- Морковь, - согласился я. - А котлеты у меня сгорели...

И вдруг я сообразил. Я сообразил, почему не было запаха гари. Дыма не было потому, что работала НЕОБЫКНОВЕННАЯ вентиляция.

Нет, всё-таки простые плиты лучше!

ВТОРАЯ ПОДВОДНАЯ НОЧЬ

Вторую ночь я спал тоже не очень спокойно. Мне несколько раз снился большой ржавый корабль. Он лежал на дне, и вокруг него хороводили рыбы.

Потом корабль исчез. Вместо него на дне стояла электрическая плита. Из неё шёл дым. Дым был такой сильный, что у меня засвербило в носу. Я чихнул и проснулся. Часы показывали пять утра.

ГОЛОСА РЫБ

- Сегодня будем записывать рыб, - сказал Игнатьев. - Придёт Марлен.

Тот появился сразу после завтрака. Не успели с берега позвонить, чтобы мы встречали, как около входного тамбура послышалось царапанье, вода забурлила и показался человек.

Серебряные пузыри, как тарелочки, всплывали вместе с ним.

Человек пробил головой плёнку воды и сбил маску на лоб.

- Привет! - сказал Марлен отдуваясь. - Ну, как дела?

- Живём.

Он выбрался из воды и пошёл вместе с Игнатьевым готовить аппаратуру.

Ничего особенного в этой аппаратуре не было: обыкновенные магнитофоны. Только у некоторых приставки - запись звука пером на бумажную ленту.

Когда они всё приготовили, Марлен сказал:

- Сделаем так. Идите в вольер. Повесьте гидрофоны и ждите. По команде будете кормить рыб. Несколько раз придётся рыб испугать. Запишем испуг. Ясно?

- Ясно.

Мы с Немцевым отправились в вольер. Плыли, тащили два гидрофона и тянули за собой шнуры.

Вот и вольер - весь будто сотканный из паутины. Невесомый, прозрачный...

Мы заплыли в него, повесили гидрофоны. Немцев стал ждать команд.

Вот он снял с пояса мешочек с кормом. Вывернул. Коричневое облачко повисло в воде, весёлая рыбья карусель закружилась вокруг него.

Немцев не двигался.

Но вот он бросился вперёд, рыбы, как одна, порскнули в стороны.

ЗНАЧИТ, БЫЛА КОМАНДА ПУГАТЬ!

И так несколько раз.

Плывя вдоль проводов, мы вернулись в дом.

В тамбуре я столкнулся с Марленом. Он что-то промычал в маску, похлопал меня по ноге и, оставляя за собой тучу пузырей, нырнул.

- Всё нормально, - сказал Игнатьев.

Он показал записи.

На бумажных лентах дрожали извилистые коричневые линии - запись звуков, которые издавали рыбы во время еды.

В нескольких местах линии становились размашистыми и тревожными.

- А это вы пугали рыб?

Игнатьев включил магнитофон.

В лаборатории зашумело, забулькало. Послышалось чавканье и скрежет.

- Ничего себе уплетают! За обе щеки! - сказал Немцев. - А где же испуг?

Сколько мы ни прислушивались, криков испуга услыхать не смогли.

- Видно, у нас с вами не рыбий слух, - сказал я. - Недаром говорят: тихо, как под водой. Оказывается, есть и неслышный шум!

КЕССОН

На другой день нам приказали встречать контейнер с каким-то особым грузом.

- Что в контейнере?

- Увидите.

Его приволокли два водолаза. Они всплыли в тамбуре, и вместе с ними всплыл круглый, похожий на высокую кастрюлю с крышкой контейнер.

Мы с Немцевым подхватили его и вытащили из воды. Водолазы, хрипя и булькая, ждали.

Немцев открыл крышку.

"Мяу!"

На дне контейнера сидел котёнок.

Водолазы засмеялись:

- Всё в порядке, жив! - И они погрузились.

- Смотри-ка, и пакет с песком положили!

Котёнок тряс головой и тёр лапами уши.

- Что, давит? - спросил Немцев и потащил котёнка наверх, в жилой отсек.

- Я знаю, как его назвать, - сказал он Игнатьеву. - Нашёл водолазное имя. Кессон. Хорошо?

- Сойдёт.

УТРО, ДЕНЬ И ВЕЧЕР

Теперь каждый день мы записывали рыб.

Бумажные ленты с записями ползли из приборов на пол.

Я брал в руки ленту и, не глядя на часы, знал, что там наверху утро, день или вечер.

Утром рыбы просыпались и начинали шуметь. Записи делались колючей и размашистей - рыбы ели. Игнатьев включал репродуктор, и наш дом наполнялся хрустом и скрежетом. Рыбы чавкали, урчали, пережёвывали еду.

Около полудня шум стихал. Коричневая дорожка на ленте делалась узкой.

К вечеру всё повторялось. Размахи пера, чертившего на ленте извилистую линию, снова становились большими, а сама линия - колючей.

Рыбий день шёл к концу.

Кессон слушал рыбий скрип и скрежет, склонив голову набок, подняв одно ухо. Когда репродуктор выключали, он вставал и шёл по столу, мягко переступая через провода, мимо белых циферблатов, на которых дрожали тонкие блестящие стрелки.

Немцев записывал показания приборов. Кессон садился около его руки и внимательно смотрел, как скользит по бумаге красный шарик автоматической ручки.

АКУЛА

- Акула, глядите, акула!

Мы с Игнатьевым бросились к иллюминаторам. Немцев возбуждённо тыкал пальцем в стекло. Там, у вольера, стояла остроносая полутораметровая рыба. Я сразу узнал её: маленькая акула-катран.

За прозрачной сетью беспокойно метались рыбы-ласточки.

- Могли бы и не бояться, - сказал Немцев. - Катран предпочитает крабов.

- Это уж позволь ему лучше знать...

Игнатьев ушёл возиться со своими магнитофонами.

Вдруг акула насторожилась, медленно повернулась и поплыла к нам. Не доплыв до "Садко", она опустила нос и быстро пошла под дом.

- Смотри, увидела кого-то! - сказал Немцев. - Нет, плывёт назад!

Катран вёл себя непонятно. Он несколько раз возвращался к вольеру, останавливался, смотрел на рыб и вдруг срывался с места и стремительно бросался под дом.

- Что он там нашёл? - удивлялся Немцев.

Он поднялся наверх к Игнатьеву.

- Идите скорей сюда!

Я полез в люк.

Игнатьев сидел на корточках и копался в ящике с инструментами. Оба магнитофона работали. Коричневые ленты змейками перебегали с одной катушки на другую.

- Повтори, что у тебя тут записано, - сказал Немцев.

Игнатьев недовольно поднялся и посмотрел на ленты.

- Ты записан, - сказал он. - Пугаешь рыб и занимаешься прочей ерундой.

И тут меня осенило: катран подходит к дому, потому что слышит испуганные крики рыб! Наверно, звук передаётся через стальные стенки в воду, катран думает, что там кто-то охотится, и спешит, торопится к чужому столу.

Но скоро катран понял, что его дурачат.