я не смогу убежать, чтобы себя спасти.

— Пока у меня есть ты, Грейсон после смерти Головореза ничего не получит, — продолжает Уайатт, открывая створки лифта и заталкивая меня на заброшенный чердак, заваленный старыми деревяшками и высохшими банками из-под краски. — Сядь на этот чёртов стул, или я прострелю тебе ноги.

Без лишних вопросов плюхаюсь на стул, сжимая челюсти, чтобы не стучали зубы.

— Он прямо сейчас умирает. Ты у меня. И Грейсон проиграет. Список не закончен, поэтому он проиграет. Даже если из-за этого братец станет со мной драться, если захочет вернуть тебя, ему придётся в обмен на это от всего отказаться, и я буду вынужден его убить. Но ты – ты хочешь жить, поэтому покажи, как хорошо ты можешь работать ртом, а там посмотрим. — Он смотрит на меня. — Именно так, Мелани. Знаешь ли, я тоже наблюдал за тобой. На всех тех видео, которые пересматривал он. Я наблюдал за тобой. Как подпрыгивают твои сиськи. Как ты кричишь: «Разрывноооой!». Да, мой брат не единственный, у кого на тебя стояк.

Уайатт начинает связывать за спиной мои руки толстой пеньковой верёвкой.

Страх. Теперь он пожирает меня заживо. Я слышу, как клацают мои зубы.

Снаружи свистит ветер.

Уайатт стягивает меня ремнями, а я моргаю, потому что не хочу, чтобы этот засранец видел, как я плачу.

— Грей найдёт тебя и убьёт, — хриплю я, ненавидя страх в своём голосе.

— Дорогая, я уже мёртв, — смеётся он и наклоняется ко мне. — И Грейсон меня не убьёт. Видишь ли, в этом-то всё и дело. Он не любит убивать. Грейсон делает это только тогда, когда вынужден. Но я единственная семья, которая у него останется. Он до сих пор чувствует за меня ответственность. Вытаскивает меня из моего же дерьма. И та часть его души, которая ненавидит быть Слейтером, считает отца виновным в том, что я такой же как он. Грейсон оставит меня в живых.

Уайатт завязывает мне чем-то рот и на какое-то время уходит. Вдруг становится очень тихо, и эта тишина пугает больше всего.

Глаза горят от желания заплакать.

Горло саднит, язык пересох и липнет к ткани, которой он обмотал мне рот.

Сегодня я могу умереть.

Я подвела себя, сестру, родителей. И мне не доставляет удовольствия, что в последний раз, когда я видела единственного мужчину, которого любила, я отказалась от нашей любви. О боже.

Я говорила ему, как он ошибается в отношении меня, но никогда не говорила, насколько он прав. Он никогда не знал, что я счастлива, безумно счастлива, – даже если и боюсь, – оттого, что люблю его. Я не сказала, что, кажется, влюбилась в него в тот самый момент, когда он бросился под дождь, не дав мне промокнуть. Я никогда ему не говорила, что в глубине души считаю, что это круто, что он плохой, и ещё круче, что он так хорош в том, чтобы быть плохим. Никогда не говорила, что даже после того, как он солгал, верила, что он никогда в жизни не причинит мне боли. Я никогда ему это не говорила, лишь только то, что мне страшно. Грёбаная киска.

Грейсон никогда не узнает, но я верю, вне всяких сомнений, что благодаря то ли жестокой иронии судьбы, то ли благословению небес, он мой. И я принадлежала ему ещё до того, как он ко мне прикоснулся.

Грейсон – то, чего я никогда не желала, но теперь он всё, что мне нужно.

И моей веры в это оказалось достаточно, чтобы вернуться к нему. Достаточно, чтобы покинуть мою сказочную страну и последовать за ним прямо в его волнующий и пугающий «Андеграунд». Возможно, он никогда об этом не узнает.