Изменить стиль страницы

Кухня была моим безопасным местом. И вот он здесь. Большой, внушительный и яростный.

— Сними свою кофту, — тихо сказал он. Но будто прокричал. Хотя его тон был бархатисто-ровным, в нем сквозила чистая ярость. Ярость, которая светилась в глазах, от которой напряглись жилы на шее, а руки сжались в кулаки по бокам.

Эта ярость должна была заставить меня сжаться в крошечный испуганный комочек. Не только из-за прошлой ночи, но и из-за того, какой я человек в целом. Пугливая. Боялась большинства вещей. Стремилась подчиниться большинству ситуаций.

Но необъяснимо я скрестила руки на груди, вздернула подбородок и, прищурившись, посмотрела на него.

— Нет, — отрезала я.

Он медленно моргнул один раз, рассматривая меня. Ярость не рассеялась ни на йоту. Воздух вибрировал.

— Нора, — мое имя вырвалось сквозь его стиснутые зубы. — Сними этот ебучий кардиган.

Это первый раз, когда он произнес мое имя. И хотя он изображал из себя запугивающего альфа-самца, я должна была включить в себе убежденную феминистку, у меня от этого покалывало кончики пальцев.

— Роуэн, — вскипела я в ответ. — Не приказывай мне снимать одежду, ты не имеешь на это право.

Его тело дернулось.

— О, у меня есть гребаное право, — сказал он низким голосом.

Мои колени задрожали сами по себе.

— У тебя синяк под глазом, — он указал на мое лицо.

— Я в курсе, — сказала я ему.

— Синяк под глазом, — повторил он, как будто я ничего не ответила. — И поскольку этот город — огромная фабрика сплетен, я знаю, что вчера ты должна была выйти замуж за кусок дерьма.

Яд, с которым он упомянул Нейтана, меня удивил. Как я уже говорила, его недолюбливали. И знала, что он не тусуется в общих кругах с Роуэном. Но я не думала, что он знал его настолько хорошо, чтобы говорить с такой злостью.

— Вчера эта идеальная кожа была безупречной, — продолжил Роуэн, голос угрожающий, поза напряженная. — Сегодня, на следующий день после вашей запланированной даты свадьбы, эта идеальная кожа испорчена. И ты визжала от боли, когда я прикоснулся к тебе. Что наводит на мысль, что это, — он кивнул на мое лицо, — не единственный синяк.

— Я не визжала, — возразила я, мой разум все еще обрабатывал тон, которым он сказал о моей идеальной коже.

Роуэн ущипнул себя за переносицу, сделав долгий, слышимый вдох, прежде чем заговорить.

— Ты снимаешь кофту, или я звоню в участок и вызываю Финна, чтобы он взял показания.

Я с трудом проглотила комок, образовавшийся в горле.

— Показания?

Он кивнул один раз. Движение было жестоким.

— Я не буду давать показания, — захныкала я. — Ничего не случилось.

Паника начала подступать к горлу. Мысль о том, что полиция придет сюда, в мою прекрасную пекарню, в мое безопасное место, заставит говорить о том, что я изо всех сил старалась подавить… Все внимание будет на мне, а затем на Нейтане, чья мать поставила бы целью своей жизни уничтожить меня, если я еще больше испорчу безупречную репутацию ее идеального сына. Боже, сейчас упаду в обморок.

— Это твои варианты, — пожал плечами Роуэн, не сводя с меня глаз. — Или ты снимаешь, или я вызываю сюда копов.

— Это безумие, — прошипела я. — Ты не можешь врываться сюда и ставить мне ультиматумы.

Роуэн ничего не сказал. Он просто продолжал смотреть.

Он не прикасался ко мне и никак не удерживал. Я могла развернуться и уйти. На расстоянии крика была целая толпа людей, одним из которых была моя лучшая подруга. И я знала, что Тина, не колеблясь, подралась бы с Роуэном, если бы подумала, что мне каким-то образом угрожают.

Но мне никто не угрожал.

Несмотря на его гнев, который стал физическим, несмотря на нашу огромную разницу в размерах, даже несмотря на его команды, я знала, что Роуэн не причинит мне вреда. У этой мысли не было доказательств, но я все равно была уверена.

— Если я сниму, ты не будешь вызывать полицию, — сообщила я ему по неизвестным причинам.

Челюсть Роуэна напряглась, и последовала долгая пауза, прежде чем он, наконец, кивнул.

Я медленно сняла кардиган, комкая его в руках, внезапно почувствовав себя очень неуютно и маленькой под его пристальным взглядом.

Чего ожидать, когда он увидит синяки, я не знала. Может быть, какую-то вспышку гнева. Ругань. Больше сердитого взгляда, сверкающей ярости. Но ничего из этого не произошло.

Невероятно нежное, едва заметное прикосновение пробежало по коже моих предплечий.

Мое тело наэлектризовалось от этого прикосновения. Я застыла, когда он осторожно провел по тем местам, где Нейтан хватал меня.

Один из этих пальцев добрался до моего подбородка, приподнимая его, чтобы я больше не пялилась на кардиган, скомканный в руках. Мои глаза потерялись в его.

— Расскажи, что случилось, кексик, — тихо пробормотал он.

Не такая яростная мягкость, как раньше. Просто мягкость.

Он назвал меня кексиком.

Его пальцы все еще поглаживали мои предплечья. Его глаза были тающими, теплыми… безопасными.

Не было другого выбора, кроме как рассказать ему обо всем, что произошло.

Глаза не смягчились, как только я все объяснила. На самом деле, они ожесточились в ту секунду, когда я сказала, что Нейтан был в моем доме, когда я вернулась с работы, а затем превратились в камень, когда я сказала остальное.

Но его руки оставались на мне. Хватка так и не усилилась. Его ярость не впиталась в мою кожу.

Ярость, которую нужно объяснить. Он ведь не знает меня. Не считая тех скудных взаимодействий, которые у нас были. И все же он стоял, прикасаясь ко мне так интимно. И называет меня кексиком. У меня внутренности сжимались.

— Будь здесь, — сказал он, как только я закончила. — Работай. главное, не оставайся одна, — он мотнул головой туда, где был прилавок. — Твой австралийская злючка будет рядом. Наверное, Тина тоже. Я вернусь, либо сюда, либо в твой дом.

Очень много информации. Очень много приказов. Которые не имели смысла по целому ряду причин, большая из которых заключалась в том, что я не верила, что мужчина имеет право приказывать женщине. Никогда.

И потому, что мы с Роуэном практически незнакомы.

Нужно было задать несколько вопросов. Аргументы привести. Прочитать лекции о феминизме и правах, предоставленных мне как сильной женщине и человеку, равному ему.

Да, все это нужно было сказать.

Но нет. Я мечтательно моргнула, глядя на него, затем сказала:

— Хорошо.

Глаза Роуэна снова затуманились.

Он не пошевелился. Его пальцы все еще нежно поглаживали мою руку, мой подбородок покоился в его другой руке. Его восхитительный запах отпечатался на всем моем теле, и у меня чуть не случился мини-инсульт, либо мини-оргазм… Может быть, и то, и другое.

Мгновение, наполненное напряжением и нежностью, нависло над нами.

— Роуэн, — сказала я шепотом.

— Да, кексик?

— Что это такое? — спросила я.

Его рот слегка приподнялся, прежде чем он наклонился и нежно поцеловал меня в лоб. Когда он отстранился, наши лица были в нескольких дюймах друг от друга.

Мое сердце бешено колотилось.

— Это, — пробормотал он, не сводя с меня глаз, — наше начало.

Потом он просто повернулся и ушел.

Роуэн

— Кип, — рявкнул я, выходя из-за прилавка. Я игнорировал всех, кто пялился на меня, хотя острый взгляд Тины было трудно игнорировать. Эта женщина пугала меня больше, чем любой мужчина. Было ясно, что она защищала Нору, и я рад этому. И если бы она захотела, то сразилась бы с любым. Увалила бы Нейтана с закрытыми глазами. Я бы поставил деньги на то, что она планирует убийство, стоя возле кофеварки.

Она бросила один взгляд на мое лицо, затем снова на то место, где я тащил Нору на кухню, очевидно, сделала какой-то вывод о том, что я делал, затем кивнула. В знак одобрения, как я предположил.

Кип стоял, опершись локтями на стойку, вероятно, пытаясь пофлиртовать с австралийкой, которая не хотела иметь с ним ничего общего. Австралийка, которая тоже бросала на меня острый, покровительственный взгляд.

Взгляды двух женщин утешили меня, так как я знал, что они обе любят Нору и будут присматривать за ней.

— Уходим, — рявкнул я на него.

Кип, к его чести, мгновенно уловил мое настроение и не пытался спорить или задавать вопросы, пока мы не сели в грузовик.

Хотя в ушах у меня стоял низкий гул, а тело горело огнем, мне удалось сдержать худшую часть своей ярости.

— Куда мы? — спросил он.

Я посмотрел на своего лучшего друга.

— Проучим кусок дерьма, который поднял руку на мою женщину.