3. Себастьян

Я не могу перестать думать о Елене.

Я никогда не видел женщину такой свирепой, такой надменной или такой совершенно великолепной.

У меня нет проблем с девушками. Когда я был звездой команды, они буквально набрасывались на меня после каждой игры. На одной из вечеринок я попросил чирлидершу сделать сальто назад у меня на коленях. Она была немного пьяна и ударила меня каблуком, но я все равно позволил ей сделать мне минет, чтобы загладить вину.

Даже сейчас нетрудно подцепить девушку в клубе или на вечеринке.

Но это все, что это значит… быстрая встреча. Несколько свиданий, много секса, а затем я перехожу к следующей, как только моя голова поворачивается в другом направлении.

На самом деле у меня никогда не было девушки. Никогда не хотел. Сначала потому, что я был слишком сосредоточен на спорте, а позже потому, что я кипел от разочарования, чувствуя, что ненавижу всех и вся.

Это... это другое.

Я хочу эту девушку.

Я ужасно хочу ее.

Я должен был позволить ей снять лифчик. Поверьте мне, я хотел увидеть эти обнаженные сиськи достаточно близко, чтобы их можно было потрогать. Я остановил ее, только потому что чувствовал себя немного виноватым за то, что подставил ее. И еще, теперь, когда я знаю, кто ее отец, я должен быть осторожен.

На данный момент мы не в лучших отношениях с русскими.

Чикагская братва переживает тяжелый период. И многие их проблемы могут быть прямо или косвенно связаны с моей семьей.

Наши территории пересекаются. Иногда нам удавалось сотрудничать и сохранять мир. В других случаях у нас были стычки, в результате которых погибали некоторые из их людей или некоторые из наших. Склады взрывались, товары похищались, солдаты арестовывались.

Все это можно было бы забыть.

Но теперь они потеряли двух своих боссов, и я не думаю, что это осталось незамеченным в Москве.

В первом не было нашей вины. Аджо Арсеньев угодил в федеральную тюрьму, когда допустил небрежность при поставках оружия. Но его замена, Коля Кристофф — это совсем другая история.

Когда моя семья вступила в союз с ирландской мафией, Братва и Польская мафия в ответ заключили свой собственный союз. Они пытались напасть на нас. Но их договор длился недолго. Миколаш Вилк, глава польской мафии, влюбился в Нессу Гриффин, младшую дочь наших ирландских союзников. Он предал братву. Коля Кристофф пытался застрелить ее в театре Харрис, вместо этого Фергус Гриффин обстрелял его.

Без лидера Братва на некоторое время обезумела. Нам пришлось дать им отпор, загнав их в подполье, разгромив их бизнес, захватив их активы.

Алексея Енина отправили из Москвы навести порядок. Он стал новым паханом. Мы пришли к шаткому перемирию. Без заключения официального соглашения, казалось, было взаимно решено, что наша стычка окончена. Каждый из нас хотел бы оставаться в пределах наших недавно определенных границ.

Но моя семья не совсем придерживалась этого.

Это вина Неро.

Он увидел искушение, перед которым не смог устоять.

Он узнал, что Коля Кристофф хранил Зимний Бриллиант в хранилище на улице Ласалль. После смерти Кристоффа никто не пришел забрать камень... Поэтому Неро решил, что никто не знал о нем.

Вот тут-то я и влип.

Мы с Неро вломились в хранилище. Мы украли бриллиант. Мы продали ее. И мы использовали деньги для финансирования развития Южного Берега.

Это было больше года назад. Мы не слышали об этом ни слова. Итак, я предполагаю, что нам это сошло с рук. В конце концов, Неро — злой гений... обычно он не совершает ошибок.

Но всегда есть шанс, что судьба вмешается даже в самые продуманные планы.

Итак, учитывая все это, я опасаюсь разбивать это осиное гнездо. Братва — это какие-то мерзкие гребаные шершни. Они не оценят, что я трахаюсь с одной из их королев.

Из того, что я слышал, Енин — гангстер старой школы. Я могу только представить, как он защищает свою единственную дочь.

Разумный ход — уйти прямо сейчас. Я спас ее от потенциального похитителя. Вероятно, я заслужил немного расположения русских, если она рассказала об этом своему отцу. Я могу считать это победой, а все остальное оставить, как есть.

Лицо принцессы-воительницы... тело амазонки... дух дикой волчицы... Конечно, я могу найти это снова в девушке, чей отец не крушит черепа и не ломает позвоночники для развлечения.

Я говорю себе это. Но другая часть моего мозга насмехается над идеей, что по земле разгуливает еще одна валькирия.

Всю неделю я погружаюсь в работу, пытаясь отвлечься. Я каждый день хожу в спортзал со своим соседом по комнате Джейсом, поднимаю веса тяжелее, чем когда-либо, пока не начинаю кряхтеть, как животное, и пот не стекает по моему телу.

— В чем твоя проблема? — Джейс смеется. — Ты тренируешься к «Олимпии»?

— Да, — я усмехаюсь. — Собираюсь выставить Арнольда ничтожеством.

Джейс не самый крупный из моих помощников, но он самый преданный. Мы были друзьями с детства, и я бы доверил ему свою жизнь. Он даже не итальянец… он рыжеволосый европейский дворняга. Его родители — школьные учителя. Тем не менее, он хочет быть мафиози.

Он помогает мне восполнить пробел, оставленный уходом Данте. С парой моих любимых солдат, включая Джейса, я беру партию оружия у Мики Циммера, обмениваю их на то, что мы в бизнесе называем “чертова тонна” кокаина из Флориды, а затем делю ее между семьями Марино и Бьянки, потому что они занимаются распространением. Я наблюдаю за подпольным покерным клубом, включая ежемесячную игру крупных игроков в отеле Дрейк, и разбираюсь с мелкой ссорой между семьями Кармин и Риччи.

Я справляюсь со всем этим до такой степени, что даже мой отец, кажется, удивлен, что никто не беспокоил его всю неделю.

Я встречаюсь с ним за ужином в пятницу вечером. Неро тоже должен был приехать, но он задержался на Южном Берегу, завершая сделку по строительству развлекательного комплекса на одном из последних свободных участков земли.

Я планировал пригласить отца в Якорь, который раньше был его любимым рестораном. В последнюю минуту он сказал, что предпочел бы поесть дома.

Я обеспокоен тем, как редко он выходит из дома.

Я приезжаю к нему, красиво одетый в рубашку на пуговицах и брюки, чтобы выразить ему уважение. Взамен мой отец надел один из своих итальянских костюмов, сшитых на заказ прямо с фабрики Zegna в Альпах, с короткой остановкой на Сэвил Роу для примерки.

Моя мать создавала каждый из его костюмов. Она выбирала шелковую подкладку, нитки для строчки, покрой пиджака, расположение карманов, даже цвет и материал пуговиц. После ее смерти мой отец не купил ни одного костюма. Он просто перешивает те, которые она выбрала, чтобы подогнать их под свою уменьшающуюся фигуру.

Сегодня на нем темно-синий пиджак с вырезом и пуговицами. Его темные волосы с яркими седыми полосами отросли настолько, что видно, что они не совсем прямые, скорее волнистые, как у меня. Его тяжелые брови свисают так низко, что наполовину закрывают глаза. Под ними мерцают его черные глаза, все еще яркие и свирепые, несмотря на то, насколько усталым выглядит он.

Я чувствую запах его лосьона после бритья, того самого Acqua di Parma, которым он пользовался всю мою жизнь. Этот аромат, созданный из кипариса и шалфея с солнечных склонов Тосканы, заставляет меня снова почувствовать себя ребенком, я испытываю благоговейный трепет перед своим отцом и чувствую, что споткнусь о собственные ноги, если он посмотрит на меня.

Все мальчики в той или иной степени боятся своих отцов. Для меня он был богом-королем. Каждый мужчина, которого я видела, отдавал ему дань уважения. По тому, как они кланялись ему, как едва осмеливались встретиться с ним взглядом, можно было сказать, что его боялись и уважали.

Он был крупным и суровым мужчиной. Он говорил медленно и осторожно. Единственным человеком, перед которым он преклонялся, была моя мать. И даже тогда мы все знали, что он босс.

Странно смотреть на него сверху вниз теперь, когда я стал выше. Странно видеть, как дрожит его рука, когда он берет свой бокал вина.

Грета ужинает с нами. Сейчас она чаще всего ужинает с моим отцом. Она была его экономкой, сколько я себя помню. Я бы не сказал, что она мне, как мать… никто не может заменить твою настоящую маму. Но я люблю ее, как семью, и она, безусловно, помогала растить меня.

Грета — одна из тех людей, которые в шестьдесят выглядят почти также, как и в тридцать. Она была зрелой молодой женщиной и юной пожилой женщиной. В ее волосах сейчас больше седины, чем рыжины, но щеки все еще румяные, а глаза такие же ярко-голубые, как всегда.

Раньше она готовила все традиционные итальянские блюда, которые любит мой отец, но из-за постоянных придирок доктора Блума она попыталась сократить содержание жира и соли в его пище, чтобы он не умер от сердечного приступа слишком рано.

Сегодня вечером она приготовила салат из лосося с малиновым соусом. Она налила каждому из нас по маленькому бокалу вина, и я вижу, как она смотрит на бутылку, готовая отругать папу, если он попытается выпить еще.

— Ты очень хорошо справился с Кармин и Риччи, — говорит мой отец своим низким, хриплым голосом.

Я пожимаю плечами, откусывая кусочек лосося.

— Я просто сделал то, что ты всегда говорил.

— Что?

— Ты сказал, что Дон должен быть как царь Соломон, если одна из сторон уходит счастливой, значит, компромисс был несправедливым.

Папа посмеивается.

— Я это сказал?

— Да.

— Я рад, что ты запомнил, mio figlio⁴. Я хотел научить Данте. Я всегда думал, что он займет мое место.

— Он займет, — говорю я, неловко ерзая на своем стуле.

— Возможно, — говорит папа. — Я думаю, он ставит любовь выше семьи или бизнеса. Его любовь уводит его в другом направлении.

— Он вернется, — говорю я. — Как он вернулся из армии.

Папа испускает долгий вздох. Он не притронулся к еде.

— Когда он завербовался, я знал, что он никогда не будет Доном, — говорит папа.