ГЛАВА 20
Мои мысли были мутными, застрявшими, как мои ботинки, когда Шесть спросил меня:
— Где ты была?
Я даже не успела придумать ответ, как Шесть снова задал мне тот же вопрос.
Мне не хватало ясности ума, чтобы придумать ложь, которую он не смог бы раскусить.
— Мы ходили в ее старый дом.
— Я так и думал. — Он сбросил одеяло и включил лампу.
Ворча, я моргнула от внезапного света, пытаясь разглядеть его. Передо мной был широкий набор мышц и кожи и традиционные черные штаны, которые он надевал в постель.
— Почему ты пошла без меня?
— Потому что ты бы мне не разрешил.
— Откуда ты знаешь?
Я потерла глаза и слабо улыбнулась ему.
— Мы можем оставить это до завтра? Я устала.
— Нет. Я не хочу, чтобы у тебя было время лгать мне, Мира. И один из немногих случаев, когда я могу добиться от тебя хоть какой-то честности, это когда ты измотана. — Его голос был ровным, низким, но лицо было сердитым.
— Что ты хочешь, чтобы я сказала? — Спросила я, чувствуя, как во мне бурлит гнев, но я так устала, что в тот момент у меня не было сил даже на гнев.
— Ты поехала без меня. Держала это в секрете от меня.
— Как я и сказала. Ты бы мне не разрешил.
Он засмеялся, коротко и тихо.
— «Разрешил». Какое забавное слово от тебя.
— А? — Я откинула волосы с лица и потянулась к одеялу, но он выдернул его из моих рук.
— Я ничего не могу «разрешать» тебе делать. Я не твой хозяин. Конечно, я бы хотел, чтобы ты делала что-то, например, блядь, была честна со мной. Но я ничего не «разрешаю» тебе делать. Я просто прошу тебя общаться со мной, а это, по какой-то причине, все равно, что вырывать зубы.
Я вздохнула. У меня не было сил спорить.
— Могу я просто вернуться в постель?
— Ты ходила в ее старый дом для чего?
— За одеждой. Она не взяла с собой достаточно. Это не так уж важно.
— Если это было неважно, почему ты не сказала мне об этом?
— Потому что ты бы не... — Я остановила себя, чтобы снова не использовать слово «разрешил», потому что оно, похоже, было особенно пугающим для него, — захотел, чтобы я ходила.
— Почему я бы не захотел, чтобы ты пошла?
— Я не знаю, Шесть. — Я выдохнула и оставила всякие надежды получить от него одеяло. Я грубо потерла ладонями лицо. — Потому что тебе нравится делать это самому.
— Так почему ты не позволила мне это сделать? Почему ты взяла на себя ответственность пойти, подвергнуть себя и, — он понизил голос, — ее потенциальной опасности?
— Не было никакой опасности — его там не было. Это не было большой проблемой.
— Тогда почему ты, по крайней мере, не поговорила со мной об этом сначала? Почему держала в секрете? Я думал, мы уже прошли через ложь, Мира.
— Мне нужно выпить, если я собираюсь это слушать. — Я знала, как только слова сформировались у меня во рту, что мне не следовало их говорить. Но моей ясности не хватало.
— Ты не решаешь свои проблемы с помощью алкоголя. Повзрослей. Поговори со мной. Просто будь, блядь, честной. — На этот раз он повысил голос.
— Я не знаю... понятно? Я не знаю, почему я сначала не посоветовалась с тобой. Я просто хотела сделать это, без всяких заморочек и головной боли. Тебя это устраивает?
— Нисколько. — Он прошел через спальню к шкафу, и тут я заметила чемодан, который стоял перед раздвижными дверцами. Я посмотрела на него, на мгновение растерявшись. Моя рука все еще болела от чемодана, который я тащила, и, увидев другой после такого короткого сна, я на минуту растерялась.
— Что это? — Я изо всех сил старалась, чтобы мой голос звучал ровно.
— Гребаный чемодан. — Он достал из шкафа майку с длинными рукавами и надел ее.
— В отличие от не гребаного чемодана? — Спросила я. Но юмор был потерян для меня, потому что в моем сознании «чемодан» повторялся так быстро, что превратился в один длинный звук.
— О, теперь ты стала милой? — Он пожал плечами и окинул меня суровым взглядом. — Я рассчитывал, что ты будешь здесь, когда я вернусь домой. Чтобы мы могли поговорить.
Чемодан и тот факт, что его рука лежала на ручке, внезапно щелкнули.
— Ты уезжаешь? — Тихо добавила я.
— Мне нужно уехать. — Он сделал паузу, и я подождала. — Кора.
Это одно слово сказало мне все. Дочь Лидии, о которой Шесть почти никогда не говорил. Прошло уже много времени с тех пор, как он произносил ее имя.
Шесть сердито покачал головой.
— Я хотел все обсудить, объяснить тебе. Но я не могу. Я слишком зол сейчас. — Его глаза встретились с моими, и я увидела в них явный гнев.
— Ты должен уйти прямо сейчас? — Каким-то образом вид его, держащего чемодан — его объяснения потерялись в его гневе, — перевернул ситуацию. Теперь это я допрашивала его, пытаясь найти ответы. Я была единственной, кто беспокоился о том, что могу что-то потерять, потерять его, и это ударило меня в грудь, как бочка с кирпичами. Он сделал шаг вперед с чемоданом и посмотрел на дверь своей спальни, и мои глаза расширились.
— Мне нужно уйти? Из твоего дома?
— Что? — Он покачал головой. — Нет. Послушай. — Он провел руками по голове, и его чемодан опрокинулся, звякнув об пол. — Это... это совсем не то, о чем ты думаешь. Я должен уехать, но я не хочу уезжать.
Меня это не успокоило.
— Как долго?
Он вздохнул, и по выражению его лица я поняла, что ответ мне не понравится.
— Несколько месяцев. По крайней мере.
— Но разве тебе нужно уезжать прямо сейчас?
— Думаю, так будет лучше.
— Для кого?
— Для меня. — Его глаза неотрывно смотрели на меня. Три громких удара сердца раздались в моих ушах, пока я пыталась принять его ответ. — Иногда я могу быть эгоистом. Мне это позволено.
Когда я ничего не сказала — потому что просто не могла, черт возьми, — он покачал головой.
— Черт, Мира. Это не то, чего я хочу. Я не хочу, чтобы ты тайком за моей спиной, делала всякую хрень, из-за которой ты знаешь, что я буду расстроен.
— Значит, ты уходишь от меня? Ты знаешь, что если тебя не будет здесь, чтобы нянчиться со мной, это только даст мне больше возможностей уйти и сделать еще больше глупостей, которые только разозлят тебя. — Моя нижняя губа задрожала, и я прикусила ее, достаточно сильно, чтобы почувствовать металлический привкус крови. — Это бессмысленно.
— Я ухожу не потому, что хочу. Я ухожу сейчас, в этот момент, за целых десять часов до вылета, потому что я злюсь. И я не хочу быть рядом с тобой, когда я злюсь. — Его челюсть сжалась, тень бороды потемнела в полумраке комнаты. Его глаза были усталыми, но он смотрел на меня без унции усталости.
— Ты уже забронировал билет? Как давно он забронирован?
— Несколько дней. — Он был уклончив, и моя грудь сжалась.
— Несколько дней? Господи. — Я прошлась по комнате. — Ты сказал это так, как будто все было решено, — я указала на пол между нами, — сегодня. Но ты знал об этом несколько дней?
Он поджал губы.
— Ты была занята. Между Брук и твоим внезапным переездом в мой дом, у нас не было времени и возможности поговорить об этом.
— Как насчет вчерашнего дня? Когда мы сидели у кухонной стойки, и ты делал мне сэндвич? Не мог бы ты тогда мне сказать? Может, по дороге к Брук? Нет времени сказать: «О, привет, детка. Я заказал билет. Собираюсь уехать на несколько месяцев». — Я вскинула руки и шагнула к нему. — Это заняло у меня, сколько, максимум несколько секунд?
Он сжал губы, но его глаза все еще выглядели сердитыми. Вблизи они выглядели злее, чем я когда-либо видела раньше.
Что ж, это было чертовски хорошо, потому что я тоже была зла.
Положив руки на бедра, я стиснула зубы.
— Посмотри, кто теперь, блядь, честен и общителен, ты, придурок. — Нуждаясь в том, чтобы выплеснуть собственное разочарование, я пнула основание чемодана, отправив его в полёт через всю комнату, пока он не врезался в стену. Пальцу было больно, но это было ничто по сравнению с пульсом моей собственной неадекватности, отражающимся от стен этой комнаты и бьющимся во мне.
— По-настоящему зрелая, Мира.
Я поклонилась, а затем усмехнулась.
— Но я тебе нравлюсь не потому, что я зрелая, не так ли? Ты здесь не за этим.
— Я здесь, потому что я здесь живу.
— Заткнись, — сказала я и пожалела, что не нашла юмора в нашем разговоре. Но я была слишком возбуждена, слишком встревожена. Шесть уезжал. На несколько месяцев. Мы никогда не расставались так надолго. — Дело в том, что у тебя было достаточно возможностей сказать мне, что ты уезжаешь. Ради нее.
Его брови сошлись.
— Ради нее? Не надо говорить об этом так пикантно. Она ребенок. Она дочь моей погибшей лучшей подруги. Я практически все, что у нее есть.
— Верно. — Я скрестила руки на груди. Мои мысли, голоса, соперничали в моей голове. — Она так важна для тебя, но я с ней не знакома. Она не видела меня.
— Я не могу уследить за ходом твоих мыслей, Мира. Ты сейчас расстроена, потому что никогда ее не видела?
Тогда я почувствовала собственную незрелость.
— Нет, я расстроена, потому что ты разозлился на меня и теперь уходишь, ублюдок.
— Я не ухожу от тебя.
Но он уходил.
— Это выглядит… — я указала на брошенный чемодан в другом конце комнаты, — не так. Ты решил уйти сейчас, потому что злишься на меня. Даже несмотря на то, что до твоего рейса еще десять часов. Ты уходишь от меня, сейчас.
— Господи, — сказал он на длинном вздохе и подхватил свой чемодан. — Ты хочешь, чтобы я остался до моего рейса? Отлично, — отрезал он. Он сорвал с себя куртку, которую надел, и бросил ее на кровать рядом со мной.
— Нет, ты хотел уйти. Так уходи, блядь. — Я собрала куртку в кучу и сильно швырнула её в него, но он даже не вздрогнул. Несмотря на то, что я сказала, я не хотела, чтобы он уходил. Я хотела, чтобы он остался, чтобы сказал мне, что он был неправ. Сказал, что все в порядке.
Но он не ошибся. И все было не в порядке. И он уходил.
Прошло несколько секунд, прежде чем он заговорил, его голос был ровным и тихим.
— У меня нет сил заниматься этим с тобой.
— У тебя нет сил? Ты разбудил меня ради этого дерьма! — При очередном дрожании моих губ, я начала строить блоки в своем сердце. — Просто уходи. Это то, чего ты хочешь! — Я направилась к нему, а затем сжала кулаки и остановилась. Я не собиралась его бить. Это то, что я обещала себе. Но я не могла в это поверить до глубины души. Мои руки были созданы для защиты, и в этот момент я чувствовала себя бессильной.