— Кэролайн, — сказал Сойер более твердо.

А я заплакала еще сильнее.

— Там с тобой кто-нибудь есть?

Правильный вопрос, но я понятия не имела. Впервые в жизни я совершенно не осознавала, что меня окружает. Это только заставило меня плакать еще сильнее.

— Ладно, я вхожу.

Сойер вошёл в ванную и закрыл кран. Без постоянного потока воды, в тишине уборной мои всхлипы были слишком громкими и слишком уязвимыми. Я чувствовала себя совершенно беззащитной. И не только перед Сойером, но и перед всем участком, перед целой чёртовой страной. Мой самый большой секрет был раскрыт всему миру и использован против меня, и все, что я могла сделать, это сидеть на грязном полу и плакать. Я была отвратительна.

Он присел передо мной на корточки и положил руку мне на колено.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он мне с той же властной интонацией в голосе.

— Но мы должны отвечать на вопросы, — заикаясь, ответила я.

— Я закончил с этим, — фыркнул он. — И ты тоже. Мы сказали им достаточно. Они могут позвонить нам завтра и спросить все, что им еще понадобится.

Я плакала все сильнее и сильнее, пока не перестала ясно видеть и правильно дышать, пока не почувствовала себя больной, измученной и беспомощной.

— Давай, Шестёрка. — Сойер встал и взял меня за руки, заставляя встать. Он заключил меня в свои объятия и прижал к себе.

Я запуталась ещё больше. Спланировал ли он всё это? Или всё это было правдой? Я должна была сопротивляться ему, а не прижиматься к нему в поисках утешения.

Мои руки не слушались ни одну из моих безумных мыслей. Они просто обвились вокруг его шеи и цеплялись за него для поддержания жизни. Он поцеловал меня в макушку и пробормотал обещания, которые я не могла расслышать из-за своих сильных рыданий.

В конце концов, он поддержал меня и вывел из уборной, где подхватил на руки и понес к своему джипу. Я напомнила о своём телефоне, но он продолжал нести меня. Пошел снег. Большие, пушистые хлопья падали мне на макушку, пока Сойер изо всех сил пытался открыть дверь и усадить меня внутрь.

Офицер побежал за ним, крича что-то о дополнительной информации. Сойер как раз закончил пристегивать меня, когда парень нагнал нас.

— Вы разве не видите, в каком она состоянии? — Сойер зарычал на нервного парня. — Разве вы не видите, что ей нужен отдых? У вас есть достаточно информации, чтобы начать поиски моей дочери. Вы уже должны быть в пути, прочесывать шоссе, останавливать каждую гребаную машину отсюда до Небраски. Вы не должны сидеть сложа руки, беспокоя мою... мою… Кэролайн. Вы гребаные монстры. Вы должны быть на нашей стороне, но вы не сделали ничего, кроме того, что только ухудшили её состояние.

— Я... я... Мне очень жаль, — пробормотал парень, не ожидавший такой реакции от Сойера. — Мы просто пытаемся помочь, сэр.

— Если ты хочешь помочь, сходи, забери её телефон из ванной и оставь нас, чёрт возьми, в покое на сегодня.

Офицер развернулся и поспешил внутрь, предположительно, чтобы забрать мой телефон.

Я посмотрела на Сойера.

— Спасибо.

Он быстро оглянулся, раздраженный и встревоженный.

— Гребаные копы.

Он захлопнул мою дверь и встретил перепуганного офицера на полпути к двери, где он схватил мой телефон и зашагал обратно к джипу, как разъярённый лев, готовый наброситься на всё, что встанет на его пути в следующий раз. Он проглотил бы его одним укусом.

Дрожь пробежала по моему телу, когда стало ясно, что этим бедным, беспомощным существом, вероятно, буду я.

Поездка обратно в мою квартиру прошла в тишине. Я поняла, что сегодня ему ни разу не понадобились мои указания, как проехать в детский сад Джульетты, ни к моей квартире.

Я облизнула пересохшие губы и решила не спрашивать его об этом в тот момент. В любом случае ответ был очевиден. Его частный детектив передал бы все, что он нашел на меня. Я видела, как Сойер сам требовал информацию в письмах.

И если бы Сойер не получил информацию от частного детектива, у него было достаточно времени с тех пор, как он прибыл во Фриско, чтобы следить за мной. Я вспомнила начало реконструкции здания, которое в конечном итоге стало рестораном Сойера. Как долго Сойер был здесь, прежде чем я о нём узнала? От этой мысли у меня по спине пробежали мурашки.

Неудивительно, что он знал, где я живу. Я сложила весь пазл.

Но это было так. И он просто... Он так хорошо знал мой район. Сойер и раньше бывал у детского сада Джульетты. Он был около моей квартиры. Он знал короткие пути и повороты в почти кромешной темноте, и он знал о повороте, на котором не было знака остановки с четырьмя полосами движения, хотя и не должен был.

Он достаточно часто бывал в этих местах, что бы знать об этом.

Паника в моей груби поднялась, как приливная волна, забирая с собой все сильные эмоции, захлестывая меня белыми вспененными волнами уничтожения. Я издала судорожный звук, но не смогла набрать воздуха в легкие. Мои пальцы сжались вокруг ручки, и, не думая, я врезалась плечом в дверь, пытаясь сбежать.

Но она была заперта! Еще больше паники. Ещё больше борьбы. И снова невозможно было дышать.

Голос Сойера стал низким и нежным.

— Кэролайн?

Я хватала ртом недостижимый воздух и снова пыталась открыть дверь.

— Кэролайн, ты пытаешься выбраться из машины на ходу?

— Я... я не могу дышать!

У меня зазвенело в ушах, и сильно закружилась голова. Я покачнулась, моя хватка на двери ослабла.

Сойер свернул на обочину и припарковал машину. Он наклонился и схватил меня за плечи, заставляя повернуться к нему лицом.

— Медленно, через нос. — Он имитировал глубокий вдох через нос, его ноздри слегка раздувались от усилия. Его губы сжались, и он выдохнул через рот, еще медленнее. Он жестом велел мне сделать то же самое.

В глазах стало темнеть. Мне хотелось царапать его машину изнутри, чтобы выбраться из запертой коробки, найти свежий воздух, который, очевидно был по другую сторону окна.

— Кэролайн! — рявкнул Сойер, теряя терпение. — Ты должна вдохнуть.

Я моргнула и попыталась сфокусироваться на его лице. Вдох через нос. Выдох через рот. Вдох через нос. Выдох через рот.

Тиски, сжимавшие моё сердце, ослабли, и мои легкие наконец-то приняли кислород. Никто из нас не произнес ни слова, пока он продолжал дышать вместе со мной, показывая, как это делать, как опытный эксперт показал бы маленькому ребенку. Я воспользовалась возможностью, чтобы изучить его лицо и это тело, которое было таким знакомым и в то же время таким, таким чужим.

Годы, разделявшие нас, были несправедливо добры к нему. Я не понимала, как это было возможно, ведь он провел их в тюрьме.

В уголках его глаз появились морщинки, а кости на лице, казалось, затвердели, сузились, превратившись в бесконечно более точеную версию мальчика, которого я знала в детстве. Его плечи расширились, и все его тело налилось мышцами, выпятив руки и грудь, спину, живот и бедра. На его подбородке была тень, щетина в конце дня, которая только делала его более привлекательным. И от него потрясающе пахло — чистым мылом, осенним воздухом и чем-то более насыщенным, глубоким, оставшимся с тех времен, когда мы были детьми.

В конце дня, после нашей возни в его офисе и травмы от потери Джульетты, его волосы потеряли профессиональный стиль, с которым он появился в городе. Теперь они падали ему на лоб в диком отчаянии, которое отражалось в его глазах и подергивании губ.

С тех пор как он снова появился в моей жизни, он всегда был уравновешенным и профессиональным. Его одежда идеально подходила к его новому телосложению. Очки придавали его лицу утонченную изящность. Его волосы были ухожены и уложены. И его манеры были обманчиво благородными. Но все это было иллюзией, тщательно продуманным миражом, созданным, чтобы убедить меня, что он каким-то образом стал цивилизованным за годы, прошедшие с тех пор, как мы расстались.

Я знала его истинную натуру: дикую, свирепую... опасную. И вместо того, чтобы позволить ему раздеть меня, соблазнить и напомнить мне о том, каким безумно невероятным он может быть в постели, мне следовало опасаться его.

— Ты начинаешь меня пугать, — тихо сказал он. — Я не понимаю, должен ли я позвать на помощь или уложить тебя в постель или что-то ещё.

Я провела языком по своей потрескавшейся нижней губе.

— Как долго ты следишь за нами?

Его глаза сузились. Ему не понравился этот вопрос.

— Ты видела письма.

Письма, которые он позволил мне увидеть. Боже, неужели я действительно была таким параноиком? Да. Я действительно была.

— Как долго, Сойер? Как давно ты знаешь о Джульетте? В этот раз скажи правду.

— Четыре года. Я знаю о ней уже четыре года.