Вместо этого я потеряла свой чертов разум и превратилась в полную дуру. Мои щеки вспыхнули при воспоминании о прошлой ночи; о том, как я позволила Сойеру вести себя со мной порочно.

Я даже не выразила протеста. И не обдумала последствий. Как в долгосрочной, так и в краткосрочной перспективе, что касается контроля над рождаемостью. Я уже пережила одну незапланированную беременность с этим парнем, и присяжные все еще не определились, переживем мы это или нет. Мне не нужна была вторая беременность.

— О Боже мой, — громко простонала я, откидывая голову на подушку.

Лицо Джульетты появилось над моим.

— Что ты делаешь, мамочка?

Я покачала головой взад-вперед. Разве это не был вопрос на миллион долларов? Что я делала?

— Я понятия не имею, — честно сказала я ей. Сопротивляясь желанию выругаться, закричать и убежать, я снова села и свесила ноги с края кровати.

Реальность была такова, что я не могла сидеть в постели весь день или даже прятаться в квартире Сойера дольше, чем это было необходимо. Мне нужно было работать. Мне нужно было разобраться с русскими преступниками. Мне нужно было убить Аттикуса. У меня был миллион дел, и, честно говоря, Сойер был в самом низу списка.

Я чувствовала себя Мэгги, когда топала по спальне, натягивая рваные джинсы и ища приличную рубашку. Я остановила свой выбор на серой толстовке среднего размера и струящейся шелковой кофточке под ней. Потащив Джульетту за собой в ванную, я помогла ей почистить зубы, пока я чистила свои, а затем мы умылись и собрали волосы в пучок, что означало беспорядочный пучок.

Это был самый важный шаг. На планете было не так уж много такого, с чем нельзя было бы справиться с беспорядочным пучком. Все знали, что это была самая смелая прическа.

Улыбнувшись такому же решительному выражению лица Джульетты, я повернулась к своей дочери и задала вопрос, который навсегда изменил бы наши жизни.

— Готова?

Она переплела пальцы вместе и выглядела такой неуверенной, что у меня защемило сердце.

— Я не знаю...

Я опустилась на колени, чтобы посмотреть в ее большие голубые глаза. Это превратилось в быстрое решение, но оно было нелегким. И по причинам, которых я никак не ожидала.

Не обязательно, что я хотела держать ее подальше от Сойера, но всю ее жизнь мы были вдвоем. Я одна привела ее в этот мир, вырастила в одиночку, конечно, с помощью Фрэнки, но в основном сама. Я была единственным родителем, которого она знала, которому доверяла и которого любила. Я чувствовала, что выйти туда, чтобы встретиться с Сойером, означало отказаться от половины всего этого. Дело было не только в том, что нам нужно было бы договориться о совместной опеке или общих правах или о чем-то еще, но мы собирались разделить ее. Ее любовь. Ее привязанность. Ее маленькую жизнь.

И я ненавидела саму мысль о том, что у меня не будет ее всей.

— Я не оставлю тебя, — пообещала я ей, озвучивая свои собственные страхи. — Только потому, что ты встретила своего отца, это не значит, что ты потеряешь свою маму. Я никуда не собираюсь уходить. Ты застряла со мной на всю оставшуюся жизнь.

Ее маленькая губка задрожала, и я поняла, как она боялась снова потерять меня. Черт бы вас побрал, Аттикус, Роман и весь русский синдикат за то, что вселили в нее этот страх.

— Обещаешь? — спросила она.

— Я клянусь в этом, — прошептала я, мои слова прерывались от эмоций. — И это лучше, чем обещание. Это самое серьезное обещание, которое ты можешь услышать.

Она обвила руками мою шею.

— Я люблю тебя, мамочка.

Я прижала ее к своей груди так крепко, как только могла.

— Я тоже тебя люблю.

Раздался стук в дверь и робкое «Кэролайн?» от Сойера.

Сожалея о том, что мне пришлось так быстро отстраниться, я посмотрела Джульетте в глаза и приподняла бровь.

— Это он, — прошептала я. — Ты хотела бы встретиться с ним сейчас?

Она кивнула. Это было все, что я собиралась от нее получить.

— Мы выходим, — сказала я ему.

Мы рука об руку прошли в гостиную. Джульетта широко раскрытыми от удивления глазами смотрела на квартиру, рассматривая все с нескрываемым любопытством. Я огляделась в поисках Фрэнки, но ее нигде не было видно. Либо она все еще спала, либо нашла, чем заняться, чтобы дать нам это время.

Сойер стоял посреди своей гостиной, только что приняв душ и выглядя до боли взрослым. Его все еще влажные волосы были откинуты с лица, и он был одет в светло-голубую рубашку с воротником под серым кардиганом и темно-синие брюки в тон. Он даже был в очках и нервно раскачивался взад-вперед на каблуках.

Я не могла смотреть на него. Он был слишком хорош собой. Слишком собранный. И в то же время слишком эмоционально взъерошенный. Мое сердце болело, и мое тело тосковало по нему. В моей голове крутилось все, что я не хотела чувствовать... с чем не хотела сталкиваться.

Мое сердце кричало: «Почему ты вообще ушла от него?» В то же время мой разум требовал, чтобы я схватила Джульетту и убежала.

Забудьте о русских. Я не собиралась выживать, Сойер. Я не собиралась переживать то, что было между нами, что перестало иметь название и цель, а вместо этого превратилось в нечто большое, двусмысленное, что угрожало разрушить все, что я знала, во что верила и что считала правдой.

Как цунами.

Как черная дыра.

Пытливые голубые глаза Сойера нашли мои, сильно поразив меня неуверенностью и голой надеждой.

— Все нормально? Или ты хотела, чтобы я ушел?

Я облизнула сухие губы и сумела кивнуть.

— У нас с Джульеттой был разговор этим утром. Она готова познакомиться с тобой.

— Ты мой папа? — спросила она с детским любопытством, как будто не могла поверить, что этот мужчина способен быть чьим-то отцом.

Его рот изогнулся в дерзкой полуулыбке. Исчез нервный, неуверенный в себе мужчина, каким он был несколько секунд назад. И на его месте был человек, которого я знала, самоуверенный и энергичный. Очевидно, ему нравилось, когда его называли папой.

Он сеял еще больший хаос в моем сердце.

И в моей матке.

— Ты Джульетта? — спросил он, присаживаясь на корточки до ее уровня.

Она хихикнула.

— Я Джульетта.

— Я... э-э, Сойер, — сказал он ей. — Ты можешь называть меня Сойер, если хочешь.

Она посмотрела на меня с растерянным выражением лица. Повернувшись обратно к Сойеру, она сказала:

— Почему я должна тебя так называть, если ты мой папа? Это странно.

На этот раз я тоже рассмеялась.

— Можешь называть его папой, малышка. Мы хотим, чтобы ты чувствовала себя хорошо, разговаривая с ним.

Она ничего не сказала, она просто прижалась ко мне, крепко сжимая мою руку.

Сойер неуверенно взглянул на меня. Я попыталась ободряюще улыбнуться ему, но я была так же напугана, как и он.

— Тебе четыре года? — спросил Сойер через некоторое время. Она кивнула. Он посмотрел на свою руку, делая вид, что считает. — Вау, это почти целая рука.

Джульетта хихикнула.

— Я буду целой рукой, когда мне исполнится пять!

— Это будет потрясающе. — Он ухмыльнулся ей. — Ты взволнована этим?

Она снова кивнула, но на этот раз вся ее голова закачалась вверх-вниз, ее растрепанный пучок дико развевался.

— Да!

— Я тоже, — сказал он ей. — Я тоже взволнован.

— Ты все еще будешь здесь?

— Когда? — спросил Сойер, пропустив нотку замешательства в ее голосе.

— Когда мне исполнится пять, — объяснила Джульетта своим милым детским голоском. — Или ты будешь где-то в другом месте?

У меня перехватило дыхание, пока я ждала ответа. Я не знала, чего я ожидала от Сойера или что он скажет, только то, что я надеялась, что он соврет Джульетте.

Он выдержал ее взгляд, не глядя на меня, казалось, даже не замечая, что я все еще в комнате. Он смотрел только на нашу дочь.

— Я буду здесь, — сказал он ей. — И не только на твой следующий день рождения, но и на все последующие дни рождения.

Он опустил одно колено на пол, придвигая свое тело еще ближе к ее. Она взглянула на меня, не зная, что делать. Я кивнула головой в сторону Сойер, жестом предлагая ей продолжать слушать, как он раскачивает ее мир. О, подождите, может быть, это был мой мир, который он раскачивал.

— Джульетта? — Она снова повернулась к нему. — Мне жаль, что меня так долго не было. Я был в месте, которое не позволяло мне уйти. Я хотел прийти и быть частью твоей жизни, но я не мог. И мне жаль, что я так много пропустил. Хотел бы я видеть тебя совсем маленькой. Я действительно хотел бы услышать, как ты впервые произносишь слова и делаешь свои первые шаги. Хотел бы я быть там на твоем первом дне рождения, и на втором, и на третьем, и на четвертом. Я бы хотел, чтобы я не пропустил так много из того, что сделало тебя собой. Но я хочу, чтобы ты знала, что я не позволю этому случиться снова. Я планирую быть здесь во время всех предстоящих важных моментов и большинства самых маленьких. Я знаю, что я твой отец, но я также хотел бы быть твоим отцом по-настоящему. Как ты думаешь, это было бы нормально?

Большая часть серьезности в голосе Сойера прошла мимо ушей Джульетты, но к концу его речи она, казалось, почувствовала себя более комфортно. Я, с другой стороны, была в полном смятении, едва сдерживая поток слез. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не броситься к нему и не заключить его в ободряющие объятия, которые стерли бы все плохие воспоминания из его детства.

— Почему бы и нет? — спросила она, как будто не было ничего страшного в том, что он отсутствовал четыре года, или как будто ее мать не планировала держать его в секрете от нее до конца наших жизней, если бы мне дали такую возможность. — Ты мой папа.

Сойер уставился на нее, его глаза заблестели от непролитых слез.

— Знаешь, я подумал, что должен спросить. Мой отец никогда не спрашивал меня, все ли в порядке. Я подумал, что было бы неплохо предоставить тебе выбор.

Я умерла. Я умерла прямо тогда. Мое сердце, очевидно, выпрыгнуло из моего тела и скрылось с места происшествия. Это было уже слишком. Как я должна была поддерживать свою оборону, свою испытанную и верную подозрительность? Как я должна была не влюбиться в этого мужчину снова?