Поскольку он похитил мою дочь, чтобы вернуть меня сюда, он уже должен знать ответ.

— Я бы никогда не бросила своего отца. Ни за что.

Выражение лица Романа изменилось, потемнело.

— Но ты это сделала. Ты бросила его.

Во мне вспыхнула защита. Действительно ли им было нужно это знать? Было ли это своего рода испытанием?

— Мы слишком разные, — возразила я. — Я не бросала его до тех пор, пока он не оставил мне другого выбора. Я пыталась. Я осталась с ним, я боролась за него, я убирала за ним беспорядок и заботилась о нем всю свою жизнь. И как он отблагодарил меня? Отвернувшись от меня. Угрожая мне. Он не оставил мне другого выбора. — Я сделала успокаивающий вдох. — Я бы сделала это снова, если бы мне дали шанс.

Братья взглянули друг на друга.

— Она не потеряла свой пыл, — усмехнулся Александр. Он повернулся ко мне. — Мы беспокоились, что все эти годы бездействия сделают тебя слабой.

Бездействия... это было забавное слово для обозначения нормальной, некриминальной жизни.

— Теперь она мать, — поморщился Роман, явно не чувствуя энтузиазма своего брата. — Она будет неуклюжей, неопытной. Она не готова.

— Она будет готова, — вмешался Дмитрий, его русский акцент был сильнее, чем у его братьев, — потому что в противном случае она умрет. И ребенок тоже. Теперь, когда у нее есть эта прелестная малышка, за которой нужно присматривать, я предполагаю, что она более мотивирована, чем когда-либо.

У меня был миллион вопросов, но я знала, что лучше не задавать ни одного из них. Единственное, что не изменилось за пять лет, прошедших с тех пор, как я видела их в последний раз, — это то, как сильно я их ненавидела.

— Послушай, Роман, маленькому лисенку не нравится наш разговор.

Роман бросил на меня быстрый взгляд, прежде чем я смогла скрыть свое выражение.

— Видишь? Я же говорил тебе, что она размякла. Та Кэролайн Валеро, которую мы знали раньше, никогда бы не раскрыла что-то столь простое, как ее мысли. Она была машиной. Искусный инструмент, который был заточен до совершенства. Теперь она… меньше, чем…

Праведный гнев горел во мне, разъедая мои более осторожные инстинкты.

— Ты предполагаешь, что я не хотела, чтобы ты видел мое отвращение?

Брови Романа одобрительно приподнялись. Однако он не признал мой аргумент. Вместо этого он подтолкнул разговор вперед.

— Что касается нас, ты все еще принадлежишь нам. — Он выдержал мой пристальный взгляд, не дрогнув. Я соответствовала его каменно-холодному выражению лица и воздвигла стену спокойствия, которую он ожидал. — Мы понимаем, что… в твоей жизни произошли определенные обстоятельства, которые побудили тебя какое-то время пожить в другом месте. Но отсрочка, которую мы тебе дали, подошла к концу. Ты снова нужна дома.

Дом. Я больше не могла называть это место домом. Это было не так. Даже близко.

— И ваш план состоит в том, чтобы держать мою дочь в плену, пока я не соглашусь?

Щека Романа задрожала от разочарования. Его взгляд упал на мою грудь.

— Ты уже согласилась. Ты — братва.

Моя рука опустилась чуть выше правой груди, где в пятнадцать лет мне была сделана татуировка в виде православного креста размером с доллар.

— Я никогда не соглашалась вступать в братву, — напомнила я им. — Тогда меня вынудили к этому. И ты заставляешь меня сделать это снова.

Дмитрий издал какой-то звук в глубине своего горла.

— И ты думаешь, нас волнует, как мы тебя поймали? Нет, только то, что мы поймали тебя, лисенок. Ты сделаешь то, о чем мы просим, или заплатишь за свою свободу своей жизнью.

Я должна была испугаться, прийти в ужас. Но огонь ярости, полыхавший в моем теле, не оставлял места для других эмоций, особенно таких слабых, как страх. Страх не помогал. Страх не предлагал решений.

Но я была не настолько глупа, чтобы просить о смерти. Мне все еще нужно было думать о Джульетте.

— Когда я получу свою дочь обратно?

Александр наклонился вперед, положив локти на колени, глядя на меня снизу вверх с озорством, пляшущим в его глазах.

— Ты можешь забрать ее обратно в конце нашей встречи.

Это не могло быть так просто.

— Ты имеешь в виду, если я соглашусь на работу, для которой, как ты решил, я тебе нужна?

Все трое одновременно кивнули.

— Ты сделаешь эту работу. Это не вопрос, — напомнил мне Роман. — И твоя дочь будет у тебя. Мы просто взяли ее, чтобы показать тебе, что мы можем забрать ее. Нет такого места, которое было бы достаточно далеко или спрятано, чтобы мы не могли тебя найти. Ты наша, Кэролайн. Ты принадлежишь нам.

Мое дыхание сбилось, мои легкие забыли, как работать. Страх отодвинул гнев в сторону, подняв свою уродливую голову и подорвав мою решимость.

— А если я снова сбегу?

Роман вздохнул.

— Я бы не советовал делать такую глупость.

Мое сердце бешено забилось в груди.

— Я не приведу свою дочь в этот мир, — сказала я им, и в моем голосе прозвучала убежденность. — Я больше не буду терпеть этот мир. Я вышла раньше. Я выйду снова.

Голова Романа склонилась набок, оценивая меня.

— Я же говорил тебе, что она размякла.

Я резко втянула воздух и задержала его, стараясь игнорировать желание плюнуть в него.

— Если мягкая означает безопасная, то я не против.

Александр тяжело вздохнул и задал вопрос, который совершенно застал меня врасплох.

— Счастлива ли наша племянница? Там, где ты сейчас живешь, она... довольна?

Этот вопрос показался мне таким же резким, как удар головой о стену. Мне потребовалось больше времени, чем следовало бы, чтобы ответить, но я знала, что от моего ответа зависит многое. Кроме того, похоже он интересовался искренне. Была ли Фрэнки счастлива? Я не знала наверняка, но я точно знала, что она не была несчастна. И она не жила постоянно в страхе. И у нее был потенциал быть счастливой. Во всяком случае, больше, чем здесь.

— Она любит свою работу, — честно сказала я им. — Мы устроили себе хорошую жизнь. Приятная, нормальная жизнь. Она не хочет оставлять это. — Я пристально посмотрела на него. — Никто из нас не хочет.

Некоторое время они втроем сидели молча. Как раз в тот момент, когда я больше ни секунды не могла выносить напряженную тишину, Роман поднял свои темные глаза и заговорил.

— Работа заключается в следующем: ты очистишь наше имя.

Пол исчез подо мной, и я провалилась в кроличью нору. Вниз, и вниз, и вниз, я продолжала падать. У этой просьбы не было дна. Нигде не было твердой почвы. Только ощущение падения, что ты никогда больше не встанешь прямо. И вот так этот уродливый, жадный мир снова поглотил меня целиком.

— Извините? — прошептала я.

— Твой... парень проделал хорошую работу, — продолжил Роман. — Ему удалось дать ФБР то, что им было нужно, не полагаясь на большое количество свидетелей.

— О свидетелях достаточно легко позаботиться, — объяснил Дмитрий. — Они хотят либо денег, либо смерти. Я могу исполнить оба их желания.

Я сильно сомневалась, что они хотели смерти, но он нарисовал довольно четкую картину того, что с ними случится, если они откажутся от его взяток.

— Но у нас нет свидетелей для вымогательства, — закончил Роман. — Нам нужны доказательства, чтобы... — он потер руки друг о друга, воображаемая пыль посыпалась с кончиков его пальцев на пол. — Это твоя работа. Ты уничтожишь все, что есть на нас у ФБР, до суда.

— Это невозможно. Я даже не знаю, что у них есть…

Роман поднял руку, эффективно заставляя меня замолчать.

— Это твоя работа. Как только это будет сделано, мы будем… пересмотри свою приверженность своим братьям. Сделай достаточно хорошую работу, и мы, возможно, даже позволим тебе вернуться в твой драгоценный зимний рай.

В моей голове крутились варианты, хорошие и плохие.

— А моя дочь?

— Останется с тобой до тех пор, пока ты будешь послушна.

Вздох облегчения, вырвавшийся из моих легких, чуть не сбил меня с ног.

— А если я потерплю неудачу?

Взгляд Романа стал невероятно холодным, пробирая меня до костей.

— Ты была с нами долгое время, Кэролайн. Я думаю, ты знаешь, что это была бы неразумная идея.

Отмеченная.

— А теперь иди, — отпустил меня Дмитрий. — Мы готовы поговорить с предателем.

Предатель. Слово запрыгало по комнате, как свинцовый шарик или пуля, ищущая тело, чтобы пробить его.

Мне каким-то образом удалось сделать что-то менее оскорбительное, чем Сойер. Возможно, когда-то давным-давно я была ценным приобретением, но мы с Фрэнки ушли. Мы не оставили кучу улик для ФБР и никого не арестовали. Мы просто исчезли.

Сойер был их восходящей звездой, мальчиком, который, вероятно, однажды мог возглавить всю их организацию. И он не только разрушил все, ради чего они трудились всю свою жизнь, он сделал для них почти невозможным вырваться из их запутанной паутины.

Дверь открылась, и я поспешила из комнаты. Сойер уже был там, его глаза были полны беспокойства.

— Я в порядке, — одними губами сказала я ему, когда мы проходили мимо друг друга в дверях. Он кивнул, но это было все, что он успел сделать, прежде чем исчезнуть на другой стороне.

— Блудный сын возвращается, — услышала я напев Александра перед тем, как дверь начала закрываться.

— Стоила ли она таких хлопот? — Дмитрий склонил голову на бок.

— Насколько я понимаю, у него еще даже нет лисы, — добавил Роман деловым тоном. — Он проделал всю эту работу, но он все еще человек без семьи. Он все еще одинокая уличная крыса, умоляющая нас о приюте.

Мое сердце сжалось из-за Сойера. Я обнаружила, что прижата к цементной стене параллельно тюремному охраннику. Дверь зацепилась за резиновую пробку на полу и закрылась не до конца.

— Почему бы тебе не позволить мне самому беспокоиться о статусе моих отношений, — спокойно предложил Сойер.

— Просто ты так долго работал над этим, — цыкнул Александр.

— Он выглядит достаточно уверенным, — сказал Роман веселым тоном. — Она, должно быть, еще не знает о начале.

— Посмотри на его лицо! — Дмитрий рассмеялся. — Она не знает. Он хранил свои секреты все эти годы. Думаю, что я впечатлен.