— Ты не была против тем утром, когда тебя избили.

— Тогда все было по-другому.

— Почему?

— Ну, тогда мы не трахались.

— Но мы не трахаемся сейчас.

— Но прошлой ночью — да.

— Позволь мне прояснить. — Его взгляд испепелял меня. — Все было в порядке, когда ты завтракала с незнакомцем, который раздевал тебя, пока ты была без сознания, но теперь, когда мы — как ты красноречиво выразилась — трахались, завтрак запрещен?

— Ты не раздевал меня, ты помогал мне, — в растерянности я почесала кожу на внутренней стороне запястья.

— То есть ты можешь принять помощь, даже если это ставит тебя в более слабое положение? Но когда наши силы равны, вдруг все становится плохо?

Когда он перевернул всю ситуацию в свою пользу, я не смогла отыскать веских доводов.

— Не разговаривай со мной как с дурой.

— Я не говорю, что ты дура, я просто говорю, что ты иррациональна.

Я ненавидела его за этот снисходительный тон. Ненавидела за то, что он выводил меня из себя.

— Да, я иррациональна. Я же сумасшедшая, помнишь? — я скрестила руки на груди, подумав, что со стороны у меня действительно безумный вид. — Теперь, убирайся.

Когда он не сдвинулся с места, я отыскала глазами свое пальто, схватила его и вытащила из кармана золотую зажигалку.

— Вот. — Я кинула ему маленькую вещицу, и Шесть поймал ее, даже не взглянув. — Забирай. Теперь у меня нет ничего твоего, так что можешь уйти.

Он поставил зажигалку на стойку, и я подошла к нему, схватила ее в руки и с силой прижала к его груди. Твердые мышцы защищали его от меня, что еще больше злило.

— Забирай, — сказала я сквозь стиснутые зубы.

Шесть вздохнул, выключил плиту, и, бросив последний взгляд на золотую рыбку, вышел из квартиры с зажигалкой в руках.

Я обессиленно опустилась на пол, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце.