— А?
Он кивнул.
— Клэр удивила мою клиентку в ее доме. А потом Клэр порвала с Клэем.
Я разрезала кулаком воздух и подняла бокал.
— Вперед, команда.
Улыбка тронула его губы, но он не поддался.
— Мой клиент дал Клэю еще один шанс.
Я поставила стакан на стол.
— Оу.
— И на этот раз она наняла меня, чтобы проследить за ним тщательнее.
Шесть открыл папку, перевернул ее и высыпал фотографии на стол.
— Клэр была не единственной.
— Ну, ни хрена себе.
Меня это не удивило.
— У него всюду связи.
Шесть вытащил пачку сигарет, встряхнул ее, вытащил одну и сунул в рот. Я видела, как он нахмурился, похлопывая себя по лбу в поисках огонька.
Я сунула руку в карман пальто и бросила ему золотую зажигалку.
— Моя зажигалка.
— Моя зажигалка.
Его глаза метнулись ко мне, когда он закурил сигарету, пламя отбрасывало тени от его рук. В перерывах между затяжками он спросил:
— Ты можешь изобразить печаль?
Я положила руку на стол ладонью вверх и позволила ему бросить зажигалку в мою руку.
— Могу ли я изобразить печаль? — спросила я.
Он кивнул и вынул сигарету изо рта. Он выпустил дым через пространство между нами, и я вдохнула, позволяя ему покрыть мое горло, наклоняясь ближе к нему через дюймы, которые разделяли нас.
Он облизнул губы.
— Клэй питает слабость к печальным женщинам.
Я слушала, но мой разум был сосредоточен на его губах и волнительном запахе табака, наполнившим воздух.
— Я умею изображать грусть.
Наклонившись вперед, я выдернула сигарету из его губ и поднесла к своим. Я щелкнула кончиком языка по его кончику, пока вдыхала, позволяя вкусу задержаться.
— Ты что, выпрашиваешь у меня сигарету или пытаешься показать, как изображаешь грусть?
Он скрестил руки на груди и наклонился ближе ко мне, опершись на стол.
— Потому что если последнее, то у тебя не очень хорошо получается.
— Я умею играть печаль, доверься мне.
Его глаза скользнули по обнаженной коже моего запястья, но он даже не вздрогнул. Вместо этого он схватил мою руку чуть выше порезов и держал ее неподвижно.
Он смотрел на них без эмоций, не прикасаясь к ним, но я все равно чувствовала беспокойство в его руке. Я не выставляла их напоказ, но когда они обнажаются перед кем-то, я часто вижу, как вздрагивают их глаза, сжимаются челюсти. Я чувствовала смятение и, иногда отвращение. В глазах Шесть я не видела ничего из этого.
— Когда ты это сделала?
Я повернула запястье и посмотрела, но мне не нужно было физическое напоминание, чтобы вспомнить.
— Пару дней назад.
— Зачем?
На этот вопрос был миллион ответов, но поскольку Шесть не осуждал меня, я выбрала самый честный из них.
— Потому что иногда тебе нужно напоминать, что все можно вылечить.
Я говорила о своей голове, о сумасшедшей Мире, которая обитала там. Я затянулась сигаретой и наклонилась ближе, выдыхая дым изо рта в открытый рот Шесть.
С минуту он не двигался, то ли впитывая мои слова, то ли позволяя моему дыму омыть его губы, я не знаю. Но он меня услышал.
— Мне нужно, чтобы ты сыграла грусть.
— Тут эхо?
Под его острым взглядом я вздохнула.
— Хорошо, — согласилась я, испытывая странное удовлетворение от того, как он поднес сигарету к губам, зная, что еще несколько секунд назад она была в моих. Я откинулась назад, чувствуя, как пузырь вокруг нас в этот момент лопнул. — Почему ты не включаешь свет на потолке?
Шесть тоже откинулся назад, но все равно склонился ко мне.
— Потому что я не хочу, чтобы все было освещено.
— Я думала, ты предпочитаешь темноту.
— Если я предпочитаю темноту, зачем мне включать свет?
— Потому что мы не можем все время жить в темноте.
Клочья белого дыма скрывали его глаза от моего взгляда, но я знала, что он смотрит на меня.
— А какое у тебя оправдание?
— Оправдание?
— Ты обнимаешь тьму.
— Я безумна.
Это все, что я знала после множества часов терапии и дюжины диагнозов.
— Я не обнимаю тьму, это она обнимает меня.
Шесть взял пульт дистанционного управления и включил проигрыватель. Из динамиков полилась музыка, и он оставил ее. Он повернулся ко мне с распростертыми объятиями.
— Это твоя песня.
Это была песня «Killer Queen» от Queen. Я какое-то время слушала эту песню.
— Согласна.
Я положила руки на стол и прижалась к его ладоням.
— Я очень шумная, — сказала я, перекрывая музыку.
Он кивнул.
— Тебе это нужно.
— Тебя это не беспокоит?
— Я тебе говорил, громкость — это ты.
— Я ничего не могу с собой поделать, мое безумие делает меня такой.
Я выхватила у него зажженную сигарету и поднесла к губам.
— Я немного перегибаю палку, — призналась я, прежде чем вдохнуть.
— Знаю, — его губы скривились. — Ты так говоришь, как будто это плохо.
— А разве нет? — спросила я.
Он покачал головой и, взяв сигарету обратно, стал вертеть ее в пальцах.
— Не для меня.
Не имело значения, что он думал на самом деле. Он был всего лишь человеком. Не кем-то значимым для меня. Даже если я и испытывала к нему какую-то привязанность, она была непостоянной.
Или, по крайней мере, так я себе говорила.
— Я предпочитаю, чтобы люди думали обо мне, как о слишком сильной, слишком громкой, которой слишком много, чем, как о слишком слабой, слишком тихой, кого слишком мало.
Зеленые глаза изучали на меня.
— Даже если мое безумие делает меня слабой, я борюсь с этим.
Он склонил голову набок, и его рука задела мою, лежащую на столе.
— Ты живешь с безумием, Мира. Как при этом можно быть слабой?
Это был идеальный ответ.
Когда я ничего не сказала, он спросил:
— Ты знаешь, что является причиной твоего безумия?
Любовь. Любовь была двигателем моего безумия. Но я ему не сказала об этом.
— Нет.
Это была моя первая за вечер ложь. И он это знал. Он издал горлом какой-то звук, и я смотрела куда угодно, только не на него.
Я оглядела комнату и увидела несколько ярких пятен света на столах и стульях. Над его головой на стене висела большая деревянная шестерка.
— Что означает «сражение»?
Шесть прищурился.
— Где ты это видела?
— На одной из твоих фотографий была такая подпись. — «Спасибо, что всегда был моим шестым, сражение».
— Сражение — мы так называли друг друга.
— Почему ты называешь себя Шесть?
— Не я. Они.
— Они — это кто?
Шесть долго и усердно затягивался сигаретой, прежде чем затушить ее и выпустить дым через стол, который добрался до меня, несмотря на увеличившееся расстояние между нами.
— Люди, которые во мне нуждаются.