— А?

Он кивнул.

— Клэр удивила мою клиентку в ее доме. А потом Клэр порвала с Клэем.

Я разрезала кулаком воздух и подняла бокал.

— Вперед, команда.

Улыбка тронула его губы, но он не поддался.

— Мой клиент дал Клэю еще один шанс.

Я поставила стакан на стол.

— Оу.

— И на этот раз она наняла меня, чтобы проследить за ним тщательнее.

Шесть открыл папку, перевернул ее и высыпал фотографии на стол.

— Клэр была не единственной.

— Ну, ни хрена себе.

Меня это не удивило.

— У него всюду связи.

Шесть вытащил пачку сигарет, встряхнул ее, вытащил одну и сунул в рот. Я видела, как он нахмурился, похлопывая себя по лбу в поисках огонька.

Я сунула руку в карман пальто и бросила ему золотую зажигалку.

— Моя зажигалка.

— Моя зажигалка.

Его глаза метнулись ко мне, когда он закурил сигарету, пламя отбрасывало тени от его рук. В перерывах между затяжками он спросил:

— Ты можешь изобразить печаль?

Я положила руку на стол ладонью вверх и позволила ему бросить зажигалку в мою руку.

— Могу ли я изобразить печаль? — спросила я.

Он кивнул и вынул сигарету изо рта. Он выпустил дым через пространство между нами, и я вдохнула, позволяя ему покрыть мое горло, наклоняясь ближе к нему через дюймы, которые разделяли нас.

Он облизнул губы.

— Клэй питает слабость к печальным женщинам.

Я слушала, но мой разум был сосредоточен на его губах и волнительном запахе табака, наполнившим воздух.

— Я умею изображать грусть.

Наклонившись вперед, я выдернула сигарету из его губ и поднесла к своим. Я щелкнула кончиком языка по его кончику, пока вдыхала, позволяя вкусу задержаться.

— Ты что, выпрашиваешь у меня сигарету или пытаешься показать, как изображаешь грусть?

Он скрестил руки на груди и наклонился ближе ко мне, опершись на стол.

— Потому что если последнее, то у тебя не очень хорошо получается.

— Я умею играть печаль, доверься мне.

Его глаза скользнули по обнаженной коже моего запястья, но он даже не вздрогнул. Вместо этого он схватил мою руку чуть выше порезов и держал ее неподвижно.

Он смотрел на них без эмоций, не прикасаясь к ним, но я все равно чувствовала беспокойство в его руке. Я не выставляла их напоказ, но когда они обнажаются перед кем-то, я часто вижу, как вздрагивают их глаза, сжимаются челюсти. Я чувствовала смятение и, иногда отвращение. В глазах Шесть я не видела ничего из этого.

— Когда ты это сделала?

Я повернула запястье и посмотрела, но мне не нужно было физическое напоминание, чтобы вспомнить.

— Пару дней назад.

— Зачем?

На этот вопрос был миллион ответов, но поскольку Шесть не осуждал меня, я выбрала самый честный из них.

— Потому что иногда тебе нужно напоминать, что все можно вылечить.

Я говорила о своей голове, о сумасшедшей Мире, которая обитала там. Я затянулась сигаретой и наклонилась ближе, выдыхая дым изо рта в открытый рот Шесть.

С минуту он не двигался, то ли впитывая мои слова, то ли позволяя моему дыму омыть его губы, я не знаю. Но он меня услышал.

— Мне нужно, чтобы ты сыграла грусть.

— Тут эхо?

Под его острым взглядом я вздохнула.

— Хорошо, — согласилась я, испытывая странное удовлетворение от того, как он поднес сигарету к губам, зная, что еще несколько секунд назад она была в моих. Я откинулась назад, чувствуя, как пузырь вокруг нас в этот момент лопнул. — Почему ты не включаешь свет на потолке?

Шесть тоже откинулся назад, но все равно склонился ко мне.

— Потому что я не хочу, чтобы все было освещено.

— Я думала, ты предпочитаешь темноту.

— Если я предпочитаю темноту, зачем мне включать свет?

— Потому что мы не можем все время жить в темноте.

Клочья белого дыма скрывали его глаза от моего взгляда, но я знала, что он смотрит на меня.

— А какое у тебя оправдание?

— Оправдание?

— Ты обнимаешь тьму.

— Я безумна.

Это все, что я знала после множества часов терапии и дюжины диагнозов.

— Я не обнимаю тьму, это она обнимает меня.

Шесть взял пульт дистанционного управления и включил проигрыватель. Из динамиков полилась музыка, и он оставил ее. Он повернулся ко мне с распростертыми объятиями.

— Это твоя песня.

Это была песня «Killer Queen» от Queen. Я какое-то время слушала эту песню.

— Согласна.

Я положила руки на стол и прижалась к его ладоням.

— Я очень шумная, — сказала я, перекрывая музыку.

Он кивнул.

— Тебе это нужно.

— Тебя это не беспокоит?

— Я тебе говорил, громкость — это ты.

— Я ничего не могу с собой поделать, мое безумие делает меня такой.

Я выхватила у него зажженную сигарету и поднесла к губам.

— Я немного перегибаю палку, — призналась я, прежде чем вдохнуть.

— Знаю, — его губы скривились. — Ты так говоришь, как будто это плохо.

— А разве нет? — спросила я.

Он покачал головой и, взяв сигарету обратно, стал вертеть ее в пальцах.

— Не для меня.

Не имело значения, что он думал на самом деле. Он был всего лишь человеком. Не кем-то значимым для меня. Даже если я и испытывала к нему какую-то привязанность, она была непостоянной.

Или, по крайней мере, так я себе говорила.

— Я предпочитаю, чтобы люди думали обо мне, как о слишком сильной, слишком громкой, которой слишком много, чем, как о слишком слабой, слишком тихой, кого слишком мало.

Зеленые глаза изучали на меня.

— Даже если мое безумие делает меня слабой, я борюсь с этим.

Он склонил голову набок, и его рука задела мою, лежащую на столе.

— Ты живешь с безумием, Мира. Как при этом можно быть слабой?

Это был идеальный ответ.

Когда я ничего не сказала, он спросил:

— Ты знаешь, что является причиной твоего безумия?

Любовь. Любовь была двигателем моего безумия. Но я ему не сказала об этом.

— Нет.

Это была моя первая за вечер ложь. И он это знал. Он издал горлом какой-то звук, и я смотрела куда угодно, только не на него.

Я оглядела комнату и увидела несколько ярких пятен света на столах и стульях. Над его головой на стене висела большая деревянная шестерка.

— Что означает «сражение»?

Шесть прищурился.

— Где ты это видела?

— На одной из твоих фотографий была такая подпись. — «Спасибо, что всегда был моим шестым, сражение».

— Сражение — мы так называли друг друга.

— Почему ты называешь себя Шесть?

— Не я. Они.

— Они — это кто?

Шесть долго и усердно затягивался сигаретой, прежде чем затушить ее и выпустить дым через стол, который добрался до меня, несмотря на увеличившееся расстояние между нами.

— Люди, которые во мне нуждаются.