- Пришла беда - отворяй ворота, она ведь как грянет, так валом и валит, сестра моя!..

Махмуда будто змея ужалила в живот. Давешняя боль, но в сто раз сильнее, скрутила его жгутом, жгла лютым огнем все нутро. Из последних сил он добрался до дому, стеная, скинул пиджак и обувь, расстегнул ремень и лег на кровать. О-о, что за боль это, господи!..

Потом боль утихла, и он заснул. Проснувшись, Махмуд открыл глаза, и ему показалось, что комната охвачена огнем. Но это был лунный свет, он лился в единственное окно комнаты. Кто-то позвал его со двора. Поднявшись, он подошел к окну и посмотрел на облитый лунным светом пустой кочковатый двор. Он увидел какой-то силуэт, но лица не разглядел.

- Кто ты, а бала? - крикнул он.

- Это я, Махмуд.

Махмуд узнал голос своего больного родича из Баку. Он посмотрел на небо и не увидал там ни одной звезды. Он посмотрел на громадную луну и увидел на ней горы и ущелья. Нутро его леденело, и Махмуд понял, что у этой окаянной жизни тоже есть конец.

- Иду, иду, отец мой, - заторопился он, вышел из дому и увидел своего родича в пересохшем русле Куры, под скалой оплетенной сухими водорослями.

Спустившись к нему, он спросил:

- Куда же вода в Куре подевалась, отец мой?

- Да какая же вода доныне сохранится, Махмуд?

Махмуд подошел поближе.

- Доброй смерти тебе, Махмуд.

- Смерти навстречу, отец мой.

- Пойдем?

- Пойдем.

Они пошли, взявшись за руки. Впереди по иссохшему руслу реки шла девушка-иноверка в длинном платье до босых, потрескавшихся пят и с густыми, длинными, белоснежными волосами, и старый, облезлый волк.

Махмуд спросил:

- Твои это?

- Мои. Да, мои.

Махмуд так сжал руки, что ногти впились в ладони, но боли не ощутил и сказал:

- Сгорел я, испепелился, эй, горы!..

Потом они увидели четыре силуэта на вершине высокой скалы. Это были четверо альпинистов, которые погибли сегодня на полпути к своей цели.

- Куда путь держите, братья? - спросили четверо разом.

- В Пещеру Дедов.

И четверо, легко, как птицы, спрыгнули вниз со скалы:

- Доброй вам смерти!

- Смерти навстречу.

В иссохшемся русле Куры камни горели огнем, длинная дорога, по которой они шли в Пещеру Дедов, была заткана лунным серебром.

- А я - я никому больше не снюсь. Однажды я приснился жене, и мы оба заплакали, мы обнялись и губами осушили слезы друг другу. Но утром, проснувшись, жена позвонила Салиме-ханум и, в слезах, рассказала ей свой сон. Салима-ханум повела жену в мечеть Таза Пир, они дали молле пять рублей, чтоб он помолился за упокой души усопшего, ублаготворил и отвадил его от молодой женщины...

И все, судари мои, будьте покойны, я никому больше не приснюсь!.. Но если, паче чаяния, мои дорогие, мои долготерпеливые читатели, если кто-нибудь из вас увидит невзначай во сне желтолицего, как палый лист, слегка сутулящегося больного с глубоко запавшими глазами, или пожилого человека в шубе нараспашку, в бухарской папахе, с улыбчивым и горестным взглядом, не посетуйте. Право же, усопшие хотят вам добра.

Сладостных снов вам, живущие!

1981-1984 г.г.