- Что-то там у нее с сыном, - объяснил он. - Отпросилась и уехала. Сын у нее работает где-то под Ивано-Франковском. Кажется, в Долине.
- А где она сама живет?
Каноник опустил глаза.
- В Петривцах, - ответил он. - Но я же говорю, она поехала к сыну на Ивано-Франковщину.
- Неправда, - решительно возразил Козюренко. - Неправда, Боринский. Она уехала совсем не туда и живет не в Петривцах, а в Подгайцах. Вы же сами говорили.
Руки каноника скользнули по мягкой коже подлокотников, и он еще глубже осел в кресле.
- Да, кажется, я ошибся - Петривцы, Подгайцы... Похожие названия... Сделал над собой усилие и улыбнулся, но улыбка только искривила его лицо. - А зачем она вам, моя Настя?
- Одевайтесь, гражданин Боринский, и сейчас поедем, - решительно произнес Козюренко. - Почему-то мне захотелось тотчас же повидаться с вашей домработницей.
Отец Юлиан надел обычную рубашку и серый, совсем мирской, с разрезом пиджак.
Его посадили на заднее сиденье между Владовым и оперативным работником. Козюренко сел на переднее, и "Волга" вскоре вырвалась на загородную магистраль. Все молчали. Так, молча, и доехали до Подгайцев. Отец Юлиан сделал вид, что не знает, где Настин дом, но через минуту это объяснили в сельсовете, - дом стоял у шоссе, и "Волге" даже не пришлось съезжать с асфальта.
Настя возилась во дворе у летней кухни - бросилась навстречу отцу Юлиану, но Козюренко остановил ее и попросил разрешения войти в дом вместе с председателем и секретарем сельсовета. Настя зачем-то вытерла руки фартуком и открыла перед ними дверь. Роман Панасович переступил порог и остановился, пораженный: на чисто побеленной стене висел "Портрет" Эль Греко. Козюренко сразу узнал картину: задумчивый и чуть грустный взгляд человека, постигнувшего окружающий мир и несколько разочаровавшегося, но не разуверившегося.
Портрет был прикреплен к стене обыкновенными канцелярскими кнопками, словно чертежный лист к доске. А возле него такими же кнопками Настя пришпилила дешевенькие картинки духовного содержания, увенчав все это цветной базарной мазней, на которой были изображены сусальные влюбленные и голубь, сладко смотревший на них одним глазом.
Эль Греко и базарный ширпотреб...
- Откуда у вас эта картина? - спросим Козюренко у Насти.
Женщина вопросительно посмотрела на отца Юлиана. Тот сидел в углу на табуретке, уставившись в пол, равнодушный и безвольный.
- Его милость сказали, - произнесла нерешительно, - что этот святой образ принесет счастье моему дому... - Перекрестилась и снова посмотрела на каноника.
- Когда он дал вам эту картину?
- В тот самый вечер, когда вы приходили.
- И велел, чтобы не возвращались из Подгайцев, пока он не позовет? уточнил Козюренко.
- Да, так... - произнесла женщина, будто провинилась в чем-то. - Я говорила, как они там будут без присмотра, но они накричали на меня...
- Вы подтверждаете это? - обратился Козюренко к канонику.
Тот наконец поднял глаза.
- Да, подтверждаю... - ответил устало.
...Они ехали обратно, и Козюренко держал на коленях полотно Эль Греко. Думал, как быстро все кончилось. Вдруг вспомнил, что не все, и спросил каноника:
- В котором часу назначена у вас встреча с Вороновым?
- Каким Вороновым? - встрепенулся тот.
- Э-э, святой отец, - сказал Козюренко весело, - поздно отпираться. Следственным органам все уже известно... Я не имею права ничего обещать, но все же у вас есть последний шанс...
Отец Юлиан опустил голову.
- Пусть будет хоть последний шанс, - тяжело вздохнул он.
- Где у вас назначена встреча с Вороновым?
- Еще не знаю. Он должен прилететь вечерним рейсом и позвонить.
- Вы его пригласите к себе домой, - приказал Козюренко, - откроете и проводите в комнату. Мы будем в соседней. Покажете картину и получите деньги. Кстати, на чем вы сошлись?
- На сорока тысячах.
- Продешевили.
- Но ведь десять тысяч валютой... - несколько стыдливо уточнил отец Юлиан.
- Все равно. Воронов мог бы дать вдвое больше.
- Неужели? - раздраженно вырвалось у каноника, будто он уже держал в руках деньги и их нахально вырвали у него.
Владов захохотал - такой анекдотичной показалась ему ситуация.
- А сколько вам платил Прусь за то, что во время войны вы прятали все, что он награбил? - неожиданно спросил Козюренко.
- Не плата - слезы... - пожаловался отец Юлиан и осекся: откуда этот следователь знает, что Прусь привез трофеи к нему?
Какую серьезную ошибку допустил тогда отец Юлиан! Они с Прусем поделили все пополам: несколько отрезов сукна, белье, кипу немецкого обмундирования, золотые кольца и часы... Прусь бросил в свой сундук, который временно оставил у отца Юлиана, несколько картин, сказав, что выменял их на базаре за две буханки хлеба. Отец Юлиан подумал, что это какие-то дешевенькие копии, и даже не взглянул на них... Разве он знал, что Прусь стащил с немецкой машины ящик с подлинными шедеврами мирового искусства? Собственно, полуграмотного Василя Пруся больше интересовали иные трофеи, и на картины он позарился только потому, что командир партизанского отряда, рассказывая бойцам о значении операции, особенно подчеркнул ценность полотен, которые вывозили фашисты.
Но все же отцу Юлиану, любившему живопись и собиравшему картины, Прусь решил не говорить, где добыл их на самом деле.
- Ну, так уж и слезы! - с иронией сказал Козюренко.
- Вы же человек практичный и своего никому не уступите.
Каноник ответил твердо:
- Правда, уверяю вас, Прусь заплатил мне копейки. Он надул меня...
Да, надул - каноник был уверен в этом. Когда год назад Прусь приехал к нему и попросил найти покупателя на полотна Ренуара, Сезанна, Ван-Гога и Эль Греко, отец Юлиан только захохотал. Он и забыл о картинах, когда-то небрежно брошенных Прусем на дно сундука. Но Прусь объяснил теперь, откуда у него полотна, и у отца Юлиана чуть язык не отнялся. Он почти год прятал сундук Пруся, и ни разу господь не надоумил его заглянуть туда. Хотя вряд ли он сумел бы определить, что это - оригиналы...
Они договорились с Прусем, что отец Юлиан получит двадцать процентов от суммы, вырученной за картины. Несколько раз Боринскому пришлось ездить в Москву, искать связи с дельцами черного рынка, пока, наконец, один знакомый спекулянт из комиссионного магазина не дал ему адрес своего московского напарника, а уже через того удалось связаться с Павлом Петровичем Вороновым.