Одна из религиозных сект верит в то, что главных человеческих грехов - семь, и первый из них - гордыня. Размышляя об этом, я всегда представлял себе надменных королей, объявлявших себя богами или, по крайней мере, внушавших своим подданным, что разговаривают с божествами, давая понять таким образом, что их власть ниспослана свыше.

Но это только одно из проявлений этого смертного греха. Вовсе не обязательно быть королем, чтобы пасть жертвой гордыни. Монтолио Де Бруши, мой наставник, когда-то предостерегал меня, но его уроки касались личной гордости.

- Кажется, что путь странника одинок, но друзья всегда рядом, - говаривал этот мудрый человек. - Странник знает мир вокруг и знает, где можно найти друзей.

На взгляд Монтолио, гордость равносильна слепоте, она затуманивает интуицию и разум, она убивает доверие. Возгордившийся человек всегда одинок, он никогда не найдет друзей.

Когда паутина Мензоберранзана окутала меня, я понял свою ошибку, увидел свое высокомерие. Неужели я стал так высоко ставить себя и свои способности, что забыл о товарищах, благодаря которым, собственно, и смог дожить до этого дня? Я был в ярости из-за смерти Вульфгара, я боялся за Кэтти-бри, Бренора и Реджиса, но мне даже и в голову не приходила мысль, что мои друзья и сами могут позаботиться о себе. Я решил, что во всех наших бедах виноват только я один и что я сам обязан все исправить, несмотря на то, что одному человеку сделать это не под силу. Я решил отправиться в Мензоберранзан, докопаться до правды и предотвратить опасность, даже если мне для этого придется расстаться с жизнью.

Ну и глупец же я был!

Гордость нашептывала мне, что в смерти Вульфгара повинен я; она настаивала, что именно я должен исправить зло. Только высокомерие помешало мне поговорить начистоту с моим другом, королем дворфов, а ведь он вполне может собрать силы, способные отразить любое нападение дроу.

На уступе Скотного острова я вдруг понял, что должен буду дорого заплатить за свою гордыню; а позже узнал, что и моим близким тоже придется за нее расплачиваться.

Внезапно осознав, что причина утрат и боли - твое собственное высокомерие, падаешь духом. Гордость призывает тебя воспарить на вершину личной славы, но ветер там сильнее и стоять труднее. А потом следует падение.

Храбрость.

У этого слова особенное звучание в каждом языке, не только из-за звуков, его образующих, но и благодаря тому особому почтению, с каким его произносят. Храбрость. Она вызывает представление о великих свершениях и великих людях: суровые лица защитников на городских стенах, атакуемых ордой гоблинов; мать, стойко охраняющая свое дитя от враждебного мира. Во многих больших городах Королевств на улицах полно беспризорников без крова и без семьи. Их храбрость иного рода, они смело преодолевают и физические, и душевные трудности.

Полагаю, что и Артемису Энтрери пришлось выдержать такую же борьбу на узких грязных улицах Калимпорта. В каком-то смысле он одержал бесспорную победу, преодолел все видимые преграды и достиг необыкновенной власти и уважения.

Но если взглянуть иначе, он проиграл. Я частенько спрашивал себя, кем мог бы он стать, если бы так не изуродовал свое сердце? Однако в моем любопытстве нет ни капли жалости к нему. Обстоятельства Энтрери были не тяжелее моих. Он вполне мог бы выиграть не только физические, но и душевные битвы.

Покидая Мифрил Халл, я уходил в твердой уверенности, что смогу предотвратить опасность, грозящую моим друзьям, и считал, что поступаю храбро и бескорыстно. Я думал, что приношу наивысшую жертву ради блага своих любимых.

Но когда Кэтти-бри оказалась в моей темнице в Доме Бэнр, когда сквозь набрякшие веки я разглядел милое нежное лицо этой закаленной воительницы, я понял, в чем заключалась правда. Уходя из Мифрил Халла, я не понимал истинных причин, руководивших мною. Я был переполнен неведомой мне скорбью и не смог распознать, что это на самом деле покорность судьбе. И не было храбрости в моем сердце, когда я делал первые шаги в Подземье, потому что в глубине души жило чувство, что мне нечего терять. Я запретил себе горевать о Вульфгаре, и в образовавшуюся пустоту внутри канули воля и надежда.

А по-настоящему храбрые люди не сдаются и не теряют надежды.

Артемис Энтрери, подобно мне, вовсе не демонстрировал чудеса храбрости, когда вместе с Кэтти-бри пришел мне на помощь. Его действия объяснялись совершенным отчаянием, потому что, останься он в Мензоберранзане, ему пришел бы конец. Цель Энтрери, как всегда, была абсолютно эгоистичной. Мое освобождение стало результатом голой калькуляции, поскольку он решил, что я - лучший залог его спасения. Чистый расчет, а никакая не храбрость.

К тому времени как Кэтти-бри убежала из Мифрил Халла, надеясь догнать своего неразумного друга, она уже, конечно, преодолела скорбь по Вульфгару. Страдание совершило полный оборот, и теперь ее действиями руководила только преданность нашей дружбе. Она могла потерять все и тем не менее в одиночку отправилась в глухое и страшное Подземье ради меня.

Все это я осознал, когда впервые после долгой разлуки взглянул в ее глаза в темнице дворца Бэнр. Тогда я понял, что значит храбрость.

И впервые после смерти Вульфгара я испытал подъем. Последнее время я сражался, как дикий зверь, необузданно, беспощадно, но при виде моей дорогой подруги ко мне вернулся взгляд воина. Мое смирение и покорность судьбе исчезли, словно их и не бывало; без следа пропала моя уверенность, что все снова вернется на круги своя, если Дом Бэнр получит желанную жертву - отдаст мое сердце Ллос.

Там, в темнице, покуда зелье вливалось в мои жилы и наполняло силой мускулы, вид суровой, решительной Кэтти-бри вернул силу моему сердцу. Я поклялся, что буду стоять до конца, буду сопротивляться, даже если все окажется безнадежным, буду бороться до победы.

Увидев Кэтти-бри, я вспомнил обо всем, что мог потерять.