— Валор здесь! — закричал Филип. — Он дышит! Он жив!

Он поднял ребенка — в его руках тот казался крохотным и хрупким, — и Рапунцель уставилась в розовое сморщенное от плача личико.

Это не она.

— Сынок, — сказал Филип и прижал маленький лобик ко своему широкому лбу.

— Где Джастис? — снова закричала женщина, на этот раз ближе. — Она жива? Скажи, что с ней тоже все в порядке!

Филип вернул ребенка на место и отодвинул корзинку. Рапунцель впервые заметила, что в комнате есть вторая, — та стояла позади первой и тоже была полна одеял.

Филип сунул сильную, но дрожащую руку в корзину и вытащил не ребенка, а изящно надписанное послание со своим именем. Рапунцель сразу узнала почерк Ведьмы.

Филип развернул письмо и быстро проглядел его. По мере чтения лицо его исказилось сначала от ярости, потом от ужаса.

— Энвеария, — прошептал он. — Нет...

За подоконник ухватилась белая рука, и в башню ввалилась темно-рыжая женщина. Она подбежала к первой корзине и упала на колени. Прижав ребенка к груди, она расплакалась:

— Сыночек, сын мой.

Покачиваясь, она подняла на Филипа несчастный взгляд и со слезами в голосе спросила:

— Где Джастис?

Филип не ответил, лишь по-прежнему оцепенело глядел на письмо, словно статуя.

И внезапно Рапунцель поняла, где она его видела. Принц Порыв из Синего царства, тот, кто обрезал ей волосы и был превращен в камень. Принц Филип был так на него похож, что они казались одним человеком.

Филип смял письмо в кулаке.

— Ответь мне! — Женщина оттолкнула первую корзину и подтянула к себе вторую — безо всякого труда, корзина была совсем легкой.

По-прежнему держа одной рукой ребенка, женщина, задрожав, прошептала:

— Здесь ее нет, ее нет здесь...

— Фелисити, ведьма...

— Ее забрала ведьма? — Фелисити схватила Филипа за рукав свободной рукой. — Почему? Откуда ты знаешь?

— Я знал ее, когда она была смертной.

Страх на лице Фелисити сменился гневом, и она спросила так тихо, что Рапунцель еле расслышала:

 — Ты ее знал?

Принц Филип склонил голову.

— Ты найдешь их, — по-прежнему прижимая Валора к груди, сказала Фелисити, наступая на мужа. — Тебе не будет покоя, пока моя дочь не окажется у меня в руках, а ведьме не придет конец.

Башню затопил свет. Слепящее полуденное солнце заставило Рапунцель сощуриться. За окном пели птицы, приятный ветерок, гулявший по комнате, обдувал ей лицо, но она отвернулась. Потому как поняла ужасную правду. Она не первая, кого Ведьма принесла в башню.

На самом деле, Ведьма принесла двух других детей и, видимо, оставила одного из них себе. Джастис, дочь принца Филипа. Интересно, что с ней случилось?

— Я должна выбраться отсюда!

Рапунцель огляделась в поисках той, кому принадлежал голос.

— Пожалуйста, послушай меня...

Второй голос принадлежал Ведьме.

Рапунцель встала. Ведьма прямо перед ней была больше похожа на ту, какой помнилась. Не с таким молодым и гладким лицом, как обычно, но одетая просто. Они снова находились в башне, однако камин, обстановка, форма камней стены и арка окна опять были другими. Их по-прежнему окружали сотни роз: они вились вокруг столбиков кровати, образуя над ней навес, под которым лежал голый матрас, на котором не было ни простыни, ни покрывал, ни одеяла.

— Прости меня, — сказал первый голос, и Рапунцель поняла, что он идет от окна. Она повернулась к нему.

Там, сжимая в руке простыню, сидела девочка младше Рапунцели как минимум на несколько лет с короткими темными кудрями и с кожей желтоватой, как у больных. В глазах ее блестели слезы.

— Я не хочу уходить от тебя, — сказала девочка. — Ты спасла меня от розовых солдат, вылечила и давала мне столько еды и такие красивые игрушки.

— Тогда останься со мной, Амелия, — взмолилась Ведьма. — Я могу дать тебе еще больше, если останешься.

— Я скучаю по игре на солнце, — ответила ей девочка, по-прежнему сжимая в руке простыню, точнее, ее кусок. Рапунцель поняла, что Амелия разорвала простыню на полосы и связала их вместе, и то же самое сделала с одеялом и покрывалами. Конец самодельной веревки был привязан к одному из столбиков кровати. Остальное лежало у самого окна у ног девочки. Похоже было на то, что веревка так же длинна, как коса Рапунцели — достаточно, чтобы спуститься по ней на землю, если захочешь.

— Я могу дать тебе солнце! — сказала Ведьма. — Я уберу крышу башни, если ты хочешь!

— Я хочу бегать, — сказала Амелия. — Я сижу здесь уже два года. Я больше не вынесу.

— Где ты будешь жить, если вернешься на землю? Что будешь есть?

— А ты мне не поможешь? Ты перестанешь любить меня?

— Единственная причина, по которой ты хочешь уйти, — продолжала Ведьма, не отвечая на вопросы, — это свобода, которую ты помнишь. Но тебе не нужно помнить — я помогу тебе забыть. И тогда ты останешься здесь и у тебя будет все, чего захочешь.

— Поможешь забыть? — нахмурилась Амелия. — Что ты имеешь в виду?

Рапунцель сглотнула внезапно возникшую во рту горечь.

— Стоит тебе попросить, и я заберу твои воспоминания о войне, о солдатах, о боли — обо всем. Ты будешь помнить только это место и меня. И будешь счастлива здесь.

Амелия в ужасе отпрянула:

— Но тогда это буду уже не я!

— Конечно ты!

— Нет. Я... — Амелия покачала кудрявой головой. — Я буду пустой.

Она выбросила веревку в окно. Схватившись за простыню, перебралась наружу и, упираясь ступнями в стену, начала спускаться.

— Нет! — закричала Ведьма, высунувшись из окна.

За ее спиной натянулась веревка, привязанная к кровати, и Рапунцель с ужасом осознала, что узел не выдержит. Конец простыни начал выскальзывать из петли.

Рапунцель подбежала к столбику и попыталась затянуть веревку, но руки прошли сквозь нее. Она беспомощно смотрела, как узел развязывается.

Ведьма не заметила. Она кричала вслед Амелии:

— Все, что хочешь! Я дам тебе все, что ты хочешь...

Амелия закричала.

Узел развязался. Рапунцель видела, как веревка быстро зазмеилась по полу и сквозь окно. Ведьма увидела ее в последний момент и попыталась схватить, но было слишком поздно.

Раздался тошнотворный звук удара.

И тогда закричала уже Ведьма. Она с открытым ртом смотрела на землю внизу, а потом, дрожа, опустилась на пол. Закрыла лицо руками и начала раскачиваться, постанывая. Ее волосы из темно-каштановых стали ярко-белыми.

Рапунцель подбежала к окну и посмотрела вниз. Темные кудри Амелии блестели на солнце. А тело лежало кучей, с руками и ногами, изогнутыми под невозможными углами.

Вид был настолько ужасен, что Рапунцель не сразу поняла, что почва внизу не темно-красная, к которой она привыкла, а серая и каменистая. И вдали ничего знакомого: куда ни кинь взгляд, высятся неприступные горы с шапками снега.

Другие башни, в совсем других местах.

Она даже не второй ребенок, которого Ведьма пыталась удержать.

Рапунцель отступила от окна, ни в чем больше не уверенная. Она не первый ребенок Ведьмы. И даже не второй. Возможно, пятнадцатый или двадцатый. Возможно, после нее будут другие. Сотни других. Возможно, другие есть прямо сейчас. Может, у ведьмы много башен в разных местах. В конце концов, она не сидит все время с Рапунцелью.

Ведьма по-прежнему раскачивалась и стонала, закрывшись руками, кожа на которых истончилась и покрылась пятнами, словно старела многие годы. Даже не видя ее лица, Рапунцель знала, что Ведьма за несколько секунд стала старухой.

Разумеется. Она утратила источник силы.

Башня незаметно сдвинулась, и стало сразу ясно, где они теперь. Перводрево привело ее домой.

От голубого пламени камина в комнате плясали бледные тени. Розы цвели под потолком, их лепестки сыпались в ванную, полную пены. Полки вокруг были заставлены книгами, на каминной доске блестел серебряный колокольчик. Арфа играла колыбельную, которую Рапунцель знала столько, сколько помнила себя.

«И я забыла убрать косу...»

Ее собственный голос, хотя звучал он как-то странно. Возможно, потому, что перемежался со всхлипами. Или потому, что она никогда не произносила этих слов. Насколько она помнила.

Ей не хотелось оборачиваться. Не хотелось смотреть.

— Бедняжка.

Рапунцель вздрогнула. Обернулась к кровати, и сердце ее похолодело. Там была она, Рапунцель-бывшая. Рыдала в подушку, лежа поверх покрывала. В чистых тапочках и рубашке, с косой, разбросанной по полу.

Ведьма погладила ее по голове и поцеловала:

— Расскажи мне все.

— Он... У него были оранжевые волосы. Он схватил мою косу и попытался взобраться по ней, я так испугалась!

Ведьма ласково похлопала ее по содрогающейся спине:

— Ты, наверное, была в ужасе.

— Да!

— Как он посмел прийти сюда и оставить тебя с кошмарами?

— К-кошмарами? — Рапунцель на кровати подняла голову и шмыгнула носом.

— Очень плохими снами, — объяснила Ведьма. — Когда происходит что-то страшное, приходят кошмары, которые заставляют тебя переживать случившееся снова и снова. Пока ты помнишь принца, он будет появляться в твоей голове каждую ночь и пугать тебя.

Рапунцель-нынешняя поразилась: как жестоко со стороны Ведьмы говорить такое! Но ее юная копия этого не видела.

— Ненавижу этого принца, — прошептала она и села. — Не хочу ужасных снов о нем каждую ночь.

— Знаю, — сказала Ведьма, притягивая ее к себе. — Знаю. Тебе хотелось бы забыть о нем, не правда ли?

— Да! — тут же отозвалась Рапунцель-бывшая. — Я хочу забыть обо всем — о, Ведьма, как бы мне хотелось забыть!

Ведьма коснулась висков девочки кончиками пальцев. И Рапунцель-настоящая увидела, как ее лицо расслабилось, словно с него схлынули все эмоции. Зрачки расширились и потемнели, рот раскрылся. Это заняло всего несколько секунд, а потом Рапунцель-бывшая заговорила неуверенно:

— Ведьма? — Она поглядела на свою ночную рубашку, потом снова на Ведьму: — Я спала?

Это Рапунцель-настоящая помнила. И сжала зубы.

— Тебе приснился плохой сон, — ответила Ведьма и обняла Рапунцель-бывшую, которая, легко вздохнув, повисла на Ведьме.