Рапунцель пришла в ужас.

— Ты использовала умирающих детей для получения силы?

— Да. Ты бы предпочла, чтобы я их съела?

— Нет, но…

— Что? Из-за войны эти дети осиротели и были обречены на голод, жажду и страдания. Я даровала им покой. Они покидали этот мир по-человечески, в безопасности. От моей помощи никому не стало хуже.

— Это там ты подобрала Амелию? Спасла ее от солдат?

Ведьма почесала голову.

— Перводрево расщедрилось на подробности. Да, Амелия обитала в приюте с другими детьми. В отличие от них ей удалось полностью излечиться, хотя она и не должна была, поскольку находилась на волосок от смерти. Но я ухаживала за ней как могла. После ее выздоровления я поинтересовалась, не хочет ли она перебраться ко мне в башню, жить там высоко и далеко от любого ужаса и иметь все, о чем только можно мечтать. Она согласилась. Я сотворила для нее башню, и мы стали там жить.

— Что же произошло потом?

— Ты уже знаешь.

— Расскажи, что помнишь.

Ведьма прикрыла глаза с таким страдальческим видом, словно у нее дико болела голова. А затем поведала о двух годах жизни с Амелией в другой башне посреди Фиолетовых гор, как ухаживала за ней и пыталась сохранить то, что осталось от ее невинности.

— Именно в это время я училась быть могущественной, используя ребенка, который всецело мне принадлежал. Амелия была благодарна за спасение, и ей нравилось, когда ее баловали. Но своих умерших родителей она всегда любила больше и так никогда и не стала полностью моей. Однако же с ней, моей неизменной спутницей, я обретала силу. Пусть даже Амелия была не вполне невинной, по мере того, как она привязывалась ко мне, мощь переполняла меня как никогда. Я понимала, насколько была бы сильнее, если бы смогла убедить Амелию забыть причиненное ей зло. Тогда она не только стала бы невинной, но и, никого больше не помня, окончательно бы со мной сблизилась и перестала чувствовать себя пленницей. В тот момент я осознала, что нашла идеальный способ не только поддержать свою мощь, но и открыть ее глубочайший потенциал.

— Тебе нравилась Амелия? — угрюмо спросила Рапунцель. — Как человек?

— Да.

— Почему?

— У нее был характер. Она обладала смышленостью уличного подростка, но сохранила доброту даже после всего, что перенесла.

— Но ты хотела лишить ее разума, чтобы стать более могущественной.

— Я думала, Амелия захочет забыть, — возразила Ведьма. — Все эти жуткие воспоминания о чудовищных событиях в жизни, о невообразимой жестокости. Казалось, что это выход, который позволит нам обеим благоденствовать. Но я ошибалась.

— Она предпочла умереть, лишь бы не отдавать тебе воспоминания.

— Она не собиралась умирать.

— Тебе было ее жаль? Ты по-прежнему о ней думаешь?

— Да. — Ведьма откинулась в кресле-качалке, прикрыла глаза и зевнула, вновь обнажив гнилые зубы, часть из которых ныне отсутствовала. — Я устала, — призналась она.

— Постарайся не уснуть, — пробормотала Рапунцель, тоже утомленная. Но сейчас не время для сна. Они улягутся лишь после того, как Ведьма сотрет ее воспоминания.

Рапунцель уселась перед Ведьмой и громко заговорила.

— Сколько всего было детей?

— О чем ты?

— Сперва Джастис, затем Амелия. Ну, а после Амелии сколько еще детей ты держала в башнях?

— Только тебя одну.

— Лжешь.

— Не лгу. После Амелии в башне была только ты.

— И как же ты жила все эти годы между ней и мной?

— Переезжала с места на место, открывала приюты для детей войны. До недавних пор во Времии войн хватало с избытком. Но невинность, полученная от тех детей, была нечистой. Они пережили слишком много насилия, чересчур много горя и боли легло на их плечи, и поэтому они не могли принести мне достаточную пользу в освоении магии.

— Так что ты сделала? Как получила меня?

— Разве ты не знаешь эту историю?

— Хочу услышать твою версию.

Раскачиваясь в кресле, Ведьма завела рассказ.

— Твоя мать была беременна тобой. Уже на позднем сроке, и чувствовала себя неважно, едва могла сесть. Твои родители только что перебрались из Зеленого содружества в Желтую страну. Выдалась долгая поездка, на которую ни в коем случае не следовало отважиться женщине в конце беременности. Она добралась ослабленной и в лихорадке и после дороги не поднималась с кровати, что значительно облегчило мой замысел. Твой отец чувствовал себя виноватым в том, что жене так плохо.  Я знала, что он готов был исполнить любое ее желание, и ждала до тех пор, пока не услышала, как она сказала, что хочет салат-рапунцель. Я быстро пересадила это растение на холмик в задней части моего сада, где его поверх забора и разглядел твой отец.

— А потом он его украл.

Ведьма кивнула.

— Поймав его на горячем, я предложила твоему отцу выбор. Либо он умрет, либо отдаст мне тебя.

Рапунцель знала, что выбрал отец.

— И он ничего не сказал моей матери?

— Нет. — Ведьма открыла глаза. — Ремулад оказался трусом. Я поняла это при нашей первой встрече. Идеальный арендатор для моего дома-приманки.

— Дом-приманка?

— После Амелии я выстроила дома в разных местах  и сдавала их только парам, ожидающих детей. Для привлечения внимания установила низкую арендную плату. Я заманивала их с тайной мыслью, что они у меня что-нибудь украдут, а я предложу сделку.

— И заполучишь младенца?

— Именно так. Не похищение — я уже допустила подобную ошибку. Должна быть надежная сделка. Потребовалось огромное терпение, но в конце концов результат того стоил. Я получила тебя.

— А что произойдет после моей смерти?

— Я достану другого младенца.

— А сейчас у тебя есть дома-приманки на тот случай, если я умру или сбегу?

— Разумеется.

— В них кто-нибудь живет?

— Да.

— Беременные женщины? — резко спросила Рапунцель. — Матери с еще не рожденными детьми? Разве моя мама не кричала, когда ты меня у нее забирала?

— Кричала.

— И тебе не было жаль?

— Нет.

— Почему? Как ты могла так поступить? Она выглядела такой счастливой на портрете, где я сидела внутри нее — я была желанным ребенком, Ведьма. Почему ты не позволила мне с ней остаться?

— Я в тебе нуждалась. Натали оказалась такой глупой — со мной тебе было гораздо лучше.

— Но мама разрешала бы мне бегать по улице, научила бы плавать и читать настоящие книги, держать дома лягушонка, знакомиться с новыми людьми и много чего еще, что ты никогда бы не позволила.

Ведьма снова закрыла глаза и закачалась в кресле.

— Она хотела назвать меня Шарлоттой, — добавила  Рапунцель. — Ты знала?

Ведьма фыркнула.

— Нет.

— Твоя мать нарекла тебя Энвеарией?

— Да.

— Почему именно это имя?

— Потому, что ее так звали.

— Отчего же ты не сказала, что тебя зовут Энвеария?

— Никогда не любила материнское имя, — заявила Ведьма. — Даже слышать его не хотела.

— Тогда почему ты не велела мне звать тебя мамой? Почему требуешь называть Ведьмой?

— Потому что я и есть ведьма.

Рапунцель остановилась. Каждый ответ рождал еще больше вопросов, о которых ранее она даже не имела представления. Она рассматривала Ведьму, выглядевшую теперь совсем слабой в кресле подле тлеющего синего огня. Свет отбрасывал тени на ее изрезанное морщинами лицо и озарял глубокие круги под запавшими глазами и ввалившимися щеками. Седые пряди падали с головы, словно белые перья.

Сделка ее убивала.

Рапунцель бросила взгляд на огонь. Одно дело знать, что Ведьма должна умереть, что убить ее справедливо. Забрать воспоминания — тоже ведь в каком-то смысле убить. Но сознательно обречь Ведьму на смерть...

Она снова посмотрела на изможденное лицо Ведьмы, а затем закрыла глаза и попыталась представить ту Ведьму, которой полностью доверяла и которая ее предала. Вообразила последний совместный вечер в этой башне, вечер перед ее днем рождения. Лицо Ведьмы всплыло в памяти. Ее карие глаза искрились, волосы ниспадали дивными темными волнами, щеки наливались румянцем, когда она рассказывала Рапунцель какой замечательный подарок собиралась ей вручить — не игрушку, добавила она тогда, и намного лучше угощения…

— Ты хотела подарить мне на день рождения нечто прекрасное, — резко сменила тему Рапунцель. — Убеждала, что это самое чудесное, что я могу представить. Что же это?

Ведьма перестала раскачиваться и уставилась на Рапунцель.

— Красноземье, — бросила она.

У Рапунцель отвисла челюсть.

— Красноземье? Вcе Красноземье?

— Верно.

— Не понимаю. Каким образом?

— Я замышляла захватить Красноград. — Ведьма сжала костлявый кулак, будто сдавливая что-то. — Тебе невдомек, Рапунцель, что до твоего побега я была самой могущественной ведьмой в мире. За всю историю ни одна из ведьм не обладала таким непрерывным и совершенным источником невинности, как ты. Ты позволила моей силе расти не ослабевая. Атаман Флит делал все возможное для укрепления своих позиций, но этого оказалось недостаточно, чтобы ослабить мой натиск. Я была неудержима.

— Тогда почему же ты до сих пор не захватила крепость?

— Из-за Мудрейшей.

— Стало быть, ты отравила ее розами, — заметила Рапунцель, вспомнив, как они пробили купол над волшебной поляной, затемнив тот мир.

— С ней и ее кланом следовало разобраться. Даже мне нелегко уничтожить целую расу фей. Более десяти лет я прилагала огромные усилия, чтобы уничтожить Красную поляну.

— Этим ты занималась, когда проводила время не со мной?

— В основном.

— А потом Мудрейшая явилась ко мне за помощью и сломала крыло. Почему она не пришла раньше? Если ты давно вредила феям, почему она так долго тянула?

— Много лет феи Красноземья не догадывались, чем я занимаюсь. Узнав же, они было решили, что справятся со мной без посторонней помощи. К тому времени, когда они поняли свою ошибку, их магия была полностью задушена, тогда как моя сила благодаря тебе многократно увеличилась. Я похоронила их поляну, и они ничего не смогли с этим поделать.

— Почему же они не ушли куда-нибудь?

— Они обитают вблизи Краснограда, потому что обязаны его охранять.